Мистер Кэвендиш, я полагаю (ЛП)

Амелия вздохнула.
— Нет. По правде сказать, мне намного лучше, когда он меня избегает.
— О, он не настолько плох, — заверила ее Грейс, — он довольно мил, стоит только узнаешь его получше.
— Мил? — с сомнением в голосе отозвалась Амелия. Она видела его улыбку, но та никогда не появлялась дважды за все время беседы. — Уиндхем?
— Хорошо, — уклонилась Грейс, — возможно я преувеличила. Но герцог станет прекрасным мужем, Амелия, я тебе обещаю. Он весьма занимателен, когда захочет.
Амелия и Элизабет уставились на нее с такими выражениями недоверия, что Грейс засмеялась и добавила:
— Я не лгу! Клянусь! Он обладает дьявольским чувством юмора.
Амелия знала, что Грейс хочет как лучше, но почему–то это не могло ее утешить. Это вовсе не означало, что она ревновала. Она была совершенно уверена, что не влюблена в Уиндхема. Когда бы она успела? Редко, когда ей удавалось обменяться с этим человеком более чем двумя словами. Однако то, что Грейс Эверсли знала его так хорошо, было довольно тревожно.
И она не могла рассказать об этом Элизабет, которой обычно доверяла все. Элизабет и Грейс были лучшими подругами, с тех пор как они встретились в возрасте шести лет. Элизабет сказала бы ей, что это глупо. Или одарила бы ее одним из тех противных взглядов, которые подразумевали сочувствие, но на самом деле выражали соболезнование.
Кажется, в ближайшие дни над Амелией нависла опасность утонуть под такими взглядами. Каждый раз, когда возникнет тема брака. Если бы она была женщиной, любящей заключать пари (а она подумывала, что когда–нибудь должна бы и попробовать), то непременно поспорила бы, что получила соболезнующие взгляды, по крайней мере, от половины молодых особ светского общества. И все из–за их матерей.
— Мы сделаем это нашей задачей на осень, — внезапно объявила Грейс и ее глаза загорелись под воздействием этой идеи. — Амелия и Уиндхем должны наконец лучше узнать друг друга.
— Грейс, не надо, пожалуйста, — покраснела Амелия. О господи, как же это унизительно. Быть задачей…
— То есть ты, в конечном счете, отказываешься его узнать, — подвела итог Элизабет.
— Нет, конечно, — уклончиво ответила Амелия. — Сколько комнат в Белгрэйве? Двести?
— Семьдесят три, — пробормотала Грейс.
— Я могу бродить там неделями, не встречая его, — ответила Амелия. — Годами.
— Не глупи, — отрезала ее сестра. — Почему ты не желаешь поехать со мной в Белгрэйв завтра? Я придумала оправдание для мамы, которой необходимо вернуть несколько книг вдовы, так что я могу посетиь Грейс.
Грейс взглянула на нее с интересом:
— Твоя мать одолжила книги у вдовы?
— Да, — ответила Элизабет, затем скромно добавила, — по моей просьбе.
Брови Амелия взметнулись вверх.
— Матушка не большой любитель чтения.
— Не могла же я одолжить фортепиано, — парировала Элизабет.
По мнению Амелии, в музыке их мать также не была сильна. Но здесь их беседа резко прервалась.
Он прибыл.
Амелия стояла спиной к двери, но точно узнала тот момент, когда Томас Кэвендиш вошел в зал приема, поскольку, провались все пропадом, она делала это и раньше.
Наступила тишина.
И теперь, — она сосчитала до пяти, поскольку давно знала, что герцоги в среднем требовали более трех секунд всеобщего молчания, — теперь по залу пронесся шепот.
А Элизабет упорно тыкала ее под ребра, словно ей обязательно требовалось предупреждение.
И вот, — о, она прекрасно это представляла, толпа пришла в движение, как воды Красного моря, — сюда шагал герцог: плечи расправлены, походка гордая и целеустремленная. Вот он уже почти рядом, еще чуть–чуть, еще несколько шагов…
— Леди Амелия.
Она придала своему лицу невозмутимое выражение и повернулась к нему:
— Ваша милость, — произнесла она, смущенно улыбнулась, как того требовали приличия.
Он поцеловал ей руку.
— Вы прекрасно выглядите сегодня вечером.
Он говорил это каждый раз.
Амелия пробормотала спасибо и терпеливо ждала, пока он поприветствует ее сестру. Затем он обратился к Грейс:
— Я вижу, сегодня вечером моя бабушка позволила вам вырваться из ее когтей.
 
— Да, — ответила Грейс со счастливым вздохом, — это чудесно.
Он улыбнулся, и Амелия отметила, что это не была та дежурная улыбка, которой он улыбался ей. Это была, как она поняла, улыбка друга.
— Вы явно святая, мисс Эверсли, — сказал он.
Амелия взглянула на герцога, затем на Грейс и задалась вопросом: «О чем он думает?» Фраза герцога не требовала ответа Грейс. Если бы он действительно думал, что та святая, то должен был бы обеспечить ее приданым и найти ей мужа, чтобы Грейс не пришлось потратить оставшуюся часть своей жизни, находясь в услужении у его бабушки.
Но, конечно, она этого не сказала. Поскольку герцогу таких вещей никто не говорит.
— Грейс говорила нам, — произнесла Элизабет, — что вы собираетесь пожить несколько месяцев в деревне.
Амелии хотелось пнуть ее. Скрытый смысл ее фразы заключался в том, что если у него есть время, остаться в поместье, значит, у него должно наконец найтись время, жениться на ее сестре.
И действительно, в глазах герцога промелькнула легкая ирония.
— Собираюсь.
— Я буду занята, самое меньшее до ноября, — вырвалось у Амелии, поскольку ей внезапно стало необходимо дать ему понять, что она не проводит все свое время, сидя за рукоделием у окна и скучая по нему.
— Будете заняты? — пробормотал он.
Амелия распрямила плечи.
— Да.
Его глаза, довольно редкого синего оттенка, слегка прищурились. Он веселился, не сердился, что было еще хуже. Он смеялся над нею. Амелия не знала, почему столько времени не могла этого понять. Все эти годы она думала, что он просто игнорирует ее…
О, Господи.
— Леди Амелия, — сказал он, слегка наклонив голову, ровно настолько, насколько посчитал нужным, — вы окажете мне честь, потанцевав со мной?
Элизабет и Грейс повернулись к ней, безмятежно улыбаясь, зная, что последует дальше. Они видели эту сцену и раньше, всегда одну и ту же. И они явно не ожидали последующих событий.
Особенно Амелия.
— Нет, — сказала она, прежде чем успела подумать.
Он моргнул.
— Нет?
— Нет, благодарю вас. — И она очаровательно улыбнулась, поскольку ей на самом деле нравилось быть вежливой.
Он выглядел ошеломленным.
— Вы не хотите танцевать?
— Нет, не сегодня вечером, — Амелия украдкой взглянула на сестру и Грейс. Они выглядели шокированными.
Амелия чувствовала себя замечательно.
Она чувствовала себя так, как никогда раньше в его присутствии. Или в ожидании его прихода. Или после его ухода.
Все всегда было связано с ним. Уиндхем — то, Уиндхем — это, и, о, какое счастье, она должна быть безумно рада, что сумела поймать самого красивого герцога в стране, даже не пошевелив для этого пальцем.
Однажды она позволила прорваться своему сарказму и сказала: — «Зато я удачно воспользовалась своей детской погремушкой», — за что была вознаграждена парой пристальных взглядов и одним невнятным «неблагодарная девчонка».
Все это произошло в присутствии матери Джасинды Леннокс за три недели до того, как Джасинда получила предложение руки и сердца.
Теперь Амелия помалкивала, делая то, что от нее ождали. Но сейчас…
Хорошо, что это был не Лондон, где ее мать наблюдала за ней и держала на привязи, чем она была сыта по горло. Действительно, возможно, она нашла бы себе кого–нибудь и весело провела время. Возможно даже поцеловалась с мужчиной.
О, ну хорошо, этого бы она не сделала. Она не была идиоткой и ценила свою репутацию. Но она могла себе позволить вообразить то, что никогда не приходило ей в голову сделать прежде.
И затем, поскольку Амелия не знала, когда в следующий раз почувствует себя столь безрассудной, она улыбнулась своему будущему мужу и сказала:
— Но вы должны танцевать, если хотите. Я уверена, что многие леди будут просто счастливы стать вашей партнершей.