Псионик (СИ)
— Спасибо, хорошо. — Ответил спокойно, уставившись при этом Ликвидатору в глаза. Старался не отводить их без нужды. Только вот сапоги…
Полковник, естественно, тоже смотрел прямо мне в лицо. Если пытается разглядеть пятна на радужке, то хрен ему. Я усердно тренировался, чтоб прятать их. Почти год. Первый год своей новой жизни в роли псионика. Кстати, именно Настя подсказала мне это сделать. Сначала, когда проявляются способности, пятна еле заметны. Их почти не видно. Но потом, со временем, они становятся более четкими. Поэтому, пока не поздно, нужно приучить мозг отдавать верную команду телу. Я просто затемнил свои родные радужки. Мои глаза стали карими. И никто этого не заметил. Потому что никому не было дела до Бориса.
— Ты из заводского квартала…Я верно говорю? — Спросил Ликвидатор.
Он смотрел с участием. Мол, парень, твои проблемы мне близки и понятны. Ты — нормальный пацан, ходишь в эту ублюдскую элитную школу. Терпишь нападки этих ублюдских элитных отпрысков. Но знай, рядом есть люди, готовые тебя поддержать. Обновлённая Россия нуждается в таких, как ты. В простых парнях из рабочих районов. Ага! Три раза ха-ха!
— Верно поняли. — Я старался отвечать спокойным, размеренным голосом.
Давалось мне это совсем нелегко. В какой-то момент даже почувствовал, по виску катится холодная капля пота. Хорошо, что именно в этом месте мои давно нестриженные волосы сильно растрепались и полковник вряд ли заметил столь выразительную реакцию тела.
Проблема в том, что мне приходилось делать одновременно несколько дел. Первое — представлять этот чертов кокон из фольги. Потому что аппарат стоял здесь же, в комнате, и мог поймать волны моего сознания. Молодой особист что-то постоянно там подкручивал. Возможно, новая модель ещё нуждается в доработке… Это было бы очень кстати…
Второе — я, сцепив зубы, крепко-накрепко закрыл свои способности, при том, что это было непросто. Из-за близости полковника Романовского они, мои способности, с бешеным желанием хотели свободы. Они хотели рвать на части этого холеного мужчину в военной форме. Хотели выжечь его мозг. Полностью. Хотели превратить Ликвидатора в овощ, пускающий слюни на свой дорогой китель. Потому что этот человек, сидевший сейчас напротив, убивал таких, как я. Ни в чем не повинных подростков. Понятия не имею, за что с нами так. Реально. Представить даже не могу. Семь лет ношу это все в себе. И что? Я не превратился в маньяка и садиста. Я не убиваю людей направо и налево. Так в чем прикол? Почему нас нужно уничтожать? Мы никому ничего плохого не делаем.
— Тяжело, наверное?
Я не сразу понял, о чем говорит полковник. Вернее, в первую секунду подумал, речь идёт о моем состоянии. Подумал, Романовский заметил, сколько сил уходит на то, чтоб держать себя под контролем.
— Тяжело быть белой вороной. — Пояснил он в ответ на мой вопросительный взгляд. — Эти богатенькие детишки… Знаешь, я сам их не люблю. Моя семья — ремесленники. Да… Представь себе. Вижу, ты удивлён.
Не знаю, что там он видел, мне вообще, если честно, было до фонаря на семью особиста. Я хотел, чтоб проверка закончилась, как можно быстрее. Хоть с каким-нибудь уже результатом. Потому что желание убивать, которое возникло рядом с Ликвидатором, становилось невыносимым. Кстати, впервые чувствую подобное после встречи с Жиртрестом на мусорке. Вот сейчас происходило то же самое. Я, как тогда, буквально изнывал от желания умыться кровью Романовского.
— Да… Ремесленники. — Снова повторил он. — Пришлось закончить училище. Потом я поступил на службу в армию. Потом… Потом были всякие спецзадания в особо опасных точках мира. Извини, подробнее рассказать не могу. Отстаивал, так сказать, интересны страны. И уже после этого на меня обратили внимание в Особом отделе. К тому же, внешний враг, конечно, опасен. Это несомненно. Но внутренний… О-о-о-о-о… Он опаснее во стократ. Дворянство я получил за свои заслуги перед страной, кстати. Потому, знаешь…
Полковник, усмехнувшись, уставился в окно. На меня смотреть он перестал. Это обнадеживает…
— Корпорации ненавидят меня. Ты в курсе?
Я, если честно, мог бы ответить, что его ненавидят не только Корпорации. Но самое последнее, что можно сделать в моей ситуации — это вступать в дискуссию.
— Считают, я — выскочка. Знаешь же, после того, как мы поднялись из руин, на первое место снова вышли те ценности, которые были много лет назад. А тут… Сын ремесленника… Ну, в общем-то, моя история сейчас неважна. Гораздо интереснее поговорить о тебе. Твой отец тоже служил, насколько могу судить по личному делу. Похвально. Гордишься?
— Не помню его. — Мой голос от напряжения сел. Пришлось откашляться. — Был слишком маленький.
— Мммм… Какая жалость. Ну, ничего. Зато ты знаешь наверняка, его смерть не была напрасной. Европейский анклав не желает признавать новый порядок в мире. Так что… Приходится жертвовать… Да… Жертвовать людьми, их жизнями. Ну, что там у нас?
Романовский так резко переключился с рассуждений о героическом прошлом моего отца на молодого особиста, который сидел за аппаратом, что я даже немного растерялся.
— Все отлично. — Парень в кителе равнодушно посмотрел на меня, потом на полковника.
— Вот и прекрасно! — Ликвидатор расплылся довольной улыбкой. Очень странный… Радуется успешной проверке постороннего пацана. — Можешь идти, Борис Рубцов.
Я медленно поднялся со стула и двинулся к выходу. Хотя, скажу честно, была бы моя воля, выскочил бы из этого кабинета, сломя голову. А еще не верилось, что все закончилось хорошо. Потому как в случае, когда все заканчивается плохо, из кабинета выйти никто объекту проверки не даст.
— Борис… — Окликнул вдруг меня Романовский, когда я уже взялся за ручку двери.
Я так же медленно оглянулся. Ощущал себя сейчас полным до краев стаканом. Любое резкое движение могло расплескать содержимое — ненависть. Ее было столько много во мне, что приходилось из последних сил держать правильное выражение лица.
— Знаешь… Жизнь удивительная штука… Сегодня — ты обычный парень из заводского района, а завтра — первое лицо государства.
Романовский замолчал, глядя на меня все с той же улыбкой. Я тоже смотрел ему в глаза. Без улыбки. Потому что ни черта не понял. Зачем он говорит мне это?
— Ну, иди, Боря, иди… — Полковник кивнул в сторону двери. — Пусть приглашают следующего.
Я молча развернулся, открыл створку и вышел в коридор.
Любовь — слепа и тупит по-страшному
— Боря! Я — все! Все! Освободилась!
Настя сбежала по широким, мраморным ступеням школы и теперь летела ко мне, раскинув руки. Выглядела она по-настоящему счастливой. Рюкзак лупил ее по спине, потому что снять его девчонка не додумалась, но Настя не обращала на это никакого внимания.
Я сидел на корточках во дворе, ожидая, когда она появится после проверки. Ее пригласили в кабинет сразу же за мной. Мы даже не успели парой слов перекинуться. Единственное, увидев мою напряжённую физиономию в целости и сохранности, Настя громко вздохнула, словно собиралась заплакать. Но тут же директриса запихнула ее в комнату, где сидели особисты.
Я, ни с кем не разговаривая, сразу отправился во двор школы. Да и особо никто к беседам не рвался. Скажем честно. Зато Гадюка с откровенным сожалением проводила меня взглядом до самых дверей спортзала. Вот она точно была бы счастлива, если бы я сдох от стресса в чёртовом кабинете.
Решил, далеко не уходить, чтоб подруга сразу могла меня разыскать, поэтому сел на корточки прямо рядом с пирожками, ведущими в здание школы. Рюкзак положил на землю. Идти в класс не хотелось. Там придется снова смотреть на эти высокомерные рожи.
На улице, даже несмотря на отвратительную погоду, всяко лучше. Отличная возможность подышать полной грудью. А то после непродолжительного времени, проведённого в обществе господина Романовского, у меня появилось ощущение, что я задыхаюсь. И от ненависти, переполнившей мое сознание в его присутствии, и от страха, вдруг это — последний день, когда я вообще могу что-то чувствовать.