Мистер Кэвендиш, я полагаю (ЛП)

Амелия каким–то образом умудрилась кивнуть. Это не был вежливый кивок, но, может быть, это был великодушный кивок. «Почему никто не скажет что–нибудь?» — думала она с удивлением. Почему они не спросят ее мнения?
Почему все, казалось, решили, что она не может говорить за себя?
Все происходило так, словно она наблюдала за всеми ними издалека. Они бы не услышали ее. Амелия могла визжать и кричать, но никто не услышал бы ее.
Амелия посмотрела на Томаса. Он уставился прямо перед собой, неподвижный, словно изваяние.
Она взглянула на Грейс. Конечно же, Грейс могла бы прийти ей на помощь. Она ведь была женщиной. Она понимала, что это значит, когда чья–то жизнь рушится на глазах.
А потом Амелия опять посмотрела на мистера Одли, который все еще продолжал что–то бормотать, подыскивая аргументы, которые позволили бы ему избавиться от нее.
— Я не соглашался на это, — произнес мистер Одли. – Я не подписывал никакого контракта.
— Он тоже не подписывал, — заметил ее отец, кивком головы указав на Томаса. – Это сделал его отец.
— От его имени, — практически выкрикнул мистер Одли.
Но граф и глазом не моргнул.
— И здесь вы неправы, мистер Одли. В контракте вообще не указано его имя. Моя дочь, Амелия Гонория Роуз должна выйти замуж за седьмого герцога Уиндхема.
— В самом деле? – наконец–то подал голос Томас.
— Разве вы не просматривали эти бумаги? – спросил Томаса мистер Одли.
— Нет, — ответил Томас. – Я никогда не видел в этом необходимости.
— Черт побери! – выругался мистер Одли. – Я связался с шайкой проклятых идиотов.
Амелия не видела причины противоречить этому.
Мистер Одли посмотрел прямо на ее отца.
— Сэр, — сказал он, — я не женюсь на вашей дочери.
— О, нет, вы женитесь.
И в этот момент Амелия поняла, что ее сердце разбито. Потому что эти слова произнес не ее отец.
Это был Томас.
— Что вы сказали? – переспросил мистер Одли.
Томас пересек комнату, остановившись только, когда он оказался почти нос к носу с мистером Одли.
— Эта женщина провела всю свою жизнь, готовясь стать герцогиней Уиндхем. Я не позволю вам так просто разрушить ее жизнь. Вы меня поняли?
И все, о чем она смогла подумать, было: «Нет».
Нет. Она не хотела быть герцогиней. Ей это было совершенно безразлично. Она просто хотела его. Томаса. Мужчину, в ожидании которого она провела всю свою жизнь, и которого она совсем не знала.
До сих пор.
До того момента, когда он, стоя рядом с нею и рассматривая некую бессмысленную карту, объяснил ей, почему Африка больше Гренландии.
До того момента, когда он сказал ей, что ему нравится, как она командует.
До того момента, когда он заставил ее почувствовать, что она имеет значение. Что ее мысли и убеждения кое–чего стоили.
Он сделал ее чувство полным.
Но сейчас этот мужчина находился здесь и требовал, чтобы она вышла замуж за кого–то еще. И Амелия не знала, как остановить все это. Потому что если она заговорит, если выскажет им все, что хочет, и он опять откажется от нее…
Но Томас не спрашивал ее, насколько она смогла понять. Он спрашивал мистера Одли. И мистер Одли ответил «нет».
Амелия сделала вдох и уставилась в потолок, пытаясь притвориться, что находящиеся рядом с нею двое мужчин не спорили о том, кто из них должен жениться на ней.
— Нет, я не понимаю, — продолжил мистер Одли, весьма раздраженным тоном. – Извините.
Амелия оглянулась. Было трудно отвести взгляд. Это походило на несчастный случай с каретой, кроме того, что это была ее собственная жизнь, которая рушилась у всех на глазах.
Томас смотрел на мистера Одли убийственным взглядом. А затем, он произнес:
— Полагаю, что я убью вас.
— Томас!
Крик вырвался из ее горла прежде, чем Амелия смогла остановиться, чтобы подумать. Она бросилась через комнату и схватила его за руку, чтобы удержать его.
— Вы можете украсть мою жизнь, — прорычал Томас, словно сердитый обиженный зверь, пытаясь вырвать у нее свою руку. – Вы можете украсть даже мое имя, но, клянусь Богом, вы не сделаете этого с нею.
 
Так вот, что это было. Томас думал, что поступает благородно. От разочарования ей хотелось заплакать. Томас ничуть не изменился. Он провел всю свою жизнь, делая только правильные вещи. Никогда ничего для себя лично. Всегда ради Уиндхема. А теперь он думал, что поступает правильно ради нее.
— У нее есть имя, — резко возразил мистер Одли. – Уиллоуби. – И, ради Бога! Она ведь, дочь графа! Она найдет себе кого–нибудь еще.
— Если вы — герцог Уиндхем, — проревел в бешенстве Томас, — вы будете соблюдать свои обязательства.
— Если я — герцог Уиндхем, то тогда вы не можете указывать мне, что мне следует делать.
— Амелия, — с убийственным спокойствием произнес Томас, — отпустите мою руку.
Вместо этого, она лишь усилила свою хватку.
— Я не думаю, что это хорошая идея.
Ее отец выбрал именно этот момент, чтобы посодействовать наконец–то примирению .
— Э–э, джентльмены, все эти рассуждения пока что гипотетические. Вероятно, нам следует подождать до…
— В любом случае, я не буду седьмым герцогом, — пробормотал мистер Одли.
Ее отец казался несколько раздраженным из–за того, что его прервали.
— Прошу прощения?
— Я не буду. – Мистер Одли посмотрел на Томаса. – Ведь так? Потому что ваш отец был шестым герцогом. За исключением того, что на самом деле, он им не являлся, если герцог — я. – А затем, словно еще не достаточно было путаницы: — Являлся ли он? Если был я?
— О чем, черт возьми, вы говорите? – потребовал объяснений отец Амелии.
— Ваш отец умер до того, как умер его собственный отец, — сказал Томас мистеру Одли. – Если ваши родители были женаты, то вы бы унаследовали титул после смерти пятого герцога, полностью устранив моего отца, и меня, из порядка наследования.
— Что делает меня герцогом номер шесть.
— Именно так, — сурово сказал Томас.
— И тогда я не связан обязательствами контракта, — заявил мистер Одли. – Ни один суд в мире не заставит меня исполнять его. Хотя сомневаюсь, что они бы сделали это, даже если бы я был седьмым герцогом.
— Этот вопрос не к юридическому суду, — тихо произнес Томас. — Вы должны обратиться к суду вашей собственной моральной ответственности.
Амелия тяжело сглотнула. Как это было похоже на него, как все честно и правильно. Разве кто–то мог переспорить такого человека? Она почувствовала, что ее губы начинают дрожать, и посмотрела в сторону двери, прикидывая, сколько шагов ей придется пройти, чтобы уйти отсюда.
Мистер Одли выглядел весьма чопорно, и когда он заговорил, его слова тоже были весьма жесткими:
— Я не просил об этом.
Но Томас только покачал головой.
— Я тоже.
Амелия отшатнулась назад, с трудом подавляя крик боли в горле. Нет, он никогда не просил ничего этого. Ни титула, ни земель, ни ответственности.
Он никогда не просил ее.
Конечно, она это знала. Она всегда знала, что Томас не выбирал ее. Но она никогда не думала, что это причинит ей такую боль – услышать, как он говорит об этом. Она была всего лишь одним из его многочисленных обязательств, навязанных ему при рождении.
Рука об руку с привилегиями шла ответственность. Как это было верно.
Амелия осторожно шагнула назад, пытаясь отойти так далеко от центра комнаты, насколько это было возможно. Она не хотела, чтобы кто–то видел ее. Ее глаза, которые были полны непролитых слез, и дрожащие руки.
Ей хотелось исчезнуть, покинуть эту комнату и …
И тут она почувствовала это. Руку в ее собственной руке.
Вначале она посмотрела вниз на две переплетенные руки. А затем подняла голову, уже зная, что это была Грейс.
Амелия ничего не сказала. Она не доверяла своему голосу, не доверяла своим губам выговорить слова, которые ей хотелось произнести. Но когда ее глаза встретились со взглядом Грейс, Амелия поняла, что другая женщина видит то, что творится у нее на сердце.