Командировка

По наблюдениям Ивана Григорьевича, американцы интересовались не столько пахотными землями, сколько отвалами заброшенных карьеров, искали следы туннелей, уходящих под каменные пласты великой украинской реки.
— Здесь должен быть аналог туннеля, что под Енисеем, — как-то вырвалось у Джери.
Иван Гигорьевич расшифровал эту фразу без особого труда. Еще при Советском Союзе под Енисеем около Красноярска была устроена свалка радиоактивных отходов. На Западе долгое время считали, что это база хранения ядерных зарядов для межконтинентальных баллистических ракет. Потом оказалось, что там складировали капсулы с радиоактивными изотопами.
«Тогда где же база? Днепр — большая река. Никак каждую большую реку бывшего Советского Союза обследуют американцы?» В этом Иван Григорьевич не видел ничего не обычного.
Каждое утро он уезжал на работу затемно. В ноябре день короткий, к тому же не баловала погода: всю первую декаду бушевали свирепые северные ветры, сотрясая Приднепровье снежными зарядами.
Спасибо Ажипе. Как пригодилась его тысяча долларов! На барахолке Иван Григорьевич купил себе пуховую японскую «аляску». Вася, любуясь оранжевой курткой своего товарища, смеялся:
— Теперь вы, Григорович, как дорожный рабочий. Видать вас за пять километров. Хороша свитка да не модная.
— А я, Вася, и сам не модный, — с легкой улыбкой отвечал ему Иван Григорьевич. — В моем возрасте в тепле бы, на печке. А я вот с термосами да медикаментами по днепровским кручам лазаю.
— Эх, Григорович! — сочувственно говорил Вася. — Ваша бедность заставит вас до гробовой доски тянуть лямку.
— Ты, Вася, как всегда, прав. Есть-то каждый день хотса.
И Вася подбадривал:
— По этому поводу наш президент рассудил мудро: проголодаешься — сваришь галушки. А то, что помимо галушек, для украинца уже роскошь. Меня, Григорович, всегда к роскоши тянет: в выходной хочется полежать на диванчике с баночкой пивка, посмотреть боевичок, как наши благодетели друг друга избивают, а потом добивают. Да и самим поучиться, как правильно убивать…
В экспедиции Васе долго рассуждать не давали. Джери всегда его озадачивал, обычно Вася помогал Вилли: орудовал киркой и лопатой, брал пробы грунта, рассовывал их по целлофановым пакетам, выбирал места для приема пищи. Как-то он облюбовали один карьер, где когда-то, лет двадцать назад, добывали мергель. Джери и Леня облазили многие штольни, то и дело сверяли их с каким-то планом. Как заметил Иван Григорьевич, все обозначения на плане были на немецком языке.
Над степью ветер нес колючий снег, а в карьере было тихо, но сыро, как в погребе, где стены покрыты изморозью. Из глубины штолен тянуло знобящим холодом. Иван Григорьевич чувствовал, что он простуживается. Не спасала даже «аляска».
Вася разжег костер. Американцы прервали работу, стали греться у костра. Потом Джери распорядился приготовить ланч. Под завывание ветра, летевшего над карьером, ели с волчьим аппетитом, еды было в избытке. За едой перебрасывались дежурными фразами. Обращаясь к Ивану Григорьевичу, Вася хвалил консервированную колбасу:
— Знаете, сколько на базаре одна такая банка?
— Не знаю, Вася.
— Лимон. Я своей говорю, что хавают наши благодетели. Не верит. Кто-то ей трепался, что для нас они изобрели жевательную резинку с запахом копченой колбасы. Запах дает ощущение сытости. Так ли?
— Что есть «хавают»? — вдруг спросил Джери.
— Едят с аппетитом, — нашелся Иван Григорьевич, боясь, что Вася накличет на свою голову неприятность: уволят парня, тогда жена выгонит его из дому.
Вася — такова его натура — недолюбливал своих благодетелей, хотя на выездах они его хорошо кормили. Кроме того, ему удавалось незаметно оставлять в сумке консервные банки, в которых был жир и остатки мяса. Дома жена Люся варила картофельный суп с мясной приправой: для Васиной семьи это был праздничный ужин.
Как в старое время, когда еще был жив Васин отец, слесарь по ремонту дизельных двигателей. И тогда были бедные, но не настолько. Васин отец верил и этой вере учил сына: если ты вкалываешь на полных оборотах, а живешь впроголодь, значит, кто-то тебя обкрадывает. Теперь большинство горожан голодало. Вася благодаря работе в инофирме почти не голодал. С работой ему повезло.
 
И все равно он не скрывал своего недовольства теперешней жизнью. У него, как отмечал про себя Иван Григорьевич, был неистребим инстинкт сопротивляемости.
Слушая Васю, Иван Григорьевич мыслями летел за океан. На земле предков он неотступно думал о своей семье, о покойной Мэри, о сыновьях. Сыновья давно уже взрослые, каждый пошел своей дорогой, отличной от дороги отца. Он горько сожалел, что его кровные дети принадлежат другому миру, насквозь враждебному их отцу и родине их отца. Конечно, теперь они уже знают, кто их отец, и это обстоятельство, по всей вероятности, сломало карьеру старшему сыну. Вряд ли капеллана Эдварда Смита оставили в армии, хотя… как знать. Он все-таки внук влиятельного политического деятеля.
Женитьба чекиста на дочери американского сенатора, непримиримого врага России, разрабатывалась Центром как далеко не рядовая операция. Расчет был на эрудицию, на тонкую игру чувств чекиста. Игра стала увлечением, и так получилось, что чисто человеческое взяло верх: влюбленность лейтенанта Смита ни у кого не вызывала сомнения. А когда родился первенец — Эдвард, Джон Смит уже не мыслил свою семейную жизнь без обаятельной и ласковой Мэри.
Мэри тоже любила Джона, как сама признавалась, любила больше своей жизни. Ей казалось, о нем она знала все. Знала много, за исключением главного, что он — советский разведчик. Для нее эта страшная новость была потрясением. Ее поместили в госпиталь, но даже лучшие врачи, которые питали дружеские чувства к полковнику Джону Смиту, оказались бессильными… Это черное известие нагнало Ивана Григорьевича уже в Москве, когда он встретился с уцелевшим коллегою по нелегальной работе.
Коллега ничего не узнал о дальнейшей судьбе Смитов-младших. Сам же Иван Григорьевич был более-менее спокоен за младшего сына. Артур снисходительно высказывался о службе отца и старшего брата: «Я бизнесмен, и на армию смотрю, как Гулливер на лилипутов», намекая, что люди военные, значит, подневольные. Любимец деда-сенатора, он рано заполучил часть его миллионов. И эти миллионы он, как удачливый делец, уже удвоил.
Сыновья — в этом он был убежден — даже отдаленно не догадывались, какую нужду в своем родном городе терпел их отец. Но как им догадаться, если он затаился, молчит, не подает вестей? А подаст… Найдут его труп — труп пожилого неопознанного мужчины.
И тогда адское оружие будет тихо, без выстрелов разить его земляков. Да что земляков! Всю Украину! Всю Россию! Будет их выбивать сначала десятками, затем — сотнями, тысячами, миллионами. Женщины будут или вовсе не рожать, или производить на свет детей, не способных дать здоровое потомство. Через полвека от славян останется только место, где начиналась Русь.
Как разведчик, Иван Григорьевич понимал, ставя перед собой непосильную даже для целой резидентуры задачу, он обрекал себя на душевные муки. В этом городе он один во всей полноте знал, на что способны американцы.
Сколько еще горя принесет Америка, пока не повторит судьбу второй после себя супердержавы! Но как это сказать людям, тому же Васе, тому же Михаилу Спису, да тому же мэру Славку Тарасовичу Ажипе?
  
Глава 13
 
На 7 ноября Джери наметил выезд в село Пески — это за двести километров от Прикордонного.
С вечера тихо падал мокрый снег, а к утру подул восточный ветер. Приморозило. Дорога стала как стекло. «Джип» даже на шипованной резине потерял устойчивость. Вася посоветовал отложить поездку. Но у Джери были свои планы, и он не собирался их ломать.
— Скажите ему, Григорьевич, что он долбо. б, — просил Вася доктора, пока они переносили в машину тяжелые термосы. (Измерительную аппаратуру американцы грузили сами.) — Хотя «джип» это «джип», — не отступал Вася. — Но кто поручится, что на скользкой дороге нас не шарахнут? Вас, Григорьевич, оплакивать не будут, потому что некому. А каково мне в мои молодые годы лежать в гробу? Я столько усилий затратил, чтоб прилично жениться. Жена, конечно, поплачет и опять выйдет замуж. Это ей просто — у нее квартира. Да и сама она, моя Люся, — огонь. Уже, представляете, потребовала, чтобы я ей сообразил ребенка. Для укрепления семьи. А у нее и так от каждого мужа по штуке. Я у нее третий.