Смотри на меня (ЛП)

— Убирайся на хрен из моей квартиры, — рявкаю я.
Повернувшись ко мне, он отвечает: — Нет. Если ты хочешь, чтобы я ушел, тебе придется меня вышвырнуть.
Когда он скрещивает руки на груди и свирепо смотрит на меня, я понимаю, что этот ублюдок серьезен. Я не чертов идиот; я знаю, почему он это делает, почему он не уходит, и это унизительно. Он обращается со мной как с ребенком, поэтому я тяжело вздыхаю, прежде чем на самом деле подумать о том, чтобы попытаться выпроводить этого хорошо одетого миллионера из моей квартиры.
— Эмерсон, я в порядке, ладно? Тебе не обязательно нянчиться со мной.
— Ну, я не уйду.
— Я говорю тебе, что я в порядке, черт возьми.
Мой голос звучит громче, чем я хотел, но он даже не вздрагивает.
— Мне жаль, Гаррет. Но я не могу уйти.
— Я не гребаный ребенок. И я не хочу, чтобы ты видел меня таким. Так что, пожалуйста, просто уходи, черт возьми.
Я хорошо сопротивляюсь, но спираль слишком сильна — определенно сильнее меня.
Мудак в костюме, стоящий у меня на кухне, даже не шелохнулся. Ладно, теперь я действительно ненавижу его. Сильно.
Я ненавижу тот факт, что в течение десяти лет он был слишком добр ко мне. Всегда проверял, когда я исчезал на день или два, всегда задавал слишком много вопросов или пытался проявить заботу, когда я явно этого не хотела. Но он никогда этого не делал. С другой стороны… прошло много времени с тех пор, как я заходил так далеко.
И как бы сильно я его ни ненавидел, еще больше я ненавижу подводить его. И это единственная причина, по которой я уступаю его раздражающей гребаной просьбе.
— Ты хочешь, чтобы я пошел в душ? Прекрасно!
Повернувшись к своей спальне, я хлопаю дверью с такой силой, что картина падает со стены в моей комнате. Отлично, теперь я устраиваю истерику, как ребенок. С другой стороны, это больше всего энергия, которую я израсходовал за последние две недели. Но это никак не помогает от моей раскалывающейся головной боли.
Душ просто снова вызывает у меня усталость, и я избегаю искушения заползти обратно в постель. Когда я, наконец, выхожу из спальни в чистых джинсах и наполовину чистой футболке, Эмерсон, мать его, Грант стоит у моей кухонной раковины с закатанными до локтей рукавами рубашки и загружает мою посудомоечную машину.
— Ты, должно быть, издеваешься надо мной, — бормочу я, потирая висок.
— Чувствуешь себя лучше?
— Ни капельки, — холодно отвечаю я. — Пожалуйста, ради всего святого, перестань убирать на моей кухне.
— Нет. А теперь расскажи мне о Мии.
Когда я чувствую аромат кофе, я пересекаю комнату и наливаю себе чашку. Это не водка, но это вторая по вкусу вещь.
— Я дам тебе одно предположение, — ворчу я.
— Она поняла, что ты был человеком, скрывающим за этим профилем.
— Ага, — отвечаю я с саркастической усмешкой, поднимая свою кофейную чашку.
— Ты извинился?
— Я пытался, но… Я не заслуживаю ее прощения. Все кончено. Я отпускаю это, и тебе тоже следует.
Взяв свою чашку с кофе, я сажусь на барный стул на том же месте, где сидела она в тот вечер. Воспоминание об обещаниях, которые мы дали, накатывает подобно приливной волне.
— Мне жаль, — говорит он, и когда на этот раз он смотрит на меня, я больше не чувствую, что он зол или разочарован. Он действительно выглядит огорченным. Я думаю, что могло быть и хуже.
— Не жалей меня, Эмерсон. Со мной все будет в порядке. Я облажался, но это ничего не меняет. Я все еще думаю, что мне следует просто отказаться от клуба.
— Почему? — Спрашивает он.
— Посмотри на меня.
— Так и есть. Я проработал с тобой десять лет, Гаррет. Непристойное приложение было отличным благодаря твоим идеям, а теперь это отличный гребаный клуб благодаря тебе. И сегодня вечером у нас происходит гребаное эпическое событие, которое ты организовал, так что давай.
— Я не могу.
— Да, ты можешь.
— Ты не понимаешь, — мрачно бормочу я в свою дымящуюся чашку кофе.
— Я не обязан понимать, и никогда не пойму, если ты, черт возьми, не заговоришь со мной. Поговори с Мией. Поговори с психотерапевтом, просто, черт возьми, поговори с кем-нибудь. Но ты не сдаешься. Это не вариант.
 
Я тяжело дышу, сдерживая жгучие эмоции, поднимающиеся на вершину, заставляя все перед глазами и в горле болеть от необходимости просто выплеснуть их наружу. И после долгого, мучительного молчания плотина прорывается. Слезы текут по моему лицу, и я быстро вытираю их, прежде чем он сможет их увидеть. Это чертовски отстойно. Затем передо мной появляется коробка с салфетками, и я со злостью смотрю на него снизу вверх.
— Я ненавижу тебя.
Он смеется, и его большая рука опускается мне на плечо. — Это прекрасно. Ты можешь ненавидеть меня.
— Я потратил последние десять лет на то, чтобы держать себя в руках, а теперь ты просто хочешь, чтобы я потерял это.
— Э-э, ты не так уж и скрывал это, Гаррет. Я видел это.
— Прелестно, — отвечаю я.
— Я пытался помочь, но ты никогда мне не позволял.
— Я же говорил тебе, — отвечаю я, свирепо глядя на него снизу вверх. — Я не хотел, чтобы ты видел меня таким.
— Ты думаешь, что депрессия — это то, чего стоит стыдиться, Гаррет? Ты выбрал это не больше, чем отец Мии выбрал рак. Если бы он был моим лучшим другом, каким человеком я был бы, если бы оставил его одного в его квартире, когда он был болен?
В кои-то веки я отвечаю не сразу. У меня нет язвительной реплики или саркастического ответа. Эмоции так комом стоят у меня в горле, что я, кажется, все равно не могу произнести ни слова. Проходит много времени, прежде чем я в состоянии прочистить горло и пробормотать: — Спасибо.
— Тебе не нужно меня благодарить. Мне просто жаль, что я не ворвался в твою квартиру раньше.
Я издаю тихий смешок, и он тоже немного смеется. Тяжелый груз печали, кажется, немного испарился, и нам обоим стало немного легче.
— Разве тебе не нужно на какое-нибудь мероприятие? — Спрашиваю я.
— Я не пойду, — отвечает он, опершись широкими руками о гранитную столешницу.
— Чушь собачья. Пойдешь.
— Нет. Без тебя, нет.
Выражение его лица стоическое и неумолимое, и я знаю, что он меня понял. Мастер-манипулятор, каким он является, должен просто контролировать все и вся, и теперь я у него именно там, где он хочет. Даже после того трогательного момента, который у нас только что был, мне все равно хочется ударить его в челюсть.
Мои зубы сжимаются, когда я крепче сжимаю кофейную чашку в пальцах.
— Ты худший в мире деловой партнер, — бормочу я.
— Что ж, тогда, я думаю, хорошо, что я здесь не в качестве твоего делового партнера.
  
ПРАВИЛО № 35: РАСПЛАТА — ЭТО СУКА
 
Гаррет
Клуб почти неузнаваем. Это даже лучше, чем я себе представлял. Низкий подвесной потолок, созданный из плотных черных бархатных штор, придает комнате более интимную атмосферу. Освещение настолько слабое, что почти невозможно разглядеть другого человека, но по всей длине этажа расположены приглушенные светодиодные фонари, направляющие посетителей через главный зал, который был преобразован таким образом, что зал для вуайеристов больше не является залом…
Звучит страстный ритм, более громкий, чем обычно, смешанный с тихим шепотом в толпе. И когда я оглядываюсь вокруг, я вижу так много новых лиц. Люди, которым, как я помню, я рассылал приглашения. Исполнители и агенты, ну и наши постоянные клиенты.
Ронан Кейд наклоняет свой бокал в мою сторону, когда я замечаю его в баре с красивой женщиной на коленях. Я замечаю Иден и Шарлотту у входа, они выглядят занятыми, и на мгновение испытываю острое сожаление, что Мии здесь нет. Она должна это увидеть, но шансы на то, что она снова переступит порог этого здания, довольно малы.
Мы с Эмерсоном прогуливаемся по помещению, каждая комната занята. И мне становится смешно, когда я думаю о том, как Мия сравнивала зал вуайеристов с музеем, и когда я смотрю на это с такой точки зрения, она права. Это действительно выглядит так, как будто люди восхищаются искусством в музее. Внезапно я чувствую, как кто-то похлопывает меня по плечу, и, обернувшись, обнаруживаю Изабель, жену Хантера, обвивающую руками мою шею.