Леди Ариэлла Уоторби (СИ)

— Это не человек, Ариэлла, человеком он был около десяти лет назад, до того, как подчинился вселившемуся в него духу ветра.
Я хотела было спросить, почему же тогда мужчина говорил со мной столь по-человечески, но герцог не позволил вымолвить и слова и твердым голосом с металлическим отчетливым оттенком, продолжил:
— Так как мне понимать вашу выходку, леди оттон Грэйд?!
Выходку? Меня порой откровенно поражало то, как виртуозно его светлость играл словами, когда желал унизить собеседника.
— Мне кажется, вы слишком утрируете, называя мою вечернюю прогулку столь резким словом как «выходка», — промямлила я.
Вероятно, следовало сказать это с вызовом и интонацией, подчеркивающей мое возмущение, но я… Голос дрожал, на ресницах заблестели слезы, и следующие слова сорвались с моих губ против воли и веления здравого смысла:
— Вы убийца…
Поведение герцога изменилось в тот же миг — резко поднявшись с края столешницы, он приблизился ко мне с самым угрожающим видом, и я действительно испугалась, резко отшатнувшись от него. Несколько секунд лорд оттон Грэйд испепелял меня взглядом, но затем вдруг выпрямился, плечи его расправились и последний представитель одной из самых прославленных династий империи холодно спросил:
— Что-то еще, леди оттон Грэйд?
Мне хотелось бы многое сказать, но я лишь вымолвила с трудом:
— Он… он принял меня за ведьму, решил что я способна летать и… И он сказал, что «никто из наших не рып… дернется, все под мага постелились, тошно, а ходу обратно нет», — почти дословно процитировала я. Затем добавила шепотом: — И он сказал, чтобы я улетала подальше, потому что в полночь море закипит… и…
Сказать что-либо еще я не смогла. Задрожал подбородок, слезы полились градом, а капающая со стола кровь образовала страшную кровавую лужицу…
— Умывальник там! — холодно отчеканил герцог.
Иного приглашения мне и не требовалось, и не извинившись, я, стремительно развернувшись, ринулась в маленькую комнатку. Только там, закрыв дверь, я позволила себе зарыдать, прижимая полотенце ко рту, чтобы герцог ничего не услышал.
Не знаю, сколько времени я провела там, за криво закрытой дверью, но когда слезы закончились и я, умывшись, вышла, герцога в каюте не было. Не могу сказать, что это расстроило меня. Переодевшись, легла у самой стены, почему-то дрожа всем телом. И лишь прочитав все молитвы, а затем вспомнив половину словаря ассара, я смогла погрузиться в тревожный нервный сон.
* * *
Проснувшись утром, я обнаружила, что спала одна — подушки рядом со мной оказались не примяты, следовательно, герцог ночевал где-то в другом месте. Я была рада этому, и сидя на постели, неожиданно поняла, что не хочу выходить из каюты. Совершенно не хочу. Вновь медленно опустившись на постель, закрыла глаза и почти вновь погрузилась в сон, когда раздался осторожный стук в дверь, а следом и вежливое:
— Леди оттон Грэйд, завтрак ожидает вас.
Голос Торопа я узнала, но отвечать не было никакого желания.
Стук повторился через четверть часа. Затем уже всего через несколько минут — я не ответила. Просто лежала, закрыв глаза и стараясь ни о чем не думать… Не хотела…
Свист ветра раздался неожиданно. Еще менее неожиданным было то, что ветер вдруг распахнул ставни и влетел в окно. А затем легкое касание к моему носу, лбу, волосам, и тихое:
«Ари…»
Я распахнула ресницы и удивленно спросила:
— Локар?!
«Ариэлла… соня» — ответил он, и умчался в окно.
Я вскочила в то же мгновение. Едва не выбежала в ночной рубашке, но вовремя опомнилась, и бросилась переодеваться.
И четверти часа не миновало, как я в белом утреннем платьице, с волосами собранными в два даже не завитых хвоста, выбежала из каюты, едва не сбив с ног уже занесшего руку для очередного вежливого постукивания в дверь, торопливо извинилась и выбежала на палубу, с криком:
— Локар!
И потрясенно замерла. Сейчас в парусах Ревущего трудился всего один дух ветра, а на палубе было на удивление безлюдно. Оглядевшись, я поняла, что Южная армада значительно поредела — сейчас она насчитывала едва ли пятнадцать кораблей. Но все это утратило значение, едва дух ветра закружил вокруг меня, растрепав и так не особо аккуратно собранные волосы, заплел ленты в банты, а после прошептал:
«Ари, гулять?»
— Да! — выдохнула я, зажмурившись, от порывов ветра.
Но тут позади раздалось почти жалобное:
— Леди оттон Грэйд, мне придется в шестой раз нести вам чай, взамен остывшего.
Я повернулась, оглянулась на Торопа, почему-то совершенно радостно ему улыбнулась и кивнув, помчалась к столу. Чай, что примечательно с сахаром и пирогом, овсянка, и какие-то странные полупрозрачные конфеты составляли мой завтрак. Но памятуя о запрете его светлости, я съела лишь кашу и запив все чаем, подскочила, поблагодарив Торопа, который только успел дойти до стола, за заботу. Лакей был сильно удивлен — едва ли леди приличествует расправляться с завтраком за несколько минут. Но сегодня я не желала думать о правилах приличия, и, покончив с трапезой, убежала вслед за Локаром, который терпеливо ожидал меня у лестницы.
И я сразу знала, что меня ждет приключение, но и не догадывалась, насколько потрясающее. Едва мы сбежали на нижнюю палубу, Локар метнулся вверх, а спустился, удерживая сверток ткани, который уронил мне в ладони. Сразу предвкушая что-то удивительное, я размотала сверток и увидела три жемчужины — белую, черную и розовую.
— Локар, спасибо, — выдохнула восторженно.
Дух ветра метнулся за борт и через мгновение передо мной плескался аквариум без стекла, а в нем с десяток перепуганных заметавшихся удивительно ярких морских рыбок! Я изумленно воскликнула, и в то же мгновение Локар бросил неестественно огромную каплю за борт и вновь метнулся к морю, чтобы через минуту приволочь мне морского ежа! Затем черепаху! Огромную, размером с собаку, которая недовольно шипела и открывала пасть и оставила на палубе лужу воды!
Мы веселились до полудня, а затем случилось то, что заставило меня встать перед выбором, коего я не желала бы совершать!
Внезапно, со свистом и грохотом, миновав защиту флагманского корабля, на палубу упал сверток. Он был кожаным и обугленным, и я уже столкнувшаяся с подобным способом доставки почты даже не испугалась, лишь попросила Локара принести мокрую тряпку. Тот думал недолго — метнулся к матросу, выдраивающему палубу, уволок у него тряпку, и накрыл ею обожженный сверток.
— Локар, это же почта! — воскликнула я.
А матрос просто подошел, погрозил кулаком духу ветра, и забрал уже не пригодную для мытья пола ткань. Нам с Локаром было немного стыдно, ровно секунды три, после чего мы благополучно забыв о проступке, ринулись открывать почту. Выходило у меня не очень хорошо, так что в итоге Локар принес нож, и вот тогда, разрезав промасленную бечевку, я извлекла письмо.
И руки дрогнули, едва я увидела до боли знакомый, почти родной почерк матушки Иоланты. Почерк, который сопровождал меня с детства, и до самого недавнего времени. Почерк, который я находила в своем личном дневнике после того, как изливала в него всю свою душевную боль, со словами «Ари, стоит ли обижаться на тех, кто недостоин твоего внимания».
Почерк, который мне был знаком гораздо больше, чем почерк родной матери… И надпись, коей матушка Иоланта всегда подписывала свои письма «Да хранит вас Пресвятой»…
Я не смогла открыть письмо сразу, медленно поднялась в каюту, игнорируя вопросы Локара, но оставила открытой дверь, чтобы он влетел следом, медленно села за стол, расположила конверт на нем и долго, не менее четверти часа смотрела на него. А затем, сдерживая дрожь, вскрыла конверт.
«Моя драгоценная девочка, моя гордость, моя радость, мое благословение богов, не передать всего моего отчаяния и горя, когда я узнала о случившемся несчастье!».
Появившиеся слезы помешали читать далее, но смахнув их, я вновь вчиталась в ровные идеально выведенные строки.