Зеленый король
Он широко пользовался банковским кредитом. Для этого у Реба были все возможности: эта операция свела его с ключевыми фигурами крупнейших банков на Восточном побережье. С отдельными из них он завязывал дружеские отношения, например с Дэвидом Феллоузом, который оставался его близким, хотя очень скромным другом до конца.
Раскрыты многочисленные случаи, когда для приобретения чего-то у банка он использовал деньги этого банка, занятые какой-нибудь из компаний Реба.
Все операции носили вполне законный характер. Министерство финансов США в 1952 году подвергло строгому разбору деятельность Диего Хааса: не было обнаружено ничего предосудительного, все было в полном порядке. Сам Реб никогда не был объектом ни единой проверки. И по вполне понятной причине — ни его фамилия, ни его подпись нигде не фигурируют.
— Это крайне просто, — увещевал Реб сотрудников банка «Хант Манхэттен». — Вы хотите продать за десять миллионов вашу часть земельного участка на Уолл-Стрит. Вы предоставили мне опцион, и я оплачу его тем быстрее, чем скорее у меня появится нужная сумма. Мы в некотором роде союзники. Я уже выкупил часть Икаботта. Остается лишь доля Брю. Я предпринял меры с целью выкупа ста тридцати пяти тысяч акций его фирмы. По семьдесят пять долларов за штуку. Это мне обойдется в двенадцать или тринадцать миллионов, включая накладные расходы и комиссионные. Я мог бы получить эти деньги в другом банке, но я не простил бы себе, что лишаю вас своей клиентуры. Вы мне всегда оказывали неоценимые услуги.
Они считали, что он уже обнаглел до чертиков. Но промолчали. Поинтересовались, сколько ему требуется денег, и он ответил, что сможет набрать миллиона три, не больше.
Он улыбнулся:
— Остается еще десять. Вы мне дадите их взаймы, но не все сразу, а по мере того, как я буду выкупать акции.
— И чем вы собираетесь гарантировать возврат требуемой вами суммы? — поинтересовались они. Он объяснил:
— Я беру на себя обязательство погасить в вашу пользу каждую выкупленную мной у Брю акцию. И, разумеется, я кладу на хранение в ваш банк на три миллиона акций, которые я купил или выкуплю в ближайшие дни. Под залог.
Он всплеснул своими длинными, худыми руками, как бы упреждая всякие возражения:
— Знаю, вы мне скажете, что если мне не удастся захватить контрольный пакет акций Брю, то есть если я не достигну квоты в две трети, те акции, которые я куплю за семьдесят пять долларов за штуку, немедленно понизятся в цене до пятидесяти с небольшим. Но вы ничем не рискуете. Возьмем один пример: предположим, что я приобретаю лишь сто десять тысяч из ста тридцати пяти тысяч акций, которые мне необходимы, и моя операция провалится. Акции падают до пятидесяти долларов с небольшим. Но что окажется в ваших сейфах? Вы будете финансировать покупку лишь восьмидесяти тысяч этих акций. То есть уплатите шесть миллионов. Их стоимость теперь будет равняться — предположим (это вполне вероятно), что акции упадут в цене до пятидесяти пяти долларов за штуку — четырем миллионам ста двадцати пяти тысячам. Но у вас лежат мои три миллиона, разве нет?
Они с лихвой покроют разницу. Вы ничем не рискуете. Кроме того… — Из холщовой сумки он извлек копию письма: — Кроме того, я нашел покупателя дома № 40 на Уолл-Стрит. Это — «Urban Insurance Life». Вот письмо, в котором они дают гарантии приобрести дом сразу же, как только я стану его владельцем. Мне хотелось бы скорее получить ответ. Фирма, которой руководят мистер Хазендорф и мистер Хаас, уже приобрела акции более чем на два миллиона. То есть тридцать тысяч штук. И торги на аукционе не за горами, время поджимает.
Всю свою жизнь Диего Хаас был уверен в двух вещах. Во-первых, что Король — непогрешимый гений, во-вторых, что сам он, Диего, не имеет никаких способностей к арифметике.
Тем не менее, после того как он раз двадцать подряд сложил ДЕСЯТЬ миллионов (уплаченных за долю земельного участка банка «Хант Манхэттен»), ЧЕТЫРЕ С ПОЛОВИНОЙ (за долю Икабота) и ДВЕНАДЦАТЬ С ПОЛОВИНОЙ (семьдесят один процент от акций «Брюбэйкер инкорпорейтед»), он с полным правом сделал вывод, что общая сумма выражалась числом двадцать семь миллионов долларов.
— Плюс накладные расходы. У нас ведь были накладные расходы, Реб?
— Да.
— Много ли? А комиссионные?
— Диего, отвяжись от Дэна Хазендорфа.
— Черт побери, этот тип повсюду трубит, будто именно он — создатель твоего гениального плана «восстановления» Уолл-Стрит. Он даже дал интервью «Дейли ньюс» и «Форчюн»!
— Пустяки. Я не стремлюсь давать интервью. Молчание. Потом Реб, улыбаясь, сказал по-испански:
— Согласен со мной, Диего?
— Согласен. Можно задать тебе вопрос?
— Да.
— Чего ты добиваешься? Стать самым богатым и самым неизвестным человеком в мире?
— Что-то вроде этого. Гамбургеры сегодня покупаю я. : Потом мы с тобой пойдем в кино. Но билеты покупаешь ты.
Сеттиньяз оценивает в сто двадцать четыре миллиона долларов общую прибыль, которую принесли различные компании Климрода в итоге операции на Уолл-Стрит. Дэниэл Хазендорф получил тринадцать миллионов комиссионных.
Сеттиньяз считает, что один дом № 40 на Уолл-Стрит — всего одно здание! — вместе с другими сделками, принес Королю двадцать семь миллионов долларов. Об этой афере писали на первых полосах газет (причем о Климроде даже не упоминали, у всех на устах был Хазендорф), хотя она и не была самой значительной, но уж наверняка наиболее блестящей. Доходы Реба определяли не столько сделки с большими зданиями в его операции по «восстановлению Уолл-Стрит», сколько громадное множество гораздо более скромных, неприметных предприятий, которые через несколько месяцев после этого стали головокружительно наращивать свои прибыли. Какой-нибудь простой ресторан или бар, какая-нибудь лавка или квартира повысились в цене в три-четыре раза просто из-за возрождения квартала и соседства всех этих банков.
Он распространил сферы своей деятельности на Уолл-Стрит — ею руководили Хазендорф, Хаас и другие доверенные лица, чьи фамилии здесь приводить бесполезно, — осуществив фантастическую серию операций, которыми руководили другие «команды» — об их существовании, по-видимому, было известно лишь Хаасу.
Выдвижение на первый план Дэниэла Хазендорфа (впоследствии он оказался менее удачливым, так как отошел от Реба) и пребывание самого Климрода в тени являлись следствием заранее заключенного между ними соглашения. Реб Климрод питал искреннее отвращение к собственному «паблисити».
Афера на Уолл-Стрит началась в октябре 1950 года, а завершилась в июне 1951-го.
Но до ее начала он успел съездить в Лондон.
А главное, в его жизни — до, во время и после этой операции — присутствовала Чармен Пейдж.
V. ПОРОГИ КАРАКАРАИ
— 24 -— Дэвид Сеттиньяз?
Спокойный и размеренный, без всякого напряжения голос, назвавший его имя, отчетливо выделялся в смутном гуле снующих в холле людей. Выйдя из лифта, Сеттиньяз обернулся и увидел его: в голубой рубашке, положив холщовую сумку к ногам, он невозмутимо стоял, прислонившись к отделанной мрамором стене. Это было 18 сентября. Сеттиньяз сказал двум мужчинам, сопровождавшим его:
— Извините. Я позвоню вам завтра.
Он подошел к Ребу Климроду. Пристально посмотрел на него, не зная, что сказать. Слава богу, первым нашелся Климрод, который, улыбаясь, спросил:
— Как прошло свадебное путешествие?
— Чудесно. Куда вы запропастились? На прошлой неделе мне звонил Джордж Таррас и сообщил, что вы приезжали к нему, чтобы вернуть книги.
Сеттиньязу было как-то не по себе, хотя он не понимал, почему. Такое чувство, словно случайно встретил старого сослуживца по полку, которого уже запамятовал… Почти машинально он прошел через холл, остро чувствуя присутствие рядом этого худого, нелепо одетого человека, не расстающегося с чудной холщовой сумкой. Они вышли на Мэдисон-авеню. Стояла прекрасная, очень жаркая погода. Мимо прошествовал эскадрон секретарш, которые улыбались Сеттиньязу, не без любопытства посматривая на его спутника.