Покровитель для Ангела. Собственность бандита

Тоха разводит руками, злится на меня, а я не могу нихрена поделать. Я знаю о ней все, чем она дышит в больнице, но проведать нормально не могу, хоть и безумно хочу ее увидеть, но ранить снова хочу меньше всего на свете.
Нельзя. Ей будет лучше без меня. Забудет, восстановится, начнет все сначала. Без меня. Я так себя успокаиваю каждую, сука, ночь, а потом снова срываюсь и еду к ней. Просто убедиться, что Ангел в порядке, что ее сердце стучит, и у нее ничего не болит.
За ней и без меня смотрят, я купил ее врачей, медсестер, сиделок, поставил охрану. Ее берегут как принцессу, потому что она и есть принцесса, моя сломленная драгоценность, мой хрупкий нежный цветок, мое самое ценное, самое дорогое, что есть у меня. Девочка, права на которую у меня больше нет.
Я должен ее отпустить, дай ей шанс на жизнь без себя. Так будет правильно, я должен так поступить, ведь я что…что, блядь? Я хороший? Нихуя подобного. Я правильный? Нет, и тут мимо. Я просто сволочь, которая ее хочет, которая ее сломала, и которая не может ее, сука, забыть.
Эту девочку, которая два года меня по имени отчеству называла и смущалась при виде меня. Которая млела от моих ласк и неумело отвечала на поцелуи, а я просто взял ее растоптал, сломал ее так легко и быстро как цветок, и теперь сам себя сжираю, находясь в чистилище. Иметь возможность быть рядом, и не иметь шанса коснуться, прижать к себе, увидеть ее улыбку, а не слезы.
То, что я сделал с ней не прощают, и я не сопливый пацан, чтобы тягать ей цветы в больничку, вымаливая прощение. Хуже того, я не хочу, чтобы она меня прощала, потому что я сам, сука, себя не прощаю. Я не хочу себе прощения, я просто хочу, чтобы Ангел жила и радовалась жизни, тогда как она упорно делает наперекор.
Она херово ест и не спит без успокоительных. Ее рана херово от этого заживает, и как Люда с Тохой ее не обхаживают, в больнице ее держат на две недели дольше, чем должны, потому что Ангел дико ослаблена и словно сама не спешит выздоравливать. Мне на зло, чтобы я, сука, тоже дольше горел видеть ее такой, чтобы ненавидел себя до скрежета в зубах за то, что сотворил с нею.
Я сам. Больше никто не виноват в этом. Ни она, ни Архипов, ни кто-то иной. Доверие. То, с чего у нас все с ней начиналось теперь нахрен уничтожено. Его просто нет, и надежды на него тоже нет, а мне, блядь, больно. Так больно, как никогда еще не было, потому что я знаю, что я виноват, я обидел ту, которая вовсе этого не заслуживала, и теперь вместо того, чтобы улыбаться мне своими ямочками эта девочка лежит вся перебинтованная в больнице с заштопанной дырой в груди.
Я ее чуть не потерял. Кажется, за эти дни я окончательно понимаю это, и у меня дыхание спирает от того, что я ее мог потерять. Вот так просто по собственной дурости Ангел бы умерла там на лесопилке от пули. Этот практически еще наивный ребенок восемнадцатилетний, не видевший жизни едва не умерла там, прикрывая меня собой. Собой, мать ее после того, как я ее выебал и избил до мяса. Я не видел ее шрамов, но уверен, что они останутся. Я лупил Ангела металлической пряжкой ремня, от которой всегда остается грубый след, и мне до дикости страшно увидеть мои шрамы на ее теле, увидеть последствие моей ненависти к невинной девочке, которую я впустил в свое сердце. Не хотел пускать, но пустил, и вот он результат.
Нас перебили как собак, Ангел лежит с простреленной грудью, Тура положили, а Архипов как ни в чем не бывало вышел практически сухим из воды и я, сука не сдохну, пока его не найду.
Я буду землю носом рыть, воздух просеивать, но найду его первым, и мне похуй, что для этого придется сделать.
Я восстанавливаю ее документы, оплачиваю лечение, уход. Это все, что я могу дать, и этого ничтожно мало. Осознание того, что эта девочка-Ангел ненавидит меня просто убивает, а понимание того, что еще и боится теперь уничтожает меня, режет по-живому.
 
Глава 7
 
– Где она?
 
Тоха заходит мрачным, и я сразу понимаю, что что-то не так.
– Лина не захотела приезжать в клуб, Бакир. Извини. Я не стал ее силой тянуть сюда. Она и так слабая, едва вышла из больницы.
– В смысле не захотела? Ты издеваешься?!
– Черт, Миша, открой окно, задохнешься скоро от своих сигарет нахуй!
– Блядь, Тоха, я сказал тебе привезти ее сюда!
Поднимаюсь с кресла, до хруста сжимаю пачку сигарет.
– А чего ты сам не поедешь? Не рассыпется твоя драгоценность. Уже отошла, не истерит как тогда, нормально общается.
Тоха машет руками по густо напитанному дымом воздуху, и я сжимаю зубы. Также и она реагировала, только при этом у Ангела слезы на глазах еще выступали. Девочка моя тепличная доморощенная, не знала дурного. До меня.
Отворачиваюсь к окну. Глубоко затягиваюсь. Уже тошнит от сигарет, самые крепкие беру, но и они не вставляют так, как надо мне.
– Бакир, я уже смотреть на тебя не могу! Одна там в больнице лежала полу трупом целый месяц, и ты здесь такой же! Хватит вам уже! Вы оба себя до края доведете! А мне нельзя волноваться, я между прочим, будущий отец!
– Отвали, отец. Не лезь ко мне.
Рычу, ненавижу, когда Тоха так делает, а он это делает, сука, постоянно. Беременные, блядь, с Людой до мозга костей. Хуже больных стали.
– Брат, ну нельзя так! Ну обидел ты девочку, так иди к ней, поговорите хотя бы! Не рассыпется она. Простит. Бакир, она же так любит тебя, не дури.
Усмехаюсь криво.
– Это “любит” ее чуть саму не убило. Ей будет лучше без меня. Забудет. Найдет нормального, себе по возрасту, подходящего ей пацана сопливого.
Говорю это и орать хочется как только представлю, что Ангела моего какой-то хуй прыщавый обнимает. Тут же хочется его придушить, аж трясет всего, боже.
– Блядь, ну что ты за баран такой упертый! Не хотел говорить, но ладно. Меня Люда любит и все такое, но черт, мы с Людой рядом с вами не стояли, ты сам подъебывал меня, а теперь посмотри на себя! Что, блядь, с собой сделал! Я не собираюсь еще одного брата хоронить! Места на кладбище нет! Бакир, сука, хватит! Не хочешь, отпусти ее! Пусть живет тогда. Пойди девку любую оттрахай, может полегчает!
Тоха подходит и встряхивает меня, но я резко даю отпор.
– Не трогай меня, пошел вон!
– Не пойду я никуда! Я заебался уже видеть тебя таким! Сдохнешь, блядь, скоро! То, как эта девочка тебя любит, это мечта, понимаешь? Она тебя боготворит. Я такого в жизни не видел, я бы все отдал, если бы меня Люда хоть на сотую часть так любила, как Линка любит тебя!
– Отвали! Пошел вон, Вооон!
– Баран!
Тоха выходит из моего кабинета, громко хлопнув дверью, а я с силой ударяю по столу. Мы так никогда с ним не собачились, как за этот месяц, мы не можем найти общий язык, потому что я не могу ни оставить ее, ни поговорить с ней нормально, как не просит меня Тоха.
Кто бы говорил, учит еще меня, праведник, блядь!
Так, как Тоха гулял в свое время, даже Хаммер не гулял, а тут Люду встретил и поплыл, сука, домашним стал, ручным, правильным.
Вот только мы оба знаем, откуда мы вышли, и какая у нас была жизнь до клуба, как и какими способами мы поднимались, и это точно не розовые, сука, сказки. Мы выгрызали себе это место, мы зарабатывали себе каждую копейку и уважение в городе, и теперь я не собираюсь так просто отдавать все то, чего мы добились.
Хочет Тоха семью – будет ему семья, а мне и так заебись. Мне нормально, нормально…мне, сука, хорошо одному. Мне и нужно было быть одному, и не подпускать эту девочку к себе. Я сделал ошибку, и теперь расплачиваюсь за нее сполна.
И если Тоха уже домашний и ждет ребенка, то у меня нет никого. Ангел была, но после того, что я с ней сделал она не любит меня, не уважает, а ненавидит, и мне не нужно с ней говорить, чтобы еще раз в этом убедиться. Я должен ее отпустить, должен, должен!
Кажется, только сейчас до меня доходит смысл слов Тохи. Ангел же не приехала в клуб, тогда куда он ее дел. Ее сегодня выписали.