Осколки тени и света (СИ)
– Дыши, только дыши, тогда и я буду.
* * *
Я ненадолго уснула. Долго боялась закрыть глаза, а открыв, понять, что все произошедшее – сон. Вздрогнула, просыпаясь, ноонникуда не делся. Глаза Ине, сейчас серые, с расползающимися от зрачка темными лучами, смотрели, как и до сморившего меня коварного сна.
– Тебе нужна кровать побольше, – мерцая в черноте зрачков алым, проговорил и повернулся на бок.
– И покрепче, – добавил он, так как обе спинки кровати сказали “хрусть”, но выдержали, а я оказалась в капкане рук, прижатая между стеной и телом Ине, явно намекающим на продолжение ночных безобразий.
– Поспала, огонек?
– А ты?
– Я? Как можно? Кто бы тогда стерег твои сны?
Не к месту вспомнился мой панический забег в гости к Эверну и то, как безобразно я себя предлагала, лишь бы он избавил меня от выматывающей тоски, любым способом. Но он лишь напоил чаем, велел спать, тоже обещал сон стеречь и стерег, прячась в тени, тлел оттуда гранатовыми бусинами глаз. Бедняга, такое испытание…
Тогда я не знала, при каких обстоятельствах и в каком состоянии он попал в Иде-Ир. Он сам потом признался. У вампиров это называется “спиться на крови”, и если подобное происходит повторно, выбраться чрезвычайно сложно. В его случае достаточно было просто “перебрать”. Его слова. Сил это дает неимоверно много, но с каждым новым разом хочется все больше. Ромис умолчал, как так с ним вышло, рассказал лишь, что совершенно дошел до ручки и не знал ничего кроме голода и что ему так же невыносимо нужно в Иде-Ир. Даже не помнил, как мост прошел. А как в общину – помнил. Видимо, обережные столбы приняли его за зверя. Тоже его слова. И когда Эверн это произносил, его передернуло от омерзения к тому себе.
Его провела Мелитар, как-то разобрав в полубезсвязном рычании слова о доме и огоньке в окне. Сначала в лицо плеснула, оглушив и ослепив, но и голод пропал. И Ромис, ошеломленный и измученный, пошел за ирьей как щенок за хозяйской рукой. Поила зельями. Пришел в себя и вспомнил, зачем так рвался сюда. Глупо было надеяться, но надеялся, что если я жива – доберусь или добралась, ведь он бросил меня, не исполнив обещанного. Ему до сих пор бывает сложно, особенно, когда ситуация нервная.
– В клан возвращаться пока нельзя, меня сразу же принудительно изолируют, а я крышкой хлопну, если снова запрут, – скалился Ромис и за улыбкой мне чудилось что-то жуткое и по позвоночнику ознобом драло. – А так я нормальный. Практически. Дар уже не брыкается и клыки не лезут при встрече с подходящим для питания… сосудом. Как определить? По запаху. Как любую еду. Ты же не станешь добровольно есть то, что неприятно пахнет? Как пахнешь ты? Очень приятно. Как любимый десерт. – Теперь мурашки были по другой причине, но из подозрительных кружек я не пила, а его эмпатическое воздействие скатывалось так же, как нанесенные смесью крови и неизвестного мне снадобья охранные руны. Откуда мурашки? Он красивый мужчина, и я знаю, какой он бывает… кхм…
Глаза Ине налились густым графитом. Почернели. Алые блики выглядели зловеще, капкан объятий превратился в просто капкан. Черты лица заострились, сердце билось медленно и… по ребрам шкрябнуло когтями. Не больно, скорее волнующе.
– О ком это ты думаешь, когда я здесь? – стиснул капкан так, что не вдохнуть, и куснул – прижал зубами мочку уха, жарко дыша в мгновенно засиявшие волосы. Отодвинулся, любуясь реакцией, ловил у меня между лопаток ринувшихля волной по спине мурашек, рождая возней пальцами по затылку новых, и ждал, пока у меня первой закончится терпение, и я сама потянусь за поцелуем.
Глава 6
Мы не выдержали одновременно. А кровать, как ни странно, выдержала, хотя был момент, когда я всерьез опасалась за ее целостность. Интересно, надолго ли хватит? Ине помещался исключительно по диагонали, и то натерпевшийся предмет мебели принимался подозрительно похрустывать, когда каланче (не прекращу его так называть!) вздумалось потянуться. Зато можно было лежать на нем или комком прижиматься под теплый бок… Хорошая кровать. Оставлю эту. Пока. Интересно, он сам здесь надолго…Ииинеее?..
– Тебе никогда это не надоест, верно? – самодовольно щурился мастер-некромант Инне’Кайт Тен-Морн.
Вместо ответа я потерлась носом о его грудь, опять устроившись поверх, как на персональном лежаке. Рука подтянула сползшую простынь на мою выдающуюся часть и осталась лежать. Чтоб простынь не уползала? Вопрос о длительности пребывание темного субъекта в доме припекал язык, но я не решалась спросить, было ощущение, что ответ мне не понравится. А когда я совсем уж было собралась, в мой “своречник” внезапно ворвалось утро.
Дом коварно отомстил за подбитые лосиными плечиками дверные косяки, перепуганные лосиными же ножищами табуретки в столовой, смахнутые проявившимся крылом со стены пейзажи в рамках, сорванную в порыве страсти портьеру в арке между столовой и гостиной и шатающийся после вынужденной остановки нижний столбик перил у лестницы наверх. Дом не сказал мне, что у меня гость.
Утро настало уже давно, по ощущением и по интенсивности бьющего в щель между занавесками света – было ближе к обеду, прилетевшее являлось оставленной у подножия лестницы рубашкой Ине, а гостем, гостьей – ирья Мелитар.
– Вот же темный бесь, прохиндей паразитский, влез, приблуда такая, и сразу в теплое место – шасть, и не отвалится у него ничего, блудуна!
Я поражалась фантазии, но дальше поражаться можно было разве что интонациям – Мелитар перешла на это странное наречие, слова которого я иногда слышала от Ине. При словехашшиирья так выразительно посмотрела на очень удачно прикрытую простыней часть меня, что в значении я не сомневалась. Прочее осталось под покровом тайны. Ине ржал, его грудь пришла в волнение, отчего я сползла ему под бок, не переставая удивляться ругающейся задницами почтенной женщине.
– Быстро портки подобрал и вымелся отсюда, герой-полюбовник.
– Так и будешь на пороге стоять, ба Мелли? – спросил Ине, приподнимаясь на постели, отчего простынка съехала до самого того самого.
Брови у них дернулись синхронно и с одинаковым выражением – я залюбовалась.
– Что я там у тебя не видела? Ты на моих руках впервый раз в мир голос подал или думаешь до сих пор, что младенцы сразу в штанах на свет появляются? – возмутилась ирья, но сошла с порожка на ступеньки, поворчав что-то на своем. Закрыв дверь, крикнула из коридора, чтоб Ине лопату не забыл, а то бросил воткнутую у калитки, а полпоселка с утра ее вопросами изводит, не померла ли нечаянно ири Ленара. Именно так большинство местных произносили мое имя. Выговорить нодлутское Эленар им бывало сложно.
Едва мы остались одни, наглая темная морда вновь сползла на подушки, развернулась ко мне лицом и захватила в плен добрую половину моих волос.
– А теперь говори, – велел он туго наматывая на палец тут же замерцавший огнем локон. – Четко и без увиливаний. Кто ты? Можно начать с фамилии.
– За.. зачем?
– Навел справки о твоем вечно-не-мертвом знакомце. Единственный Питиво которого ты могла с привязкой к возрасту знать – бывший министр по внутренней магической безопасности Нодлута. Посему возвращаюсь к уже однажды заданному вопросу: кем был твой папа-ведьма, который учил тебя водить мобиль, бросать кинжалы…
– Пинать назойливых темных, – зачем-то вставила я.
– Пинать назойливых темных, – кивнув, повторил Ине. – Кем он был, раз у тебя такие знакомые, как министр магбезопасности, наследник дома Эфар и телохранитель главы Феррато. Да, еще деталь, тебя корежит от имени Холин. Вряд ли ты знала Севера, значит это какой-то другой…
Он будто нарочно сделал паузу, и я инстинктивно подобралась, ожидая пока прозвучит ненавистное сочетание, но Ине промолчал, отпустил мои волосы, просунул под меня руку и спрятал, обхватив другой поверх, шепча что-то бессмысленно успокаивающее в макушку.
– Прости, огонек. Можешь не говорить о последнем, но мне все еще до чесотки любопытно, кем был твой отец.