Восток. Запад. Цивилизация

Эва хотела обернуться, но не смогла.
– Сделаешь? – Кэти требовательно взглянула на Эдди-ворона.
– Все, что смогу.
– Хорошо. Из чистых домов они редко кого берут. Все же опасно. Расследование. И родственники детей ищут. Многие к магам идут. И ладно, если сразу, но ведь не успокаиваются. Есть такие… один раз почти к самому убежищу пришли. Потом, позже, искали тоже… Нет, с чистыми домами одни проблемы. Так что только по особому заказу. За особые деньги.
Эва закусила губу.
Она могла бы уйти сейчас. Наверное. И не слышать. Вернуться в гостиную. К чаю. К разговорам… даже о лентах и шляпках, пускай себе. В конце концов, может, остальные потому о шляпках и говорят, чтобы вот не о таком… другом?
А она стоит.
Слушает.
– Ты знаешь имя того, кто заказал тебя?
– Он уже умер, – с сожалением произнесла Кэти. – А другие… их слишком много. Всех не заклюешь, человек-ворон.
– Я не человек.
– Но ворон. А остальное… так ли важно? Тебя ведь эти интересуют, в масках? Правильно. Это обидно, когда кто-то крадет твое обличье. Они решили, что вороньи лица – это забавно. Один так и сказал, мол, символ мудрости… бога какого-то… я не поняла. Я не знаю имен, если ты на это надеешься. Мамашка, может, чего и ведала, а я не успела. Решила, что сумею войти в дело. Что покажу себя, они и примут – им-то, поди, плевать, кто грязную работу делает. А я чем Мамашки хуже?
– Ты лучше, – сказала Эва. – Ты… ты не такая, как они.
– Думаешь? – Кэти покачала головой. – Я именно что такая. Нет, красть не крала. Не успела просто. Не было заказов. А вот девок сманивала. И покупала. И сводней тоже работала. Травила, если совсем дура и иначе не понимает. Тебя вот продала.
– Ты… не сама. Тебя такой сделали.
– А ее? Думаешь, у Мамашки другая история? Она-то не говорила, конечно, только думаю, что мало от моей отличная. Мы все там дерьмо.
– Это надо остановить!
– А сумеешь?! – Кэти вновь стала собой, взрослой. И даже шрамы на щеке появились один за другим. – Кто ты? Маленькая глупая девочка, которой однажды повезло спастись. Что ты можешь сделать? Или другие не пытались? До тебя? Был один, захаживал. Не ко мне, нет. Светлый такой мальчишечка, даром что за душой ни гроша. Уговаривал Фаньку бежать. Клялся, что женится, что увезет на Запад… и что? Она почти уже согласилась, когда его с пробитой головой нашли. Или вот жрец, из новых, взялся проповедовать… Такой, что прям слушаешь – и душа болеть начинает. Тоже скоренько помер. Самоубился. А для жреца – великий грех. Нет, девонька, тебе повезло. И береги свое везение. Не лезь в это дерьмо.
– А мне можно? – послышалось сзади.
– Тебе? Откудова мне знать, чего тебе можно, а чего нет? У тебя крылья, да выдержит ли их небо? У тебя перья, но сохранят ли от пуль?
– Я сохраню, – сказала Эва.
И усомнилась.
Получится ли у нее? Что она может? Ничего. Но Кэти приняла этот ответ:
– Хорошо. Знаю я и вправду немного. Но что знаю, скажу.
– Как ты умерла?
– Быстро. И… это хорошо. Это мне повезло.
Сомнительное везение.
– Да что ты понимаешь, девочка. Будь у них время, то и на меня нашелся бы охотник. Или вон алтарь.
– Какой?
– Там, внизу. В подвалах. Я туда прежде не спускалась. Только Мамашка. Не одна. Приводили девку или пару… как-то раз четверых, которые уже все. Ну, стало быть, одна вовсе от дурмана разум утратила. Еще одна приболела так, что смысла лечить не было. И двое бежать пытались. Их поймали, ну и поучили. Верно, не первый их побег, если так. Сперва-то вразумить пытаются, а тут не вышло. Она их напоила сонным отваром – и уже потом вниз. А поднялась сама. Одна, стало быть. И так всякий раз. Еще, как поднималась, после к себе шла и пила. Много пила. До одурения. Тогда вовсе дверь закрывала, чтобы никто не видел. А как трезвела, то в банк отправлялась. Деньги относила. Денег у ней тоже изрядно. И вот мне сперва любопытно было, как же так… людей-то в доме не появлялось, в подвал она одна ходила, так откуда деньги?
– Но ты не полезла.
– Нет. Вовремя сообразила, что не след. Ну а там, после аукциона, мне и велено было спускаться. Мол, дом заприметили не те люди. Надо уходить. В другое место.
 
– В какое?
– Мне сказали, что есть куда. В новый дом. На окраине. Там порядок навести надо… Мы шли, спускались. И помню, что к нам еще девка прибегла, из этих, которые наверху были. Что-то сказала, а что… потом в шею кольнуло, и все.
Она развела руками.
– Имен не знаю.
– Аукцион. Его ведь кто-то организовывал. Прием. Цветы эти.
– Цветы я заказала.
– А остальное? Закуски. Посуда. Обслуга. Эти… ряженые.
– Ряженые и есть. Хорошо сказал. – Кэти кивнула. – Они уж тут сами. Мамашка еще записочку послала, когда собираться. А там уже и явились. Всегда являлись. Такие вот… серые людишки.
– В серой одежде? – уточнил Эдди.
– Не-а… хотя и одежка неприметная. Просто… такое вот… будто серые, понимаешь?
– Нет.
– Не знаю, как объяснить. Что пылью припорошенные… Ну вроде человек человеком, а он… как ненастоящий? Или вроде того. Работнички-то хорошие. И главное, вот теперь понимаю, что обыкновенные люди когда работу работают, то все друг с другом хоть словом, но перемолвятся. Эти же и не отвечают, если окликнуть. И других будто не видят. Хоть ты на шею сядь, он не заметит. Иные девки, которых дом брала мыть, ажно спорили меж собой. Взялись перед этими крутиться, а без толку… Идет такая вон, голая почитай, нормальный мужик шею бы свернул, а эти… – Кэти махнула рукой. – Над ними другие, в черном все. В париках. Даже когда никого нет, они все одно. И я тебе скажу, что они пускай и играются в прислугу, да старшие. Над теми, кто в масках.
– Уверена?
– Оно-то сразу не поймешь. Кажется, что те, которые в масках, наиглавнейшие. Да только… понимаешь, тут и объяснить не объясню. Чутье просто. Но боятся они.
– Те, кто в масках?
– Да. Прямо таки трясутся. А эти любезные, кланяются, но… не так, как слуги. Будто тоже игра.
– Спасибо.
– Да не за что.
– А без масок ты никого не видела?
Кэти покачала головой.
– Но, может, еще примета какая запомнилась?
Она задумалась.
– Я-то… меня не больно подпускали к этим делам. Все говорили, что, мол, рано. И как аукцион случался, то меня или усылали, или вон ставили за товаром приглядывать. Наверх никак… Но одного разу, как в подвале была, явился один. Оно-то запрещено, если так, но этот, видать, особый был. Он ходил, девок смотрел. Ощупывал, в рот лез. Еще тыкал палкой какой-то. Ну, махонькой. От такой. – Кэти развела пальцы. – И еще белая она, то ли каменная, то ли еще какая. Главное, велел рот раскрывать и в него сувал. А потом глядел. У двоих вроде стала палка другого цвету, и этих он велел в стороночку отвесть. Я еще тогда стала говорить, что никак не могу, потому как правила же. Мамашка мне тогда всю голову этими правилами выдурила. Ну и вот… а этот, который второй, в черном, за порядком глядеть поставленный, похвалил, что, мол, правильно все я делаю, но тут особливый случай. И Мамашка прилетела, велела не мешать. Этих двух он и забрал. Только…
Она снова запнулась.
– Не для этого дела, мыслю. Не для того, для которого мужики баб пользуют. Ему по какой-то иной надобности, а что за она…
– Как он выглядел?
– А я откудова знаю? Он же в балахоне. И с маскою этой. Белой. Вот. Только… Погодь… он сперва в перчатках ходил. А после снял их. Что-то у него не ладилось с палкою, вот и стянул. И… у него на руке шрам. Свежий еще. То ли опаленный, но как-то вот хитро. А еще перстень! Точно! С драконом!
Крылья за спиной Эвы распахнулись с тихим шелестом.
– Руки-то сами мягонькие, с пальчиками длиннючими. Сразу видать, что из чистых, а тут ожог этот. И перстень, перстень большой! Мамашка еще потом обмолвилась, что не приведите боги этому типу глянуться. Что лучше уж самый захудалый из борделей, чем он. И…
Кэти запнулась.
– Ты… ты найди их, ладно?