Мистер Кэвендиш, я полагаю (ЛП)

Никто ничего не сказал.
Грейс откашлялась.
— Поэтому, если… если ваши родители действительно поженились, как и положено по закону…
— Так и есть, — отрезал Одли.
— Да, конечно. Я имею в виду не это, конечно, но…
— Она хочет сказать, — резко вмешался Томас, потому что, ей–Богу, больше он не мог выдержать ни минуты, — что если вы действительно законный наследник Джона Кэвендиша, тогда вы — герцог Уиндхем.
И он стал ждать. Он не знал точно чего. Он высказал свое мнение. Кто–то еще мог вмешаться и высказать свое проклятое мнение.
— Нет, — наконец произнес Одли, садясь на ближайший стул. — Нет.
— Вы останетесь здесь, — объявила вдова, — пока, к моему удовлетворению, этот вопрос не будет улажен.
— Нет, — повторил Одли значительно увереннее. — Я не останусь.
— О, да, вы останетесь, — ответила она. — Если вы этого не сделаете, то я передам вас властям как вора, каковым вы и являетесь.
— Вы этого не сделаете, — заявила Грейс. Она повернулась к мужчине, о котором шла речь. — Она никогда этого не сделает. Никогда, пока она полагает, что вы — ее внук.
— Замолчите! — рявкнула вдова. — Я не знаю, о чем вы думаете, говоря это, мисс Эверсли, но вы не член семьи, и вам нет места в этой комнате.
Томас вышел вперед, чтобы заступиться за Грейс, но прежде, чем он смог произнести хотя бы слово, встал Одли, выпрямив спину как на плацу, взгляд его стал тяжелым.
И впервые Томас подумал, что он не лгал о своей военной службе. Он был офицером до кончиков ногтей, когда произнес в приказном порядке:
— Никогда больше не говорите ей ничего подобного.
Вдова отскочила, опешив от его тона, а еще больше от того, что говорилось о ком–то, кого она считала намного ниже себя.
— Я — ваша бабушка, — отрезала она.
Одли не спускал глаз с ее лица.
— Это еще требует доказательств.
— Что? — вспыхнул Томас прежде, чем смог сдержать свою реакцию.
Одли бросил на него холодный оценивающий взгляд.
— Теперь вы пытаетесь мне сказать, — в голосе Томаса звучало недоверие, — что вы не считаете, что вы — сын Джона Кэвендиша?
Второй мужчина пожал плечами, внезапно вновь становясь больше похож на того жулика, которого он играл ранее.
— Откровенно говоря, я не уверен, что желаю получить вход в этот ваш очаровательный небольшой клуб.
— У вас нет выбора, — сказала вдова.
Одли взглянул на нее искоса.
— Такая любящая. Такая заботливая. Просто бабушка на все времена.
У Грейс вырвался еле сдерживаемый смешок, к которому и Томас не прочь был бы присоединиться, но при любых других обстоятельствах. Нет, он просто громко рассмеялся бы, серьезно. Но только не теперь. Не тогда, когда рядом с ним в его унылой гостиной стоял потенциальный узурпатор.
— Ваша милость, — нерешительно начала Грейс, но прямо сейчас он никого не хотел слышать. Он ничего не хотел выслушивать — ничьих мнений, ничьих предложений, ничего.
Господи, они все смотрели на него, ожидая, чтобы он принял решение, словно он был за все в ответе. О, теперь это становилось забавным. Он даже не знал, черт возьми, кем он теперь был. Возможно, никем. Вообще. И уж точно не главой семьи.
— Уиндхем… — начала его бабушка.
— Замолчите, — рыкнул он, сжав зубы и пытаясь не показать свою слабость. Что, черт возьми, ему теперь делать? Он повернулся к Одли — Джеку, он решил, что должен начать думать о нем по имени, пока не начал думать о нем, как о Кэвендише, или, Боже помоги ему, как об Уиндхеме.
— Вы должны остаться, — сказал он, ненавидя звук своего голоса, выдававшего усталость. — Нам нужно… — О господи, он едва мог поверить, что говорит это. — Мы должны во всем разобраться.
Одли ответил не сразу, а когда ответил, казался измученным в той же степени, что и Томас.
— Кто–нибудь может объяснить, пожалуйста… — он сделал паузу, сжав пальцами виски. Томас отлично понял этот жест. Его собственная голова раскалывалась на мелкие кусочки.
— Кто–нибудь может объяснить генеалогическое древо? — наконец спросил Одли.
— У меня было три сына, — решительно начала вдова. — Чарльз был самым старшим, Джон — средним, а Реджинальд — последним. Ваш отец уехал в Ирландию только после того, как Реджинальд женился — на ее лице отразилось отвращение, и Томас почти закатил глаза, когда она кивнула в его направлении — на его матери.
 
— Она была простой горожанкой, — продолжил Томас, потому что, черт возьми, это не было тайной. — Ее отец владел фабриками. Просто кучей фабрик. — Ха, какая ирония. — Теперь они принадлежат нам.
Вдова не прерывала его, вместо этого она наблюдала за Одли.
— Нам сообщили о смерти вашего отца в июле 1790 года. Спустя год мой муж и старший сын умерли от лихорадки. Я не болела. Мой младший сын больше не жил в Белгрейве, таким образом, он тоже избежал болезни. Чарльз не был женат, и мы полагали, что Джон умер, не оставив потомства. Поэтому Реджинальд стал герцогом. — После небольшой паузы вдова пробормотала: — Этого никто не ожидал.
И тут все повернулись и посмотрели на Томаса. Изумительно. Он промолчал, отказываясь даже намекнуть на то, что она заслуживает ответа.
— Я останусь, — наконец высказал свое решение Одли. И хотя казалось, что он смирился с неизбежностью, поскольку ему не оставили выбора, Томас не такой уж глупец. Бог ты мой, этот человек был вором. Вор, которому предоставили шанс юридически захватить один из самых высоких титулов на земле. Не говоря уже о состоянии, которое к нему прилагалось.
И состояние это было невероятных размеров. Иногда даже для него.
— Вы приняли самое разумное решение, — сказала вдова, хлопнув в ладоши. — Что ж, теперь мы…
— Но сначала, — вмешался Одли, — я должен вернуться в гостиницу и собрать свои вещи, — Он окинул взглядом гостиную, словно насмехаясь над всем этим богатством, — хотя их не так уж много.
— Вздор, — оживилась вдова. — Ваши вещи будут заменены. — Она свысока осмотрела его дорожный костюм. — К тому же, на изделия гораздо лучшего качества.
— Я не спрашивал вашего разрешения, — холодно ответил Одли.
— Но…
— Кроме того, — прервал он ее, — я должен дать объяснение своим партнерам.
Томас задумался. Он не мог позволить, чтобы слухи об Одли начали распространяться по графству. В противном случае в течение недели об этом узнает вся Великобритания. И не имеет значения, обоснованны ли они. Никто об этом и думать не будет. Главное, появится новая тема для сплетен.
В любом случае он не сможет оставаться герцогом.
Разве ты не слышал, что есть другой претендент, которого поддерживает его собственная бабушка?
Проклятье, будет чудовищный скандал.
— Ничего похожего на правду, — сухо добавил Одли, глядя в его направлении. Томасу стало неудобно. Ему не понравилось, что его мысли были так легко прочитаны. Тем более этим человеком.
— Не исчезайте, — вставила вдова. — Уверяю вас, вы об этом пожалеете.
— Не беспокойтесь, — заметил Томас, высказывая то, что все они и так должны были знать. — Кто же исчезнет, когда ему обещано герцогство?
Похоже, Одли это высказывание забавным не показалось. Томаса это не сильно волновало.
— Я поеду с вами, — сказал ему Томас. Он должен принять меры по отношению к этому человеку. Ему необходимо увидеть, как он поведет себя, как он будет держаться в отсутствии женской аудитории, которую можно обольстить.
Одли одарил его насмешливой улыбкой, и его бровь взлетела точно так же, Бог ты мой, это было пугающе, как у вдовы.
— Мне стоит побеспокоиться о своей безопасности? — спросил он вкрадчиво.
Томас заставил себя не отвечать. Едва ли этот день нуждался еще в одной драке. Но оскорбление было нанесено нешуточное.
Всю свою жизнь он посвятил Уиндхэму. Титулу, наследству, землям. Никогда не имело значения то, что он — Томас Кэвендиш, джентльмен, рожденный в английском графстве Линкольншир, который любит музыку, но ненавидит оперу, который предпочитает ездить верхом, а не в экипаже, даже если погода дождлива, который любит землянику, особенно с топлеными сливками, который был первым в Кембридже и может наизусть прочесть большинство сонетов Шекспира, но никогда этого не делает, поскольку предпочитает рождать каждое слово своим собственным умом. Никогда ни для кого не имело значения, что ему нравится физический труд, или что он терпеть не может неумех. И никого никогда не волновало, что он не любит портвейн, или что его теперешняя привычка к нюхательному табаку в лучшем случае глупа.