Совсем не мечта! (СИ)
Я проснулся от голоса Антона, вплетенного в стук колес как ленты в косы. Еще не способный толком двигаться из-за подменившей плоть ваты, я вытянул голову к самому краю полки, приоткрыл пока один глаз. Сидя внизу по-турецки, Антон тихо говорил что-то в мой телефон, ладонью прикрывал губы, рассчитывая, что так меня не разбудит. Неприятно было его разочаровывать, но уж лучше это, чем неисполнение данного до отъезда обещания. Молча я протянул руку — свесившаяся сверху, она заставила Антона вздрогнуть, и он с виноватой миной вручил мне мой телефон.
На другом конце не победившего время провода о том, как проходит путешествие, меня расспрашивала Лиза. Как я понял, изначально трубка была у Кати, и принявший вызов Антон стал для нее малоприятным сюрпризом… Мой рассказ был для девчонок сродни хлеба для голодающих! — я поведал им о раковине в купе, о душе в туалете, они дивились, просили фотографий; узнал, что Везунчик грустит и скучает, а ест только из-под палки, если Катя пихает сухой корм ему в морду. В беседу даже вклинилась мать, которую ранее Лиза по понятной причине не подпускала к телефону (уж кого-кого, а ее Антон удивил бы больше всего), попросила в обязательном порядке наведаться кое-куда, когда мы прибудем на место. И нехотя я пообещал…
К концу разговора я окончательно освободился от сонных пут, вытряс горсти песка из-под век, был бодр и изрядно голоден, так что, переселившись к Антону, приканчивал съестные запасы в контейнерах, пока поезд преодолевал последнюю пару часов своего пути. На сердце чуток потяжелело от осознания конечности этих прекрасных мгновений, благо билеты обратно у нас взяты тоже на поезд, но так хорошо уже не будет, редко личная история конкретных людей наматывает раз за разом круги.
В Орле мы простояли практически час: все это время я просидел с Антоном вместе на одной полке, ноги протянув, как и он, на другую, — с экрана его смартфона нам в улыбчивые лица вещал не всерьез рассерженный комик. Поезд тронулся, а мы и не заметили, от души смеясь и, вероятно, знатно мешая соседям за обеими стенами.
За час до прибытия «лавочку» пришлось свернуть. Загрузить все пустые одноразовые контейнеры в пакет, готовящийся к десантированию в ближайшую урну, как только выйдем на платформу; собрать постельное белье, свернуть матрасы в рулеты и закинуть наверх. Хоть я и знал, что разворачивать столь идеально свернутые комплекты белья проводнице незачем, захлебывался стыдом, относя четыре пакета. Перетасовал их, как карты, чтобы заляпанная спермой простыня оказалась в середке и не привлекала внимание…
На разных голых полках мы смотрели в окно, пока тикали часы в голове, не без грусти отсчитывая минуты до окончания приключения. Я честно тогда полагал, что проблем и поводов для волнений уже не предвидится, наивный дурачок. За толстыми стеклами под свинцовым небом раскинулись зеленые луга, усыпанные маленькими желтыми цветочками, как трава росой; их перечерчивали узкие дороги, чаще сельские, из смеси посеревшего песка да мелких камней, мелькали то тут, то там деревянные дома, огороды, пасущаяся живность, причем не только копытные, но и птицы. Чем ближе к городу, тем больше дорог заливал асфальт, дома наращивали этажи, сбрасывали крашенные доски и облачались в белый и блеклый красный кирпич, порой даже в сайдинг. Антон прилип к окну, удивленно приподняв брови: в пробке, мимо которой мы лихо проносились, в одном ряду с машинами стояла лошадь, запряженная в повозку. Городской мальчик с ухмылкой покачал головой, мол, надо же, о как бывает, и за взрослым лицом я углядел восторженного ребенка, открывающего для себя совсем новую дверь.
Поезд въехал в город, окно запестрило многоэтажками, скромными, не похожими на гигантские стеклянные сталагмиты мегаполиса. Люди на улицах были одеты по-летнему, и погода благосклонно подыгрывала им теплом, ощущаемым и в поезде (наша верхняя одежда заняла освободившееся в сумке место — явно не пригодится). Шесть вечера с копейками на экранах смартфонов, разбежавшихся по карманам, — скоро будем на месте. Не знающий, куда направить тревогу, я оглядывал каждый сантиметр купе: не забыли ли чего. Антон, зачарованный оконным стеклом, не гасил полуулыбку нетерпения, солнечную даже в большей степени, чем реальной солнце, так непривычно выглядящее в окружении грозовых черных туч, что упорно преследовали наш поезд и — с моей-то удачей — вряд ли полетят за ним, когда он продолжит путь без нас.
Матовой серой стрелой цепь вагонов влетела на узор изгибистых рельсов. Как цветы алого мака, глаз тут и там цепляли типично советские вишневые строения: эта перемешанная с пылью краска покрывала толстенный слой мела, наросшего на кирпичах; в белый цвет были выкрашены любые выступы, косяки дверей, рамы старых деревянных окон. Я уже не мог усидеть, весь как на иголках, стоял, держась за верхние полки. На нижней покачивались рюкзак да сумка, у зеркальной двери себя осматривал чемодан «перед выходом в люди». Поезд мягко остановился у платформы, где простоит полчаса. Окна пожилого вишневого вокзала заглядывали в купе, будто старушка, предлагающая купить кило яблок. Вокзал был в точности таким, каким я его помнил; каким его запомнили люди еще двадцать, а то и тридцать лет назад! — под сердцем разливалось парное молоко, в нем тонули тревоги, а улыбка Антона закралась и на мои губы.
На этот раз Антон придумал действенный способ облегчить мне ношу — буквально. В коридоре перед опустевшим купе выдвинув ручку чемодана, он положил на него сверху мою сумку и, держа и то, и другое, пошел к тамбуру, через который мы восемнадцать часов назад и попали в этот поезд, изрядно сумевший меня удивить. И порадовать… С рюкзаком за спиной я последовал за ним. Проводница как раз открыла дверь, вышла первой на перрон, а уже потом Антон и я. Из других вагонов тоже высыпали пассажиры, немногочисленные. Их встречали натянутыми улыбками продавцы: кто со свежими ягодами, кто с теми же яблоками, кто с деревянными безделушками. Единственными официальными торговыми точками на платформе были тележки-холодильники с напитками, но всех перечисленных до того закон обычно не останавливал, выживать-то как-то надо. Без толики осуждения: мы на той территории, где подкрученные электрические счетчики не доставят живущим на грани нищеты хозяевам проблем, ведь есть знакомые знакомых, а также старая-добрая взятка; обосноваться на платформе со своим товаром, поди, еще легче. И эта людская простота лишь усиливала набегающую на ментальный берег мысль: «Я почти там, куда стремился душой более десятка лет…»
Вне охлаждаемого вагона было даже не столько тепло, сколько жарко — в нашей-то весенней одежде. Мы жмурились от не по-вечернему яркого солнца, точно коты у камина.
На стене главного здания вокзала красовались крупные металлические буквы.
— «Курск»? — удивленно повернулся ко мне Антон. Благодаря расписанию станций и моим сборам в купе он понял значительно раньше, в каком городе мы выйдем, но кое-что не сходилось: — Я думал, мы едем в место на «Л».
— Едем, — кивнул я и направился к высоченным вокзальным дверям. Солнце скрылось за тучами, подул знакомый прохладный ветер, будто бы привезенный с собой. — Но еще не приехали.
====== Глава 116 ======
Из окружения вишневых стен и белых пузатых каменных оград по пояс в стиле старинных усадеб мы нырнули в величественный пустынный холл вокзала, где шаги отдавались гулким эхом, взлетали до недосягаемого потолка и оседали там пылью на мельчайших уступах.
В детстве я был заложником решений взрослых: раз за разом, отправляясь по тому же маршруту в конце каждой весны, я около двух часов вынужден был проводить под палящим солнцем (и в «смертельной» для ребенка скуке) на платформе в ожидании электрички. Время двигалось не быстрее улитки, я изучал глазами асфальт, множество сумок, рыжие и желтые бархатцы, пламенем волнующиеся на жарком ветру, — отвлекался на что угодно, лишь бы не сойти с ума, и думал, что это — самый худший расклад! Однако расписание поездов играло со мной куда более жестокую шутку осенью, при возвращении в город: плацкарт отбывал через пару минут после прибытия электрички — с тяжеленными сумками, бьющими меня по ногам, взрослые бежали по наземным переходам с платформы на платформу, волочили по ступеням за руку меня, боящегося опоздать еще сильнее, ведь свою панику показывают они — те, на кого бессильный ребенок надеется… Мы не опоздали на поезд ни разу, и иной расклад был для меня смерти подобен до тех пор, пока не связанный со мной кровными узами молодой дядя, отец Лизы, таки не успел пересесть с электрички на поезд. Он рассказывал, смеясь, что прибежал к платформе в последнюю минуту, а двери уже были закрыты и поезд уезжал прочь, набирая скорость и глумливо посмеиваясь стуком колес. Для маленького меня такой поворот истории был сродни съеданию Серым Волком Красной Шапочки! — но дядя заплатил таксисту, и на одной из станций с долгой стоянкой они нагнали поезд. «Happy end»! Помню, сидел ошеломленный и не мог поверить сделанному выводу: «А что, ошибаться не смертельно?.. Можно… все исправить, если где-то напортачил?..»