Прямой наследник (СИ)

И как всегда здесь, тягучее течение времени, где все делается не спеша, где каждого нужно пинать, прерывается появлением заполошного вестника и всех словно бьет током. Тревогу подняли верховские княжества — Нурдавлет шел как раз по спорным между ними и рязанцами землям, выводя чамбулы на Сенькин перелаз через Оку, что у впадения Лопасни. Гонец верхом добежал до Серпухова, оттуда к броду кинулся шурин, послав ко мне за подмогой. И вот, собрав едва тысячу сабель, всю наличную в тот момент силу, мы помчались на юг, сгребая по дороге детей боярских и разослав вестонош в прочие волости. Потому как если мы не удержим татар у Оки, то ничто не помешает им ломануться прямо на Москву.
Город мгновенно наполнился беготней, ором и суетой, но привычный глаз легко бы уловил некую упорядоченность, и уже через час первые отряды прогрохотали по наплавному мосту в Замоскворечье, следом на телегах потянулся обоз, а в Москву продолжали стекаться поднятые недоброй вестью ратники, бояре и сыны боярские…
На Оку мы не успели — Василий Ярославич потрепал татар на броде, дав время своим людям попрятаться по лесам или добежать до Серпухова, где и сесть в осаду, но, видя, что ему не выдюжить и не прикрыть все переправы, отступил в сторону Москвы.
— Все правильно содеял, княже, — успокаивал я шурина. — Татаре пришли за полоном, город осаждать не будут. Нам же думать надо, как им загребущие ручонки-то укоротить.
— Много их, тысячи три. А у нас полторы от силы.
Эх, жаль нет с нами Федьки Пестрого, в Литве геройствует. Куда как толковый воевода, а поставленный вместо него князь Оболенский еще незнамо как себя проявит. Разве что кликуха «Косой» теперь его без всяких сомнений, поскольку наш общий покойный тезка не успел оттягать ее себе.
— В Лопасненской волости встретить, — уверенно посоветовал Добрынский, — там у Добрятина на Пахре брод, а дальше три лесочка клином, вот они и разделятся. А мы им в бок ударим и по частям вырежем.
— А ну как на Москву прорвутся?
— Так города им не взять, а с полоном мы обратно не выпустим. А можно весь обоз, как чехи Шемякины баяли, сцепить кругом и поставить им поперек хода, пусть лезут, зубы ломают. А там и остальная сила подойдет.
Так и порешили и двинулись вперед, в надежде перехватить татар, когда они начнут переправу через Пахру. Навстречу потоком текли беженцы, угонявшие скотину, изредка попадались телеги, которые Федор приказал изымать, а я велел выдавать и без того пострадавшим людям по серебряной копейке за каждую. В потоке мелькнуло знакомое лицо, я махнул рукой и к стремени, ломая шапку, приблизился мужик в полосатых портах, заросший по самые глаза густой светлой бородой.
— Чей будешь?
— Якунка Семенов сын, великой княгини бортник.
— Откуда бежишь?
— Так с Оки, повелением княгини Марьи новые борти там ладили, с рамками.
— Целы?
— Не знаю, княже, — потупился мужик. — От татаровей мы убегли, а что с пасекой бог весть.
Вот тебе и развитие экономики. Про рамочные ульи в мое время все знают, я и затеял делать не привычные тут борти да дуплянки, а пересадить хотя бы великокняжеские пасеки в ульи с крышками. И сейчас, похоже, моя затея накрылась из-за того, что каким-то тварям на Средиземном море не хватает гребцов на галерах.
— Ну, помогай бог, — тяжело вздохнул я.
— Спаси бог, княже, — поклонился бортник. — Только прикажи мне рогатину какую выдать, посчитаться хочу.
Утром, в росе и тумане, мы тихо втянулись в лесок над Пахрой.
— Ждем знака, — еще раз объяснял каждому из воевод Добрынский. — Как только увижу, что первые чамбулы оторвались, бьем тех, кто на переправе. Чем дружнее ударим, тем быстрей вырежем.
— А коли первые развернутся?
— Они с обозом сцепятся, не до того будет.
Я зябко повел плечами и обернулся — Волк и рынды стояли за плечом и всем своим видом внушали уверенность. Ну да, мне в бой не лезть, только «быть при ставке», а командует моим именем Федька, ратные его знают и любят. И верят ему, что еще важней.
 
Шурин встал во главе своего серпуховского полка, Оболенский принял подошедший коломенский, Федор Добрынский с москвичами взял центр, ну а мое дело — при запасном полку сурово супить брови.
Ветер сдул с луга утренний туман и по травам, топча их и белые головки нивяника, синие васильки и желтые звездочки зверобоя, пошла под свист и визг татарская конница.
Орда. Кто в чем — беи и мурзы в шлемах, в дорогих пластинчатых доспехах, нукеры по большей части в кольчугах да мисюрках, все с саблями да копьями. Но большая часть в лучшем случае в стеганых боевых кафтанах, а то и просто в бараньих тулупах. А их оружия — лук и палица. Ну и ременные веревки с арканами.
Не противники они тяжелой боярской коннице, но только если не убегают. На тяжелых конях, в тяжелых доспехах легкого всадника пойди, догони. Может, и нам так надо, не рыцарской конницей, а облегченной, степного типа?
Мысли мои отстраненные текли ровно до той минуты, когда с севера, где ждал наш первый гуляй-город, донслись далекие крики, пришло наше время.
Взревела труба, с испуга я чуть не свалился с коня, а внутри забился и заблажил со страху Васенька и только усилием воли я загнал ужас внутрь и не дал себе дрогнуть. Да и Волк, как чуял, подобрался поближе, чтобы перехватить поводья, если что.
Взвился красный стяг Всемилостивейшего Спаса, все три полка наметом кинулись на только-только выбравшихся из воды татар. Толпа кочевников еще не успела разобраться по десяткам и сотням, и в первом же напуске ее легко разрубили на несколько частей, пройдя насквозь. Я видел, как Федор и оба Василия разворачивают своих ратных, сбивают их в плотную лаву и ведут во второй напуск.
Чамбулы, даром что их застали врасплох, все равно выстроились в подобие боевого порядка и даже, понукаемые криками разодетых мурз, сами двинулись вперед. Со стороны Добрынского заорали «Москва!», клич подхватили и остальные, конные понеслись навстречу друг другу, а в стороны разбегался невеликий полон, который татары успели набрать по дороге.
Плотная масса степняков, сверкая саблями, уже не помышляла о привычном бое стрелами — теперь все зависело от того, кто искусней и яростней в рубке. Две стены, и не думая уступать или отворачивать, сшиблись в звоне железа, вытаптывая всю луговую красоту. Я, сжав зубы, смотрел, как дыбятся и падают кони, как брызжет кровь, как упавшие на последнем издыхании силятся достать врага саблей или копьем. Общий рев и лязг стоял над недавно мирным полем.
В середине свалки рубился Оболенский, пробиваясь со своими к главному мурзе и вокруг него стеной шли коломенские и серпуховские, московские и дмитровские, шли русские и уже одолевали!
— Слева! — страшно закричал Волк и я дернул головой.
Оттуда, от обоза накатывалась еще одна татарская лава, видно, передовые отряды либо не дошли, либо недостаточно увязли в бое с гуляй-городом. Вот сейчас они врежутся в бок нашим и сомнут, и стиснут меж молотом и наковальней.
Васенька требовал бросить все и бежать, но я вдруг вспомнил порушенные ульи и весь ужас в мгновенье ока вскипел и переплавился в дикую злобу, сабля сама вылетела из ножен и с криком «Москва!» я помчался навстречу врагу.
Следом загремели копыта засадного полка.
Мы врубились в татар, когда они еще не успели толком развернутся и сразу вокруг взбурлила резня и сеча. Я рубил и вертелся, Скала храпел и скалил страшные зубы, вокруг с криками бились рынды. Взвился аркан, но в толчее упал бестолково, только помешав своим и вот уже его хозяина наискось развалил саблей Волк.
Краем глаза увидел, как светловолосый мужик в полосатых портках, добыв где-то копье или рогатину, не побег в чащу, а наоборот, выскочил в самую гущу и ловко тычет острием в спины занятых схваткой татар, сшибая одного за другим с коней и добивая на земле.
Крики, топот, сбитые малахаи, залитые кровью оскаленные рожи, сверкание сабель, копыта вставших на дыбы коней, смерть и ад со всех сторон. Мужик успел свалить еще двоих, прежде чем его заметили, татарин выскользнул из свалки и развернул на него косматого коня, и тут я признал того самого Якунку.