Котенок. Книга 1 (СИ)
— А скажи-ка мне, Ваня, — произнесла Принцесса. — Теперь ты будешь всех наших девочек поздравлять по радио с днём рождения? Или ты поёшь только для избранных?
Она смотрела мне в глаза — эдаким томным взглядом с подволокой. В точности, как во время нашего с ней первого танца — тогда, перед Новым годом. Мы с ней кружили под музыку; Кравцова поглаживала ладонями мои плечи, прикасалась к моей груди спрятанными под нарядное платье плотными чашечками бюстгальтера — я сжимал в руках её талию, тонул в её карих глазах. Вспомнил, что в девятом классе часто видел в своих снах этот наш предновогодний танец и Наташин взгляд. Но сейчас меня глаза Принцессы не заинтересовали. А вот на натянувшуюся у неё на груди ткань платья я взглянул. Невольно покачал головой и усмехнулся. Перед моим мысленным взором промелькнула фигура молодой математички. Я подумал: замужем ли эта симпатичная учительница; прикинул, явится ли она на октябрьский концерт.
— Твой день рождения в июне, Кравцова, — сказал я. — Если я не ошибаюсь: одиннадцатого числа. А это очень и очень нескоро. Так что пока рано загадывать и планировать.
Я пожал плечами и мысленно добавил: «Меня в июне не будет в этом городе. Экзамены сдам уже в Первомайске. А ты ещё доживи до своего семнадцатилетия, деточка».
Высвободил руку из захвата девичьих пальцев. Поправил на фартуке Принцессы комсомольский значок. Подумал: «В девятом классе я бы месяц не мыл локоть после её прикосновения».
По-приятельски тронул Наташу за плечо и сказал:
— Но ты не расстраивайся, Кравцова. Какой у нас ближайший праздник? Седьмое ноября? Верно? Я тебя в честь него поцелую. В щёку. Если хорошо попросишь, конечно.
Не поинтересовался реакцией Принцессы — прошёл к своему столу. Взгромоздил на парту дипломат, вынул из него тетрадь и пластмассовый пенал. Выглянул за окно. Полюбовался на яркую жёлто-зелёную листву берёз и на маленькие, словно игрушечные ели (высаженные около школы в год проведения в СССР летних Олимпийских игр). Взглянул на почти безоблачное небо — заметил пролетавший над городом лебединый клин. Отметил, что ветер почти стих (он едва заметно раскачивал сухие кусты иван-чая). Яркий солнечный свет бликами отражался от оконных стёкол соседнего учебного корпуса, заставил меня зажмурить глаза. Погода будто уговаривала меня покинуть душное и мрачное помещение — отправиться на прогулку. Я поправил очки, тихо вздохнул. Краем глаза заметил движение рядом с собой, повернул голову.
Алина Волкова уже уселась на своё место. Девица вынула из сумки учебник и тетрадь, примостила рядом с ними на столе пенал с изображением олимпийского мишки. На меня она не смотрела — как и обычно, когда готовилась к уроку. Выглядела Алина серьёзной и собранной, словно настроенной на важную и ответственную работу. Её будничная причёска меня нисколько не удивила: знал, что сегодня Волкова явится на учёбу, будто в обычный день. Не заметил на лице девчонки следы косметики. Не уловил и запах духов — мне лишь почудилось, что от одежды соседки по парте сейчас пахло табачным дымом. Алина убрала под парту сумку, поправила манжеты на платье, ладонями разгладила на своей груди фартук (не увидел на нём значок с профилем Ленина). Я развернулся к ней вполоборота и, не таясь, рассматривал веснушки на её лице.
Волкова на пару секунд застыла (будто задумалась) и посмотрела на меня.
Мне почудилось, что её голубые глаза блеснули сейчас не так «холодно», как обычно.
— Спасибо за поздравления, — сказала Алина.
Я пожал плечами.
Ответил:
— Пожалуйста.
Волкова прижала к столешнице ладони, растопырила пальцы и взглянула на свои не окрашенные лаком, но аккуратно остриженные ногти. Склонила голову — изменила угол обзора. Усмехнулась.
— Вот только ты ошибся, Крылов, — сказала она. — Мне сегодня исполнилось не шестнадцать, а восемнадцать лет.
Мой вопрос заглушило громкое дребезжание школьного звонка.
В кабинет вошла учительницы физики — торопливо прошагала к своему столу.
Ученики десятого «А» класса поприветствовали её: неохотно поднялись со своих мест.
* * *Сегодня на уроках я почти не слушал учителей — наблюдал за соседкой по парте. Будто не мог на неё насмотреться (эту причину моего необычного поведения после урока математики озвучили сидевшие позади нас одноклассники). Но я не рассматривал девичьи бёдра или колени. А искал в действиях, словах и взглядах Волковой признаки «неправильного» поведения. Ещё утром воскресил в своей памяти несколько прочитанных на эту тему в интернете статей: изучал их, когда заподозрил «странности» при общении с младшим сыном. Составил дюжину заготовок в виде наводящих вопросов; отметил в уме, какие именно признаки должен отыскать. Вот только ни тогда (в случае с сыном), ни сейчас я не заметил у своих поднадзорных указанного в статьях эмоционального состояния.
Алина на уроках не проявила ни чувства изоляции, ни беспомощности. Я несколько раз выводил её на разговор — не заметил в её ответах ни эмоциональных оттенков безнадёжности, ни намёков на чувство собственной незначимости (стыда, сниженной самооценки, ощущения некомпетентности). Не походила она на обладательницу депрессии или на владелицу маниакально-депрессивного психоза. Волкова не посматривала томным взглядом на кого-либо из одноклассников (даже на Васю Громова, в которого была влюблена каждая вторая девчонка из нашего класса). Она буднично составляла на уроках конспекты, намекая на подготовку к грядущим контрольным и экзаменам. Не бросала рассеянных взглядов за окно. И уж тем более ни на что мне не жаловалась. Но отвечала мне неохотно и часто односложно.
Как именно Волкова выпала из окна — «тогда» — мне не говорили. Вот только и я, и наши одноклассники (да и не только мы) заподозрили лишь одну причину. Потому что в построенных финскими строителями домах сложно было «случайно» вывалиться из окошка. Окна в наших квартирах не походили на обычные, советские. На них не красовались крестообразные рамы, делившие застеклённую часть окна на четыре части. Стекло в них стояло лишь одно (в два слоя), но большое. Такое не открывали, чтобы проветрить помещения. Для проветривания хватало узкой высокой форточки, прикрытой решёткой. Разве что… в тот день Алина Волкова намывала оконные стёкла — подобное предположение впервые пришло мне на ум лишь сегодня на уроке математики (отметил его, как возможное, но маловероятное).
С урока английского языка Алина снова ушла. Она не объяснила мне причину своего «побега» — как и в прошлый раз. Моё утреннее поздравление не повлияло на планы Волковой. Но я отметил и некоторые изменения в её поведение — в сравнении с «тем» четвёртым сентября. На этот раз Алина всё же сообщила мне, что уйдёт с урока. И предложила одолжить мне на время сегодняшнего занятия учебник: сообразила, что я оставил дома не только книги по физике и по математике. Её предложение не выглядело описанной в статьях «раздачей долгов». Потому я его отверг (со словами благодарности). Не загрузил в свой дипломат лишнюю тяжесть, содержание которой сейчас помнил наизусть (ещё вчера я определил, что разбираюсь в предмете ненамного хуже нашей англичанки — спасибо начальникам, что в девяностых отправили меня на языковые курсы).
* * *После уроков ко мне подошла Лидочка Сергеева — сама, чего не случалось с начала прошлого учебного года. Произошло это уже на выходе из школы, когда я забрал из гардероба верхнюю одежду. Одноклассница поинтересовалась, иду ли я в воскресенье в поход. Спроси она меня об этом вчера — я сказал бы однозначное «нет». Вряд ли бы меня тогда привлекла идея тащиться по заболоченному лесу на противоположный городской набережной берег озера — в резиновых сапогах и с тяжёлым рюкзаком за плечами. Но сегодня «стариковские» хандра и усталость окончательно отступили. Я отчётливо ощутил, что моё тело переполнялось энергией (которую я утром вновь поленился растратить на зарядку). И потому вдруг понял: прогулка по лесу виделась мне уже не в мрачных тонах — казалась едва ли не романтическим приключением.