Хаски и его Учитель Белый Кот, Том I (ЛП)
От тошнотворного привкуса во рту Мо Жань закашлялся. Когда он снова заговорил, на его губах выступила кровь, но взгляд оставался спокойным.
— Уходи уже, — голос его звучал хрипло и надсадно. — Иди, взгляни на него. Если я умру раньше, чем ты доберешься до места, моя духовная сила иссякнет и он обратится в прах.
Он в измождении прикрыл глаза. Яд уже добрался до сердца и теперь жег его каленым железом. Боль была такая, как будто разрывались легкие и сердце. Даже когда Сюэ Мэн, не сдерживаясь более, согнулся от горя и завыл, он слышал его как через толщу воды, словно опустился на самое дно бескрайнего океана.
Алая кровь хлынула изо рта, Мо Жань поспешно прикрылся рукавом, но в этот момент все его тело скрутило судорогой.
Когда он смог открыть глаза, то Сюэ Мэн был довольно далеко. Цингун этого парня был все также хорош, так что на дорогу до горы Наньфэн много времени не потребуется. В конце концов, Сюэ Мэн должен был взглянуть на своего Учителя в последний раз.
Мо Жань, пошатываясь, встал на ноги. Окровавленными пальцами он начертил в воздухе заклинание мгновенного перемещения и очутился перед Пагодой Тунтянь.
В этом году поздней осенью яблоня цвела особенно пышно. Ветер разметал опавшие цветы по земле.
Мо Вэйюй сам не понимал, почему так хотел, чтобы его грешная жизнь окончилась именно на этом месте. Однако он чувствовал, что нет смерти лучше, чем уснуть навеки под цветочным дождем, полной грудью вдыхая этот незабываемый чарующий аромат.
Лежа в открытом гробу, Мо Жань смотрел на ночное небо и бесшумно опадающие на землю цветы. Подхваченные ветерком лепестки падали в гроб, нежно гладили кожу его щек. Один за другим цветы проносились мимо и увядали, как память о всем, что случилось с ним в этой жизни.
Он поднялся с самых низов, от незаконнорожденного ублюдка до единственного императора смертного мира. Не счесть его преступлений, не смыть с рук пролитую им кровь. Этого достопочтенного любили и ненавидели, и сам он был подвержен всем страстям и желаниям этого мира, но в конце концов у него ничего не осталось.
В итоге он даже не видел смысла в том, чтобы придумать посмертное имя для своего надгробия. Никакого бесстыдного «единственный император на тысячи лет [1.24]» или глупых каламбуров вроде «жаренного в масле» или «варенного на пару». Он не написал ровным счетом ничего. В конечном счете на могильном камне первого и единственного императора мира совершенствования не было написано ни одного слова.
Фарс длиною в десять лет наконец подошел к концу.
Несколько часов спустя, подобно огромной огненной змее, толпа людей с зажженными факелами поднялась на вершину. В резиденции императора их встретил совершенно пустой Дворец Ушань. На Пике Сышэн не осталось живых людей, лишь в Павильоне Алого Лотоса Сюэ Мэн безутешно рыдал над горсткой праха.
А в тени Пагоды Тунтянь остывало тело мертвого Мо Вэйюя.
Автору есть что сказать:
ожидание было долгим, но такого вы, пожалуй, не ожидали. Ха-ха-ха!
[Визуал к 1 главе]
Глава 2. Этот достопочтенный воскрес
«С тысячей грязных мыслей внутри было сердце мое как застоявшаяся вода.
Но в самый холодный день зимней ночи [2.1] в него вдруг проникла весна [2.2].
Неужели Небеса сжалились над одинокой травинкой, живущей во тьме?
Боюсь лишь, человеческая слабость [2.3] не выдержит испытаний, ниспосланных свыше [2.4]».
Хрустально чистый женский голосок плавно доносился до ушей. Словно жемчуг, с тихим стуком падающий на нефрит, эти слова с нежным звоном били по воспаленному мозгу Мо Жаня, причиняя такую сильную головную боль, что на лбу и висках вздулись вены, а голова была готова взорваться.
— Какого черта расшумелись?! Где откопали этого стенающего злого духа? Эй, кто-нибудь, быстро выбейте из этой суки всю дурь!
Выпустив пар, Мо Жань наконец осознал, что что-то не так.
...Разве он не умер?
Ненависть и холод, боль и леденящая тишина сдавили грудь. Мо Жань резко открыл глаза.
Все, что случилось перед его смертью, развеялось, словно первый снег на ветру. Он обнаружил себя лежащим на кровати, и она находилась не на Пике Сышэн. Изголовье было украшено резными драконами и фениксами, а сама древесина источала приторно-женственный аромат пудры. Довольно поношенные и истертые розовые и светло-сиреневые одеяла и подушки расшиты узорами в виде играющих в воде уток-мандаринок [2.5]. Подобное постельное белье часто можно было увидеть в спальнях женщин легкого поведения.
鸳鸯戏水 yuānyāngxìshuǐ юаньянсишуй «утки мандаринки плещутся в воде» — китайская поговорка о любящей паре; метафора: заниматься любовью. Также «утка-мандаринка плещется в воде» — это название для прозрачного супа с приготовленным на пару голубем.
— …
Мо Жань на мгновение застыл.
Он знал, что это за место.
Дом развлечений [2.6], что находился неподалеку от Пика Сышэн.
Дом развлечений — это было лишь более-менее приличным названием для борделя, которое намекало гостям на возможность интимных встреч без обязательств, ведь тем, кто пришел сюда, было довольно просто встретиться, а уходящим — легко расстаться.
В юности Мо Жаня был такой период, когда он был очень неразборчив в связях. Тогда больше половины каждого месяца он ночевал в этом притоне. Однако, когда ему было около двадцати, этот публичный дом был продан, а затем переделан в винную лавку. Как так вышло, что после смерти он внезапно очутился в давно уже не существующем борделе? Что здесь вообще происходит?
Неужели в своей прошлой жизни он сотворил так много зла и погубил так много молодых девушек и юношей, что в наказание переродился в теле проститутки из низкопробного публичного дома?
Витая в своих мыслях, он неосознанно повернулся на другой бок и столкнулся с чьим-то спящим лицом.
— …
Что это? Почему рядом с ним кто-то лежит? Тем более абсолютно голый мужик?!
Парень был совсем молодым с изящными и милыми чертами лица, словно вырезанными из белоснежного нефрита. С первого взгляда было и не понять, парень перед ним или девушка.
Хоть на лице Мо Жаня не отразилось никаких эмоций, в душе он рвал и метал. Долго всматриваясь в белоснежное кукольное личико, он вдруг вспомнил.
Разве это не тот продажный мальчик [2.7], с которым он так любил развлекаться в пору своей молодости? Кажется, его Жун Сань звали? Или, может, Жун Цзю [2.8].
Стоит отметить, что выбрав подобное имя, автор, возможно, намекает на то, что этот персонаж по жизни «вмещал в себя многих».
Неважно, Сань или Цзю, важно то, что этот паренек умер от венерической болезни [2.9] много лет назад и от него даже костей уже не должно было остаться. Но сейчас он тут, живехонький, уютно примостился на своей стороне кровати. Одеяло сползло, оголив шею и часть плеча, усыпанного алыми следами любви.
С натянутым выражением лица Мо Жань приподнял одеяло и заглянул под него.
— …
Тело этого красавца Жун Цзю или Сань — ладно, пусть будет Жун Цзю, — было покрыто множеством следов от ударов хлыстом, а белоснежное нежное бедро было стянуто парой красных веревок.
Мо Жань почесал подбородок и подумал про себя: «Интересненько».
Как ни крути, а это утонченное искусство связывания и безупречная техника выглядели слишком знакомо.