#В поисках янтарного счастья
Мама устроилась музыкальным работником в дом культуры, совсем недалеко от нашей заставы, в ближайшей деревне. Иногда она брала меня с собой на работу. Там царила творческая атмосфера: дети пели, рисовали, мастерили всяческие поделки. Мне нравилось рассматривать детские рисунки, висевшие на стенах длинного коридора. А вот выступать на сцене я не любила, тем не менее иногда мы участвовали в каких-то концертах: мама играла на пианино, а я с другими девочками пела.
Мне нравилось, что мои родители такие творческие люди. Несмотря на то что папа пропадал на работе, он любил мастерить. В свободное время он вырезал на длинной доске цветочные узоры; петляющие по деревянной глади, они сплетались в причудливые орнаменты, и из простой неказистой доски рождались удивительной красоты карнизы для штор. Папа покрывал их прозрачным лаком, сзади делал крепления и натягивал леску, чтобы на нее можно было вешать шторы на крючках. Папины карнизы красовались над нашими окнами.
Как-то вечером мы с мамой заглянули в гости к нашей соседке сверху, тете Оле, и ее дочь Кристина похвасталась новеньким учебником английского языка для дошкольников, который мама привезла ей из Польши, чтобы учить английские слова. Я никогда раньше не видела таких книг – в твердой ярко-синей обложке, с крупными цветастыми рисунками на глянцевых страницах… К этим страницам так хотелось прикоснуться! Весь вечер в гостях я не могла забыть об учебнике, мне до ужаса хотелось такой же. Книга настолько меня заворожила, что перед уходом домой я не удержалась и взяла ее с собой.
На следующий день я позвала к себе Юльку – она была такая же сорвиголова, как и я, поддерживала все мои безумные идеи. В нашей дружбе я была фантазером, а Юлька – моим покорным хвостом. Поэтому, когда я предложила ей вырезать картинки из новенького учебника Кристинки, она тут же притащила ножницы, и мы принялись за творчество. Ножницы с легкостью рассекали гладь страниц, освобождая пестрые картинки с машинкой, собакой, домиком. Когда с книгой было покончено, мы спрятали ее в обувную коробку на лестничной клетке, а картинки поделили между собой. Свои я запихнула под матрас.
Несколько дней тетя Оля и Кристина искали книгу, спрашивали у меня и моей мамы, а мы мотали головами. Я перестала спать. Картинки под матрасом прожигали насквозь – меня как молнией ударило, я вдруг осознала, какой дикий поступок совершила. Но мы с Юлькой решили молчать, и молчание наше было унизительным. Видеться с Кристиной на площадке, здороваться с ее родителями было невыносимо стыдно.
Мы не знали, как сознаться, но случай представился сам собой – помню, как мама влетела в комнату с учебником в руках и какой ужас застыл в ее глазах, когда она поняла, какой поступок совершила ее дочь. Как страх – животный, душераздирающий – сковал меня всю. Мама убедила меня пойти с искалеченной, искромсанной на кусочки книгой к тете Оле и извиниться перед ней. Меня подташнивало и ноги становились ватными, когда я представляла встречу с тетей Олей. Я даже представить себе не могла, как посмотреть ей в глаза и объяснить свой поступок. Мне не было страшно понести наказание, гораздо страшнее было упасть в глазах родителей.
Долгое время после происшествия с книгой я чувствовала себя виноватой, хотя и извинилась перед всеми.
Время шло, мы с братом подрастали, мама все пыталась пристроить меня в детсад, но каждый раз убеждалась, что это провальное дело – я категорически не хотела туда ходить. Точнее, дойти до здания я как раз могла, но вот в группе находиться не желала. Я садилась на лавочку около шкафчиков и проводила там весь день. Игнорировала все просьбы воспитателя пройти в группу, поесть, поспать. В детском саду мне не удавалось найти общий язык даже с теми детьми, с которыми дружила и играла во дворе.
Не представляю, как мама выкручивалась, но спустя десяток попыток пристроить дочь в коллектив ей все-таки пришлось оставить меня дома. Я снова могла бегать дни напролет и исследовать окрестности, если только мама не брала меня с собой на работу или не просила посидеть со мной Юлькину маму.
Так однажды мы с ребятами открыли для себя заброшенную деревню. Она сиротливо приютилась недалеко от пруда, за поворотом, – наверное, в километре от нашей военной заставы. Мы отправились гулять по старой, заросшей травой дороге и дошли до пруда, поросшего ряской и камышами. Прошлым летом солдаты выловили здесь несколько больших черепах и принесли их на заставу, чтобы показать детворе, а потом вернули обратно в пруд. И мы решили наведаться и посмотреть, остались ли черепахи в пруду. К нашему большому разочарованию, кроме громадных стрекоз с выпученными глазами и уродливых жаб, ловить здесь было нечего. Тогда Игорь, пиная камешки перед собой и шаркая ногами, предложил посмотреть, куда ведет старая дорога, и мы всей гурьбой двинулись за ним.
Дорога завернула за покрытый высокой травой и кустарником пригорок, и нашим взглядам открылась удручающая картина: несколько пустынных улиц с покосившимися деревянными домиками, двери и окна которых были выломаны и разбиты, повсюду осколки стекла, плитки, поломанная мебель, облезающая с досок краска, гвозди. Дома были снизу доверху увиты хмелем, который искусно украсил разваливающиеся постройки сочной зеленью. Заброшенная деревня стала нашим тайным любимым местом, и теперь, когда у нас бывало достаточно свободного времени без присмотра взрослых, мы прибегали сюда и залазили в дома, находили старую посуду, мебельные ручки, какую-то мелочь.
В один из дней мы обнаружили около одного из заброшенных домов нескольких птенцов, вывалившихся из гнезда. Они были слепые и жалобно пищали. Юлька, моя боевая подруга из соседней квартиры, осторожно сказала, что их нельзя трогать, но я не могла оставить их на земле – слишком много кошек жило на заставе и свободно разгуливало по окрестностям. Поэтому мы нашли старые стулья без сидений, соорудили из них подобие лестницы, поставив один на другой и подперев валявшимися на земле досками с гвоздями. Юлька держала получившуюся конструкцию руками, а я отважно лезла по ней, чтобы достать до гнезда. Не с первой попытки, но все же мне удалось вернуть птенцов в гнездо. Как мы с Юлькой радовались!
Надо сказать, что я вечно тащила зверей и птиц к себе домой. Мне нравилось кормить голодных кошек; помню, как бинтовала лапу хромой собаке, жившей у солдатской казармы. Однажды я нашла галчонка со сломанным крылом в березовой роще. Он прыгал и зыркал на меня малюсенькими испуганными глазками. Я долго бегала вокруг деревьев, вытянув руки и согнувшись, чтобы его поймать. Мама не удивилась и сразу же разрешила галчонку жить у нас. Она предложила поселить его на балконе, чтобы он мог дышать свежим воздухом. Мы постелили на бетонный пол старое одеяло, я поставила рядом крышечку с водой и стала предлагать испуганной птице пшено. Галчонок прожил у нас целую неделю, а потом прыгнул на перила, взмахнул крыльями и улетел.
Мама никогда не ругала нас за разбитые колени, рваную или грязную одежду, за принесенных домой животных. Она считала, что мы можем делать все что захотим, лишь бы не мешали другим людям. «Набьете шишек – научитесь», – повторяла она. Папа и вовсе не занимался нашим воспитанием, потому что его никогда не было дома. Нам очень повезло – нас не били ремнем за провинности и не ставили в угол, как некоторых из наших друзей.
Вспомнив историю с птенцами, Аня открыла глаза и поднялась с дивана. Ну конечно же! Морской курорт Зеленоградск – город кошек – оказался тоже связан с воспоминаниями детства! Кошки были там повсюду, как и в той заброшенной деревушке, где они спасали птенцов.
Курортный проспект, г. Зеленоградск
Только в Зеленоградске кошек любят, им строят деревянные домики, их кормят, кошки нарисованы на стенах домов по всему городу, а сами животные ощущают себя хозяевами курорта. Они вальяжно прогуливаются по центральной туристической улице – Курортному проспекту, нежатся на солнышке, развалившись на лавочке или забравшись на подоконник или перила крыльца старого немецкого домика, нынешнего магазинчика сувениров, и даже частенько подставляют свои макушки заинтересованным прохожим, чтобы те погладили их.
