Рысюхин, что ты пил?! (СИ)

— Ладно, сейчас на второй репетиции увидите наших девушек, из МХАТа. Они, наш ансамбль, ваших «Кошек» репетируют, в рамках курсового проекта. Сделали уже три варианта, но самим явно только один нравится, его в основном и гоняют, хотят на новогоднем концерте исполнить, при разрешении автора, разумеется.
— Да они там как минимум соавторы уже, получается.
— Не-не-не, это учебный процесс, это другое. Хотя порой из учебных заданий и получаются проекты, что выходят на сцену, но это редкость, и делаются они иначе.
Студенческая репетиция понравилась больше, чем консерваторская. Она была более шумная, более безалаберная, но и более понятная, что ли. Здесь профессор был уже не одним из артистов, а руководителем, причём тоже действовал живее, чем его коллега. А может, всё дело в двух участницах ансамбля? Одна из них в узком длинном платье и с саксофоном явно была в образе кошки, и ей в нём нравилось. Вторая, не «пышка», но крепко сбитая, играла на аккордеоне, причём делала это самозабвенно, с переливами и импровизациями. Из-за последних профессор несколько раз останавливал исполнение, когда та или слишком затягивала партию или уходила далеко от общей мелодии. Очень увлекающаяся натура, похоже.
«Красиво получается. Очень похоже на классический джаз, если у вас тут есть такой жанр. Никто не кривляется, как Агузарова, хотя в этой песне она ещё не особо выделывалась. Но в целом интересно, в том числе и пение на два голоса. И кошка эта с саксофоном… Просто „мур“, знаешь ли».
«Деда!»
«Что „деда“? Классная девчонка! Не бойся, я подсматривать не буду».
«Да ну тебя!»
В общем, когда профессор представил меня участника команды, я не удивился, услышав, что девушку с саксофоном называют «Мурка». А на вопрос о впечатлениях пересказал в основном то, что мне наговорил дед — разумеется, опустив сравнения с исполнителями из его мира.
Прощаясь, попросил профессора расписаться на диске — сказал, что пойдёт в подарок, той же самой Надежде Петровне. Писать на материале пластинки было неудобно, бумажной же этикетки не предусматривалось. Выручили студенты — принесли от художников какой-то хитрый чернильный карандаш. Написали просто: «Автор — Юрий Рысюхин, исполнитель — проф. Лебединский» и расписались оба, после чего я зафиксировал печатью. Профессор дёрнулся было остановить, но не успел. Печать хапнула намного больше энергии, чем обычно, но сработала.
— Интересно, Юра, что у вас из этого получится. Как-то ни разу не пытался фиксировать написанное на пробной пластинке. Как бы не испортить её.
— А давайте проверим!
Проверили, причём студенты слушали с большим интересом. Кое-кто даже пытался учить слова «на лету», что было странным образом приятно.
— Как вы думаете, дядя Валера, не может печать продлить срок службы пластинки?
— Думаю, что вполне даже может. Хм, интересный эффект получается…
Проход на изнанку я проскочил до крайнего срока, причём был с пустыми руками — револьвер в набедренной кобуре не в счёт, бумажник во внутреннем кармане тем более, а конверт с пластинкой я спрятал под полу пиджака.
Надежда Петровна, получив по выражению деда «эксклюзив» — экземпляр ещё не вышедшей в продажу пластинки с песней, которую никто, кроме исполнителей ещё не слышал, была растрогана и обрадована, а когда прослушала, то даже прослезилась.
— Ох, Юра, спасибо тебе! Даже не знаю, чем обязана такому подарку, и как отдариваться!
— Надежда Петровна, тут, если честно, вас надо было третьей строкой вписывать, как музу!
— Ох, Юрка, ой, ловелас малолетний! Иди, давай, сверстниц охмуряй! Главное — меру знай!
— Да я от чистого сердца! Кстати, тут побочный эффект от артефакта, сохраняющего подпись, получился. По нашим с профессором прикидкам пластинка выдержит намного больше обычного количества проигрываний. И, да — второй такой в мире нет, это первая и единственная запись с первой генеральной репетиции.
Да, повысил ценность подарка в глазах получательницы, указав на уникальность и неповторимость. И нет, не стыдно.
Вот тоже удивительно — никакого «греческого пантеона», в смысле — «богов Олимпа» в моём мире и близко не было, в отличие от мира деда, а музы из той же Древней Греции — были, причём в том же качестве. Только если у него они считались свитой одного из богов, то у нас были просто духами вдохновения и считались покровителями не людей, связанных с творчеством, а самого творчества, как явления.
 
Ночью снилась Мурка — девушка из студенческого ансамбля, с саксофоном, но без того узкого платья, что было на ней во время репетиции. Точнее сказать — в момент, когда она пропела «Кошки часто ходят без одёжки», я увидел, что она вообще без платья и какой-либо другой одежды. Правда, девушка так держала инструмент и так поворачивалась ко мне, что прикрывала то рукой, то саксофоном, то поворотом тела всё «самое важное». Она танцевала, пела, играла на саксофоне, смеялась и уворачивалась от моих попыток обнять её. Во сне я не задавался вопросом и не удивлялся тому, как она может петь и играть одновременно. Где-то фоном звучал аккордеон…
  
Глава 18
 
В разгар посевной, когда множество студентов было задействовано на полевых работах, для пробы записался один раз в патруль. Даже встретили изнаночных тварей, и я тремя выстрелами завалил двух крыс. Не крысолюдов полуразумных, а местное зверьё: с виду обычная крыса, только с куцым хвостом и шестилапая, причём передние лапы не то от крота, не то от медведки. В семи тварях нашли один мелкий и блеклый макр — академия такие по двадцать пять рублей выкупает, в Могилёве при удаче можно продать за тридцать — и тот не в моих зверюшках. Осенью, ближе к зиме, у них в хвостах что-то там копится вместе с жиром, алхимики покупают такие «курдюки» по три рубля штука, но летние никому не нужны. Даже с учётом того, что боеприпасы у меня по специальной цене, патрулирование принесло мне десять копеек чистой прибыли. Как-то идея зарабатывать охотой потускнела в моих глазах.
Учёба шла ровно, я уверенно держался в середняках: не блистал ни в чём, знания деда в естественных науках требовали переосмысления и замены всех фамилий, названий многих констант с физическими величинами. Да что там говорить — названия химических элементов, и те таили в себе подводные камни. Пусть до урана с плутонием мы пока не докопались — по мнению деда в основном от того, что «рыли в другую сторону», хотя первый из металлов мы нашли — назывался он Трансильваний, в честь родины первооткрывателя, и это вызвало очередной приступ нездорового веселья у деда. Правда, никто не интересовался никакими его особыми свойствами, кроме способности красиво окрашивать стекло. Ладно, богов Луны и Солнца у нас не было, потому селен и гелий в честь них никто не называл. С этими четырьмя элементами всё было хотя бы очевидно и заранее понятно. Палладий и титан — тоже долго думать не надо, чтобы понять связь с «божественным». Прометий, торий и ещё кучу всего «божественного» и нет пока не открыли. Но вот от металлов, известных деду как «никель» и «кобальт» подвоха он не ожидал, однако же — нет их у нас! Точнее, совсем не так называются. В общем, почти всю химию и большую часть физики мы с дедом учили заново на двоих: я — всё подряд, он — отличия от ранее выученного. Но в любом случае — пользоваться его подсказками для ответов было очень опасно.
Так вот, всё шло ровно, пока не началась череда мелких неприятностей: то у меня пробирка окажется треснувшей, то реагент просроченным, то шаблон гнутым. Началась вырабатываться привычка внимательно изучать все выдаваемые инструменты и материалы по возможности, не прикасаясь руками и не отходя от выдачи. Сокурсников эта моя медлительность раздражала, конечно, но когда я заметил и пресёк третью подряд попытку выдачи мне негодного инвентаря — стали относиться с пониманием. Так бы и ломал голову над затянувшейся полосой невезения, если бы не Надежда свет Петровна.
— Юрочка, а чем это ты так нашего складского крысюка, Нутричиевского, обидел?