Совсем не мечта! (СИ)
Мы не позволяли себе проронить ни стона, задыхались от разделенной на двоих пошлости, на том не остановившись: поглаживая бедра друг друга, мы, неизменно стесненные шириной кровати, делали взаимный минет, испивали все до последней капли! — сладко страдали от удовольствия, выражать кое голосом было нельзя — из-за наших родителей в соседней спальне…
В следующий раз, когда я вставил в замочную скважину ключ от своей квартиры, на лестничной клетке я был уже не один: позади с Везунчиком ворковал Антон, намотав поводок на запястье. В любой другой день я бы пропустил их вперед, но сегодня через порог переступил первым — словно проверял, нет ли где в прихожей моего жалкого эха, рыдающего от досады, одиночества и отчаяния. Но даже если минувшей ночью он заливал эту квартиру крокодильими слезами, солнечный свет, исходящий от Антона и нашего пса, вытеснил убитого горем призрака вчерашнего дня.
Я был искренне счастлив! Утро началось с лучезарных приветствий — и даже Павел, кажется, меньше хотел скинуть меня в бездонную пропасть с одной из своих экстремальных фотографий; завтрак был вкусен, в особенности из-за компании и теплой семейной атмосферы за столом; а теперь — мы дома…
Пока я отцеплял поводок от ошейника Везунчика, Антон пробежался на кухню, вытащил что-то из небольшого рюкзака, в котором привез еще чуток личных вещей, выбросил и ушел в спальню, чтобы переодеться в домашнее. Везунчик меланхолично завилял хвостом, обнюхивая свою остывшую корзину, — я с улыбкой умильнулся его непосредственному восторгу, хотел уже свернуть в ванную, сполоснуть руки, как вдруг вспомнил, что вчерашние переживания напрочь отбили у меня желание заниматься ежедневными делами и мусор я не вынес. Раз уж пока во всем уличном, почему бы не избавиться от источника «амбре на любителя»! Намурлыкивая мелодию собственного сочинения, я вытащил пластиковую урну и уже собирался достать из нее черный мешок, но на самом верху бытовых отходов лежала толстая тетрадь.
Ее Антон выкинул — почему? И даже не столько «Почему вообще?», сколько «Почему здесь, а не дома?» Зачем везти ее сюда?.. Я оглянулся, будто вор: дверь в спальню по-прежнему была закрыта. Совесть за сование носа в чужие дела меня не тревожила: он выбросил тетрадку, а мусор у нас в стране общий — бездомные подтвердят! Я поднял тетрадь, стряхнул с обложки морковные очистки… «Дневник»?.. До конца года еще капец как далеко! — сейчас-то чего от него избавляться?.. На всякий случай я проверил подписи, оставленные рукой Антона: нет, это не был прошлогодний дневник. Желая разобраться в тайне, которую сам в глубине души считал пустышкой, сотворенной моим мозгом от скуки, я пролистал дневник, и замелькавшие на разлинованных страницах огромные жирные слова ввергли меня в ужас…
…Я испугался бы меньше, обнаружив в постели отрубленную лошадиную голову. Сердце мое упало бы на дно менее глубокого колодца, увидь я привидение посреди ночи в спальне…
Ячейки дней недели пестрели красными и черными словами, начерченными множеством линий в озлобленной, безумной манере!.. И самое цензурное среди них было:
«СДОХНИ, МРАЗЬ!!!»
====== Глава 89 ======
Я добрался до спальни еле-еле: будто пораженный взглядом Горгоны, чувствовал, как ноги мои каменеют, подчиняются хуже и хуже, болезненно тяжелеют, и я прирастаю к полу. Исписанный проклятиями школьный дневник стал продолжением руки, обратился вместе с тем в неподъемную гирю…
Антон же, наоборот, был спокоен и расслаблен. Отвлекшись во время переодевания на переписку с Лизой, он плюхнулся на застеленную постель в одном только нижнем белье; экран смартфона облучал чужой исповедью лицо, сосредоточенное, заинтересованное, но не хмурое. Он и ухом не повел, когда я вошел в спальню, оглянулся лишь тогда, когда пальцы его закончили выплясывать по экранной клавиатурке. Сперва, взглянув на меня, он встревожился, но едва приметил дневник, устало выдохнул в подушку, мысленно укоряя себя за беспечность.
— Антон, что это?.. — убитым голосом спросил я. Был бы рад отбросить дневник прочь, но, похоже, бумажная обложка и моя похолодевшая кожа слились воедино на молекулярном уровне.
— Просто дрянная шутка. Положи туда, откуда взял…
— «Дрянная шутка»?! Ты читал вообще?!..
— Сложно не заметить, когда записываешь домашку… — слишком невовлеченно хмыкнул он, и я, расплескивая закипающую злость не на него, встряхнул проклятым дневником.
— Антон, это не мелочь, на которую разумно глаза закрывать! Меня и раньше шокировало то, с какими ублюдками бесчестными ты ведешь свою сугубо личную войну, но это уже переходит всякие границы! Да Господи, что я несу! Связывание скотчем в пустом классе — уже преступление и дикость!..
— Я разберусь, — за щитом непробиваемого спокойствия отмахнулся Антон, отложил мобильник на тумбочку и потянулся по-кошачьи как ни в чем не бывало. От демонстрируемой им несерьезности у меня пар был готов повалить из ушей!
— Здесь не только грязные, отвратительные, мерзейшие оскорбления!.. — Машинально я пролистал дневник, пусть и совершенно не желал вновь это видеть. — Угрозы, Антон… С этим нужно обратиться в полицию…
Он громко фыркнул с подушки, и я сжал дневник в кулаке так крепко, что обложка затрещала.
— …да хотя бы директору показать, чтобы она и учителя разбирались с этими выродками…
— Марк.
— Что?!
— Пойми меня правильно. Ты мне не отец. Ни один из двух отцов, — так же монотонно поправился он.
— Тогда это, — тряхнул я дневником, — должно попасть в руки Влада и Павла…
— Не смей! — Антон вскочил с кровати; маска хладнокровия осталась лежать на подушке. Настойчивые стеклянные руки вытянули из моих плавящихся пальцев дневник. — Не надо. Если мне потребуется помощь, я сам к ним обращусь…
— Ой, да ладно! — вспыхнул я — на этот раз сарказмом.
— …но если ты это сделаешь без моего разрешения, то лишь покажешь, как мало доверяешь мне, не видишь во мне взрослого, самостоятельного, ответственного, разумного человека — личность.
Он снова говорил тихо, осторожно, словно по тонкому льду ступал, и его тактика вкупе с верными словами, к сожалению, сработала: пожар в моей черепной коробке затухал, в венах переставала бурлить кровь, ранее превращенная в обжигающий глинтвейн. Я смотрел в глаза любимого человека, обездвижившие меня, подчинившие, ведь их обладатель прекрасно знал, каких клавиш необходимо касаться…
— Да ты же мне руки связываешь, Антон… — взмолился я.
Теплые губы в качестве ободрения прильнули к щеке, рука обвила шею, но ласка не могла заставить меня позабыть о том, какими именно посланиями размалеваны страницы дневника, спрятанного у Антона за спиной…
— Тебя ждет сюрприз… — сладко проговорил он.
— Мне хватило предыдущего с лихвой, — угрюмо ответил я.
— Нет, это будет сверхприятный сюрприз.
Его телефон возбужденно пиликнул. Выпустив меня из объятий, Антон добежал до тумбочки, глянул на экран и принялся быстро одеваться.
— Иди, открой дверь. Я выйду, как буду готов «встречать гостей».
Гостей?.. В недоумении, но с послушанием в крови я отправился в прихожую. Везунчик следил за мной встревоженно: всякое открытие входной двери, если ни у меня, ни у Антона в руках нет поводка, выглядело для пса как неоправданный риск. «В дом же может ворваться кто угодно! Одумайтесь, глупые люди! — кричала его напряженная поза, а печальные глаза добавляли вполголоса: — Мы все обречены…»
Я открывал замок настороженно, видать, заразился собачьим недоверием. Медленно распахнул дверь — и тотчас уткнулся взглядом в до боли знакомую макушку. В проеме стояла Лиза с понурой головой, волосы скрывали от меня ее лицо, но сгорбленная спина веселого приветствия не предвещала. Растерявшись, задохнувшись глотком морозноватого воздуха с лестничной клетки, я положил ладонь кузине на плечо, и, наконец, Лиза подняла на меня взор. Неосознанно я шарахнулся на шаг: потекшая тушь поверх покрасневшей вокруг глаз кожи стала слишком неожиданным зрелищем. Лиза шмыгала носом, пусть это и не особо помогало; выглядела столь жалобно, что натянутые струны от моего сердца к чему-то менее осязаемому, заполняющему все тело, — к душе?.. — пронзительно зазвенели.