Командировка
«А мэр не такой уж наивный», — подумал Иван Григорьевич, а вслух произнес:
— А если не станут?
— Хочешь, Ваня, сказать, что у них поблизости уже есть свои хлопцы? Скучают во Львове или еще где?
— Может, и в Прикордонном.
Давая на каждый прямой вопрос прямой ответ, Иван Григорьевич снова терзался мыслью, а не признаться ли ему, что надо искать за фасадом той же «Экотерры»?
Не рискнул. Не признался. Сомнение взяло верх: Славко хоть и школьный товарищ, но он мэр, не исключено, что кормится со столов тех же инофирм. А в природе как: кто кормит, тому и служат.
На прощание Славко Тарасович пообещал:
— Я тебе поставлю телевизор. Сегодня же.
Перед вечером, уже в сумерки, двое дюжих парней внесли в палату большую картонную коробку, вынули из нее новехенький «сони», настроили экран. Киев транслировал фестиваль дружбы. Хлопцы и девчата в украинских национальных костюмах отплясывали «гопака». Вспомнилось недавнее. Анатолий Зосимович, сидя у «ящика», — тогда тоже была передача из Киева и тоже плясали, — вдруг ругнулся матом (с тех пор, как его, лауреата Ленинской премии, сделали безработным, он перешел на мат): — Чем хреновей жизнь, тем усердней пляшут, — сказал озлобленно и переключился на другой канал.
Иван Григорьевич был доволен подарком. Он смотрел все, что показывали. Смотрел и радовался, как в тесной и сырой камере радуется узник крохотному окошку.
Глава 16
Зима в Приднепровье заявила о себе несокрушимым гололедом. Над городом уже давно не висели заводские дымы и потому крыши домов, промытые осенними дождями, отсвечивали белым хрусталем.
Несмотря на тучность, Славко Тарасович довольно ловко вел свою новую на шипованной резине БМВ — подарок немецкой фирмы «УСК» («Украинская сталь Круппа»). Рядом сидела Анастасия Карповна. Он ее подобрал по дороге: шла на роботу в ЗАГС. До ЗАГСа она многие годы возглавляла городской отдел народного образования, но в связи с августовским переворотом в Москве ее вежливо попросили уйти и по настоянию Славка Тарасовича, который приходил на ее место, опытного педагога перевели на ЗАГС.
Вскоре Славко Тарасович вернулся в кресло руководителя города, но уже в качестве наместника президента. Анастасия Карповна осталась на ЗАГСе. ГОНО возглавил пан Багнюк, гражданин Канады. Следом за ним прибыли контейнеры с учебниками, написанными и отпечатанными в Торонто. Директорами школ стали соратники Багнюка, посланцы украинской диаспоры.
С приходом Багнюка на ГОНО русские школы были упразднены. Кто не желал учиться по-украински, вольны были заниматься чем угодно до получения паспорта. Но паспортов тоже не выдавали, так как советские бланки закончились, а на украинские национальные не было денег, чтоб отпечатать. Желающие иметь на руках паспорт нелегально посещали Польшу, и поляки, за валюту, разумеется, делали их полноправными гражданами Украины или же России — кто как желал.
Большинство горожан — русские, но с приездом в Прикордонный пана Багнюка их дети изучали все предметы, включая математику и физику, только по-украински. «Лучшие ученики, — утешал родителей пан Багнюк, — уедут в Канаду. Там со знанием украинской мовы они найдут себе работу». Те родители, которые пытались протестовать, были предупреждены: их дети вообще не будут учиться. Более решительные пытались возвращаться на родину своих предков — в Россию, но и там специалисты оборонки тоже не были нужны.
Не отрывая взгляда от убийственной дороги, Славко Тарасович расспрашивал подругу, как она себя чувствует на конторском поприще.
— Люди ко всему привыкают, — с грустью в голосе отвечала Анастасия Карповна. — Ко всему. Только не к трагедии.
— ЗАГС, милая, это еще не трагедия, — успокоительно заверял мэр. — Работа тихая, спокойная.
— Посидел бы ты, Славко, на моем месте. На восемь смертей регистрирую одно рождение. Пять разводов на одну женитьбу. Так что по чьей-то злой воле мы всем скопом вымираем.
— При чем тут злая воля! — возразил мэр. — Просто нам уже не до любви к ближнему. Я тебе добавлю криминальную статистику. Еще год назад регистрировали одно убийство в сутки, теперь — четыре. Кругом пьянь, наркоманы.
— И это говорит мэр! — не умолчала Анастасия Карповна. — Я удивляюсь, Славко, как тебя еще не убили?
Славко Тарасович весело хохотнул:
— Меня, Настенька, убивать нельзя. Я всем нужен. И тебе вот пригодился.
— Ване, — уточнила она. — У кого же цыганить лекарство, как не у мэра?
— Ага! — выдохнул Славко Тарасович. — С поганой овцы хоть шерсти клок. Верно?
— Нет, Славко, не верно. В тебе еще что-то осталось от нашей молодости.
По смуглому лицу школьной подруги словно скользнул солнечный зайчик.
— А ты знаешь, Славко, за тебя я было чуть не вышла замуж. Ну, когда ты мне предложил. Да что-то удержало.
— А жаль, — сказал Славко Тарасович. — Теперь я не ездил бы по психушкам.
— Не сам ли виноват, что твоя жена туда попала?
— Не сам. Если бы моя старшая дочка, Христя, не выскочила за негра. Вот супруженция на черных и помешалась. Она, как ты знаешь, патриотка, казачка. Всюду ей мерещатся чернокожие хлопци. А тут еще новая песня, как из Африки до бабуси приехали внуки, дети сыночка, женатого на негритоске. И теперь «бигають по хати чорни те губати». И меня при каждом моем посещении спрашивает, почему я до сих пор не черный.
— И как ты ей отвечаешь?
— Успокаиваю. Говорю: будет на это указ президента, поменяю кожу.
Славко Тарасович опять хохотнул. Всякий раз, когда он хохмит, он похохатывает.
— Славко, а не поменять ли тебе сердце?
Вопрос Анастасии Карповны был неожиданный. Мэр насупился.
— Ты мое сердце не пинай. Когда-то оно принадлежало тебе. Да Иван Коваль встал мне поперек дороги. Кстати, откуда он взялся?
— Ты сам его спроси.
— Спрашивал. Вешал мне на уши какую-то лапшу… Но все-таки откуда он?
Анастасия Карповна наклонилась вперед, пытаясь заглянуть в заплывшие жиром глаза своего тучного школьного товарища.
— А что ваша служба? Какие у нее соображения?
— Наша служба в великом сомнении.
— Он врач, насколько я понижаю. Плавал по морям-океанам.
— Врач-то он врач. Да где плавал? Помимо нас контрразведкой занимаются инофирмы. Принимаемых к себе аборигенов просеивают через свое сито.
— И что — просеяли?
— Что… У них подозрение, что этот врач из московской Федеральной службы.
— Ты это мне зачем?
— Затем, Настенька… Они могут ему подсунуть таблетку. Они ее в шутку называют «Смерть русскому пенсионеру». Хотя, как я убедился, они радуются, что у нас так много пенсионеров. А таблетки идут в пакете гуманитарной помощи.
Анастасия Карповна насторожилась:
— Ну-ну, досказывай.
Славко Тарасович с брезгливой гримасой пожевал губами, точно ему подсовывали пакость, сплюнул.
— Все у них, милая, просто, — говорил он, как о чем-то будничном, не представляющем интереса. — Таблетки подают с лекарством, а лекарства пакуют за бугром.
— И что ты предлагаешь?
— Что… Если у тебя с Ваней отношения по-прежнему сердечные, скажи ему, так, мол, и так… Если он действительно из московской Федеральной, лучше будет, если он исчезнет.
— Что ты мне все «если» да «если»? Куда ему исчезать? Он домой вернулся. На свою родину.
Славко Тарасович взмолился:
— Настенька! Бросай пропагандистские замашки. Я бы мог смолчать. Но не хочу брать грех на душу. Мне Иван не враг. Мне он пакостей не делал… Ну, так как?
— Поговорю.
— Не опоздал.
— А как же квартира? Ты ему обещал через фирму…
— Обещал. Но сейчас ему нельзя одному. Его убьют.
— Тогда зачем вы, городская власть?
— «Мы…» Инофирмы убирают людей по своему усмотрению. Нас не спрашивают. А он, понимаешь, загадочный. Для всех. Это заметил даже его шеф некто Джери. Ты его видела. На «джипе» мотается. Числится сотрудником «Экотерры». Между прочим, у нас этих сотрудников как собак нерезаных. И все подгоняют нас с конверсией.