Прямой наследник (СИ)
Панику я унял нескоро, но хоть успел обдумать, что делать.
— Пошли кого к митрополиту, пусть скажут, я скоро буду, — приказал я Добрынскому. — Еще пошли на Юрьево подворье, чтобы набольший из галицких бояр, Чешок, да?
— Чешок, княже, — угрюмо кивнул Федор Константиныч.
— Скажи, чтобы Чешок тоже к митрополиту шел, не мешкая.
— К Дмитрию Юрьевичу послать надо, — напомнил боярин.
— От митрополита и пошлем.
Черт, как некстати я с дядей по третным делам спорил, вон, Добрынский зыркает опасливо. И как тут отмазываться? Начни я сейчас Москву реформировать, немедля восстанет вой, что я Юрия из-за денег и грохнул. Причем я знаю, кто будет вопить громче всех — недобитки суздальские и нижегородские, Кирдяпино отродье. Вот же семейка склочная, сколько они крови Калитичам попортили и сколько еще попортят — их же сейчас в Шую сопровадили княжить, значит, князья Шуйские от них и пойдут. Вот уж кого бы я под нож пустил…
К Герасиму я успел первым, идти-то всего ничего, крытым переходом из княжеских палат в митрополичьи и сразу потребовал меня исповедать. Митрополит уже знал о смерти Юрия и просьбе не удивился, но за полчаса выпотрошил меня до донышка. Сдал я и приступы гнева, и Липку, и радость по случаю смерти кузена Васьки, смолчал только о том кто я и откуда, жить-то хочется, и не в порубе монастырской тюрьмы, а как человеку. Так что у меня теперь епитимий на год вперед хватит, но это невеликая цена за то, что кир Герасим уверился в моей невиновности.
Тем временем подоспели Чешок с двумя галицкими боярами, лично приведший его Добрынский и Голтяй. Патрикеев, которому тут самое место, еще третьего дня уехал в Тверь.
Митрополит начал с обсуждения обряда погребения — дядю, как великого князя московского, хоронить надлежало в Архангельском соборе. Галицких, как ни странно, это удивило — они полагали увезти тело Юрия Дмитриевича в Звенигород, в любимый им Успенский на Городке собор, расписанный Рублевым.
— Дядя на Москве княжил и ему лежать здесь, иначе умаление чести всему дому Калиты.
Один из галицких глянул исподлобья и я будто прочел его мысли — «Отравил, а теперь следы заметаешь».
— Кир Герасим, дозволь крестную клятву принести.
— Зачем, сыне?
— Чтобы не было сомнений.
По знаку митрополита служка подал напрестольный крест и я торжественно поклялся, что не умышлял на дядю и что все наследство Юрия Дмитриевича передам в руки Дмитрия Шемяки. Правду говорить, как известно, легко и приятно, и моя искренность, видимо, убедила гостей. Теперь нужно убедить и весь народ, а это куда сложнее, за каждым с крестом бегать не будешь. Впрочем, есть у меня одна идея и я ее выложил:
— Нужно о смерти дяди розыск учинить, — и, поглядев на галицких, добавил, — причем вести его будете вы.
Бояре переглянулись и первым, как и ожидалось, ответил Чешок:
— Как же мы на Москве сыщем?
— Понимаю, необычно, но необходимо. Эдак и меня отравить могут. Потому думаю сделать вот как…
По мере изложения глаза вылезли на лоб у всех, включая митрополита. Обычно розыск, коли таковой назначался, вели один-два боярина, а тут целая следственная комиссия! Галицкие, Добрынский от Москвы, клирик по назначению митрополита и, что совсем из ряда вон, присяжные заседатели. Вернее, члены комиссии «с улицы».
— Да как же черный люд в княжеские палаты… Немочно… Небывало…
— Совсем черного люда не надо. Приметливых да въедливых везде хватает, тут не саблей махать надо и не полки водить. Пройдитесь по торгу, посмотрите послужильцев, купцов не московских, они народ хитрый, ушлый, любого разговорят. Много не надо, двух-трех хватит. Потом, как найдете, начните с опроса всех, кто готовил и подавал еду что у дяди на подворье, что в моем тереме.
Да, резко и необычно, но и сама ситуация такая — вряд ли у меня будет другой такой шанс внедрить идею сословного представительства, что мне позарез нужно для самоуправления. Цинично, но даже из смерти дяди нужно извлечь нечто полезное.
За день управились — нашли четверых. Двух сыновей боярских, из Суздаля и Рязани и двух торговых мужиков, из самого Новгорода и Твери. Обалдевших «сыщиков» привел к крестному целованию сам митрополит и семеро приступили к расспросам, поставив на рога оба двора, мой и дядин.
Добрались и до меня, правда, несколько опосредованно — страшно расстроенная Маша не знала куда деться, когда выяснилось, что из-за розыска среди служек и, в особенности, на поварне, под откос полетела вся налаженная работа и обед опоздает незнамо на сколько. То есть накормить-то меня накормят, но не горячим и не вовремя.
— Невеликая беда, в походах и не такое бывало, — успокоил я жену и кликнул Волка.
Неожиданные ситуации требуют неожиданных решений и мы отправились в кабак. То есть в корчму, что на Торгу, где молочный братец числился в завсегдатаях.
Явление великого князя не то чтобы сильно удивило — я частенько в поездках по городу заходил в самые разные места, от церквей и боярских подворий до кузниц и лавок, — больше поразило что мы впятером с рындами уселись за немедля очищеный стол и затребовали еды.
Содержатель корчмы Козеля, невысокий юркий мужичок, не переставая кланяться, явился принимать заказ лично и был малость обескуражен командой «Что есть в печи, все на стол мечи», но Волк его успокоил и продиктовал список на ухо. Козеля понятливо кивнул и началось действо.
Во-первых, откуда ни возьмись появилась чистая скатерка (остальные столы могли похвастаться разве что скоблеными дубовыми досками), судя по вышивке ради таких гостей Козеля не пожалел личную праздничную. Во-вторых, вокруг стола с кувшинами кваса, чарками, мисками и прочим, немедля забегали два парня, как шепнул мне Волк — Козелины сыновья. В-третьих, парочка здоровых мужиков насколько можно незаметно выставила из заведения полдесятка посетителей — пьяниц и скандалистов, надо полагать. Остальные прижухнулись и вели себя ниже травы, тише воды, чтобы не давать повода вышибалам. Еще бы, такое событие — с самим великим князем почти что за одним столом сидел! Ну, в одной корчме точно — разговоров, чую, лет на пятьдесят вперед хватит.
На столе появился поставец со свечами, две краюхи ржаного хлеба, заедки и здоровенная корчага со щами, в которой плавала основательная такая кость и торчал деревянный уполовник. Упрежденный Волком корчмарь лично подал кувшин и рушник — сполоснуть и вытереть руки.
Разлили горячее варево по мисам, перекрестились, как положено православным людям и только я взялся за ложку, как заметил, что все в корчме замерли и смотрят на меня.
— Ну, бывайте здоровы, христиане! — отсалютовал я ложкой и закинул в себя первый глоток щец.
— Будь здоров, княже, спаси бог, на здравие, — нестройно откликнулась корчма.
Я ухмыльнулся и заработал ложкой.
Следом на столе возник печеный свиной бок с гречневой кашей, но после отменных щей я лишь вяло поковырял его. Козеля было встревожился, но жравшие с треском за ушами рынды быстро смолотили все до последней косточки, чем успокоили владельца.
Волк кинул монету, мы чинно попрощались и, провожаемые почтительным гулом, вывалились наружу. Толпа, собравшаяся у крыльца корчмы, немедленно сделала вид, что она тут случайно проходила, но двум вышибалам пришлось расчистить нам путь к коновязи. А вообще мне понравилось — солидное заведение, простая честная еда, никаких фокусов с суррогатами, тут за такое и прибить могут, содержатель со всем уважением, но без лишнего подобострастия… Жаль, нельзя часто такие выходы делать, не поймут.
На второй день розыска, когда поварня малость пришла в себя и отпала нужда есть на стороне (меня прямо заклевали бояре, пеняя, что не пришел к ним), ко мне практически вломились Чешок с Добрынским:
— Поймали!
— Кого поймали, бояре?
— Злодея! — выпалил Иван Чешок, радостно пуча глаза.
Ого как розыск тут работает! Или они кого на дыбе раскололи? Как оказалось, все несколько не так, как я себе представлял.