Тайна американского пистолета

— Конечно. Это явилось всего лишь результатом серии простых дедукций, и я дивился слепоте тех, кто работал со мной. — Он вздохнул. — Бедный отец! Он замечательный полицейский, но у него совершенно нет воображения. А в таком деле воображение просто необходимо. — Эллери пожал плечами и поудобнее устроился в кресле. В комнату вошел Джуна с кофейником и тарелкой превосходных бриошей. — Но лучше мне начать с самого начала. Видишь ли, несмотря на присутствие на месте преступления множества людей, каждый из которых мог быть преступником, и несмотря на исключительность и загадочность обстоятельств самого преступления, в нем имелось шесть фактов, которые выступали наружу.
— Шесть фактов? — удивился я. — Сдается мне, что это немало, Эллери.
— Да, это дело предоставило мне изобилие улик, Дж. Дж. Как я уже говорил, шесть этих фактов уже во время первого ночного расследования выступали как значительные улики. Два из них — один физический, другой психологический, — скомбинированные вместе, сообщили мне то, что я знал один с самого начала расследования. Я буду рассматривать их в том порядке, в котором они позволили мне сделать выводы. А эти выводы, кирпичик по кирпичику, построили единственно возможную теорию, охватывающую все факты вместе.
Эллери пристально смотрел на огонь в камине, загадочно улыбаясь.
— Первый, — начал он, — это брючный ремень убитого. Удивительная вещь, Дж. Дж.! Он сразу все объяснял! На нем имелось пять дырок; по второй и третьей шли глубокие вертикальные полоски — полоски, оставшиеся оттого, что ремень постоянно застегивали на эти дырки. Но Кит Хорн — бедное дитя! — говорила мне, что не так давно у Бака Хорна были проблемы со здоровьем и на самом деле он похудел. Обрати на это внимание!
Потеря веса — потертые полоски от застежки на ремне. Любопытное сопоставление деталей, а? Их смысл поразил меня сразу же. Что означала недавняя потеря в весе Бака Хорна в отношении двух полосок на ремне? Естественно следующее: в былые времена Бак Хорн, очевидно, застегивал свой ремень на вторую дырку, о чем свидетельствует полоска на второй дырке; когда позже он начал терять вес, то стал застегивать ремень на третью дырку — чтобы потуже его затянуть, так как объем его бедер уменьшился. Но что же мы обнаруживаем в ночь убийства предполагаемого Бака Хорна? Что ремень на жертве был застегнут — при нормальном облегании — на первую дырку!
Эллери помолчал, закурил очередную сигарету, а я снова — как это случалось со мной в прошлом множество раз — восхитился остроте его проницательности. Такая маленькая, незначительная деталь! Помнится, я что-то заметил ему по этому поводу.
— Хмм… — протянул он, сдвигая брови. — Совершенно верно, вопрос о дырках на ремне выглядел исключительно тривиальным. И не только тривиальным внешне, но и тривиальным по значению. Это было просто указание. Это ничего не доказывало. Но это показывало направление.
Я лишь продемонстрировал тот факт, что Хорн обычно застегивал ремень на вторую дырку, а позже, когда похудел, стал застегивать его на третью; однако на убитом мужчине ремень был застегнут на первую дырку. Эта позиция была непривычной по той простой причине, что полоски шли только через вторую и третью дырку; другими словами, никаких полосок не шло вовсе через первую дырку, на которую был застегнут ремень на убитом. Данное обстоятельство сбивало с толку. Как можно было объяснить то, что Бак Хорн, который имел обыкновение застегивать ремень на вторую, а позже, похудев, на третью дырку, неожиданно в ночь убийств затянул его на первую дырку, то есть раздался сразу на целые две дырки? Итак, что обычно заставляет человека расслабить свой ремень? Обильная еда, не так ли?
— Пожалуй, — признал я. — Хотя трудно себе представить, чтобы человек мог позволить себе так наесться перед представлением, требующим значительной затраты энергии, а если он все же хорошо поел, то съел столько, что ему пришлось ослабить ремень на две дырки?
— Согласен. Но логически возможность не исключалась. Посему я предпринял соответствующий шаг: попросил доктора Праути, который вскрывал тело, исследовать содержимое желудка. И он сообщил мне, что желудок убитого был совершенно пуст; он утверждал, что покойный не ел, как минимум, шесть часов до убийства. Так что плотный обед исключался как возможное объяснение внезапной смены ременных дырок.
 
Что же оставалось? Только одно — отрицай, если сможешь. Я был вынужден прийти к заключению, что ремень на убитом был не его. Но это был ремень Бака Хорна: на нем были его монограммы, и Грант — ближайший друг — подтвердил принадлежность ремня Хорну. Но смотри, куда нас это ведет! Ибо если ремень не принадлежал убитому, но в то же время принадлежал Баку Хорну, то тогда Бак Хорн не мог быть тем, на ком он был надет. Однако тот человек, на котором он был надет, был убитым. Значит, убитый не Бак Хорн! Что может быть проще, Дж. Дж.?
— И это позволило тебе раскрыть все дело? — спросил я. — Мне такое объяснение кажется чересчур слабым и каким-то неубедительным!
— Слабым — нет. — Эллери улыбнулся. — Неубедительным — да. Поскольку человеческий разум отказывается воспринимать серьезное объяснение, построенное на незначительных фактах. И тем не менее большая часть наших достижений в науке есть результат незначительных наблюдений, сделанных именно при помощи дедукции. Должен признаться, я и сам в какой-то момент чуть не поддался стадному чувству. Заключение кажется невероятным. Я защищался от него. Я ему не верил. Оно бросало вызов здравому смыслу. Однако какое еще могло быть объяснение?
Эллери задумчиво посмотрел на огонь.
— Было еще кое-что, что усиливало сомнения. Убитый контактировал — хотя, возможно, лишь мельком, поскольку имелись показания, что Хорн появился в «Колизее» в последнюю минуту, — с труппой родео. А после смерти всадника, предположительно Хорна, Кит — приемная дочь, обрати внимание — видела лицо жертвы, когда приподняла одеяло с ее лица; так же как и Грант, старинный друг Хорна. Само лицо не было изуродованным, Дж. Дж., — только череп и тело. Эти факты, казалось, делали мое заключение, что убитый не был Хорном, еще менее убедительным. Но я не стал отбрасывать его в сторону, как мог бы это сделать, поддавшись искушению под влиянием обстоятельств. Напротив, я сказал себе: «Итак, убедительно или неубедительно, главное то, что если убитый не Бак Хорн, на что указывает моя первая дедукция, тогда он явно здорово похож на Хорна лицом и фигурой». Неминуемый вывод, Дж. Дж., если ты принимаешь мое первое предположение. Но как бы там ни было, я был неудовлетворен. Я принялся искать подтверждение моему заключению. И нашел его почти сразу же, что привело меня в дальнейшем к очередным из упомянутых шести фактов-улик.
— К тому, что подтверждало заключение, что убитый мужчина не был Хорном? — тупо спросил я. — Пусть меня повесят, если я…
— Не стоит так неосторожно швыряться жизнью, Дж. Дж., — усмехнулся Эллери. — Это невероятно просто. Это вертится вокруг револьвера с инкрустацией из слоновой кости на рукоятке, который был зажат в правой руке убитого — в правой, запомни! Близнеца того револьвера, который я обнаружил в чемодане Хорна в отеле.
Видишь ли, оба револьвера использовались Хорном много лет; Кит сказала, что они были любимым оружием ее отца, что также подтвердили Грант и Керли. Так что никаких сомнений насчет принадлежности револьверов Баку не возникало. Тому порукой инициалы на рукоятке, а также свидетельство Кит и обоих Грантов. Револьверы принадлежали Хорну, в этом я мог быть совершенно уверен.
Что же вызывало новые подозрения? Первый револьвер оставался зажатым в руке убитого — правой руке — даже после того, как он упал с лошади. Я собственными глазами видел, как он выдернул его из кобуры правой рукой и помахал им, когда промчался галопом вокруг арены, и кинокадры подтвердили эти наблюдения. Но когда я как следует осмотрел револьвер, то заметил одну странную вещь. — Эллери покачал головой. — Следи внимательно. Рукоятка, или как она там правильно называется, была инкрустирована накладками из слоновой кости с обеих плоских сторон, которые от времени пожелтели и стерлись от частого использования, кроме узкого участка на правой стороне. Поскольку я держал револьвер в левой руке, этот участок с более светлой слоновой костью пришелся между краем моих согнутых пальцев и нижней частью ладони. Позже, той же ночью, я держал в правой руке его близнеца и заметил, что, хотя накладки из слоновой кости точно так же пожелтели и потерлись, как и на первом револьвере, на рукоятке тоже оставался относительно светлый и непотертый кусочек — на этот раз на левой стороне, между кончиками моих согнутых пальцев и основанием ладони.