Злобный (ЛП)

Она хочет знать о моих чувствах? Кроме Лони и Генри, мало кто удосужился спросить о них с тех пор, как я начала учиться в Ангелвью.
— Я ... я думаю, что я в порядке.
Ложь.
— За последние несколько часов многое произошло. Вы уверены, что не хотели бы поговорить об этом?
— Вы имеете в виду толпу малолетних детей из трастового фонда, которые только что пытались убить меня или мои эмоции? — Она морщится, вероятно, потому, что не хочет признавать, что Ангелвью формирует следующее поколение психов, я втягиваю щеки и качаю головой. — Мои эмоции просто великолепны. Спасибо, что спросили.
Еще одна ложь.
— Мисс Эллис, вы ...
Я уворачиваюсь от вопроса, как акробат. — Так вот почему я здесь, миссис Уилмер? Чтобы поговорить о моих чувствах? — У меня было много практики избегать личных вопросов, и даже она не сможет заставить меня открыться. Ей лучше оставить эту тему, но я не говорю этого вслух.
В любом случае это не имеет значения, так как она не та, кто даст мне ответы.
— Вы здесь по нескольким причинам, мисс Эллис, — говорит директор Олдридж, выделяя каждый слог. — Первое из которых, как сказала миссис Уилмер, состоит в том, чтобы проверить ваше текущее психическое состояние. Однако более важная причина заключается в том, что полиция кампуса хотела бы поговорить с вами.
Мои руки липкие и холодные, когда я сцепляю пальцы, чтобы они не дрожали.
— Почему они хотят поговорить со мной, сэр?
Тупица, голос в моей голове смеется. Ты уже, блядь, знаешь. 
Выражение его лица сурово, когда он отвечает: — Это не нам говорить. Мы просто хотели подготовить вас до того, как они войдут. Мы не хотим, чтобы ты чувствовала себя застигнутой врасплох.
Подготовь меня, конечно. Они хотят усыпить мое ложное чувство безопасности, прежде чем спустят собак на мою задницу.
Я не собираюсь быть их падшей девушкой.
Неважно, что кто-то говорит или как они пытаются на меня давить, я не сделала ничего плохого. Будь я проклята, если позволю снова разрушить свою жизнь.
На этот раз я ни в чем не виновата, кроме того, что осмелилась испытывать чувства к кому-то вроде Сэйнта Анжелла.
ГЛАВА 2.
— МЭЛЛОРИ. МЭЛ, ДЕТКА? ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?
У меня пульсирует голова, а веки весят не меньше десяти фунтов каждое. Я не могу ответить сразу, у меня пересохло в горле, а губы превратились в наждачную бумагу, поэтому вместо этого я издаю прерывистый стон.
— Мэллори. Мне нужно, чтобы ты, блядь, проснулась. Проснись прямо сейчас!
Настойчивость в хриплом голосе, шипящем мне в ухо, заставляет меня открыть глаза. Я с удивлением обнаруживаю, что Дженн стоит надо мной, ее лицо в нескольких дюймах от моего. Ее голубые глаза широко раскрыты, изможденное лицо выглядит невероятно напряженным, чем обычно.
— М-мама?
У меня кружится голова, и я чувствую себя такой сонной. Я с трудом могу связать слова в уме, когда, прищурившись, смотрю на нее. — Мама, что ...
Но она прижимает палец к моим губам, наполняя мои ноздри запахом несвежего табака и пота. — Слушай меня внимательно, малышка, хорошо? Копы уже в пути
— Ч-что? — Я пытаюсь понять, где я нахожусь. Там пищат механизмы и мягкие белые стены. Больница. Почему я в больнице? — Почему приезжает полиция? Что ...
— Шшш. — Дженн проводит рукой по моим волосам. Это материнский жест, но я не привыкла испытывать такие вещи от нее. Это почти так же поразительно, как новость о том, что полиция уже в пути.
Нет, это неправда.
Это гораздо более поразительно.
— Мама, что происходит? — хриплю я.
— Ты помнишь, что случилось вчера? Пожар? — При этом слове, пожар, все нахлынуло на меня.
Призыв Дженн уничтожить ее улики. Бутылка керосина и водки. Поджигаю наш крошечный дом. Взрыв, который вырубил меня. Машина скорой помощи едет в больницу.
Джеймс.
Ребенок Дилана.
Джеймс мертв.
Ребенок умер, у меня случился выкидыш.
И я убила их. Я убила их обоих.
О, нет. Нет. Нет.
Только не Джеймс. Не милый, верный, упрямый Джеймс. Он не может быть мертв. Он просто не может быть мёртв.
 
Но потом я вспоминаю Дилана, его суровые глаза, когда он кричал на меня. Я помню, как он сказал мне, что Джеймс был в доме. Что Джеймс отправился на мои поиски. Что Джеймс так и не вышел.
Комната начинает кружиться, и я думаю, что меня сейчас вырвет.
Это не должен был быть Джеймс. Это должна была быть я.
Дженн обхватывает мою голову руками и прижимается лицом к моему, как будто чувствует, что я разваливаюсь по швам.
— Мне нужно, чтобы ты выслушала меня, очень внимательно, слышишь меня? Мне нужно, чтобы ты держала себя в руках прямо сейчас, пока я рассказываю тебе, что должно произойти.
Мне хочется плакать, и в голове у меня такой туман, что я изо всех сил пытаюсь подавить панику, чтобы послушать ее.
— Я не хочу в тюрьму, мама, — хнычу я, практически возвращаясь к ребенку в своем страхе.
Я почти ожидаю, что она скажет мне заткнуться к чертовой матери, смириться с этим, но потом она воркует: — Ты туда не попадёшь, малышка.
Это самый сюрреалистический момент в моей жизни. Я на самом деле обращаюсь к Дженн за утешением, а она не посылает меня и не говорит мне идти в свою комнату.
— Когда появятся копы, ты не скажешь им, что устроила этот пожар, понимаешь? Ты собираешься сказать им, что это сделала я.
— Что? — Я задыхаюсь, впервые замечая, что мои слова звучат невнятно. Похоже, я пьяна. — Ты серьезно?
Она долго смотрит на меня сверху вниз, затем кивает и проводит пальцами по своим длинным волосам. Это первый раз, когда я заметила новый цвет. В какой-то момент между последним разом, когда я видела ее вчера днем, и сегодняшним днем, она обесцветила свои длинные каштановые волосы до медного цвета.
Отступив назад, она подтягивает пояс своих мешковатых джинс. — Возложи всю вину на меня и на дерьмо в подвале, поняла меня? — наконец говорит она.
— Но ... но почему ты … а как насчет ...? — Я изо всех сил пытаюсь собрать воедино вопросы, но Дженн снова стоит передо мной, закрывая мне рот рукой, чтобы я замолчала, серебряные браслеты на ее запястье впиваются мне в подбородок.
— Никаких вопросов. Просто делай в точности то, что я говорю. Карли на пути из Атланты, чтобы забрать тебя с собой домой.
Карли. Карли не разговаривала с Дженн уже месяц, с тех пор как обнаружила, что мама сделала полную глупость и использовала свой номер социального страхования, чтобы накопить тысячи долларов на кредитных картах.
Когда Дженн убирает руку с моего рта, мне удается спросить: — Куда ты идешь?
Она улыбается, но улыбка безжизненная. — Тебе лучше всего этого не знать.
Минуту спустя Дженн уходит, и я остаюсь в замешательстве и полубессознательном состоянии, когда наркотики, которые они в меня вкачивают, утаскивают меня обратно в блаженную бездну.
В следующий раз, когда я просыпаюсь, меня окружают полицейские и социальные работники.
— Мэллори Эллис? У нас есть к вам несколько вопросов относительно пожара, уничтожившего ваш дом.
Я не знаю, как я выдержу все это испытание, но я справляюсь. Как и велела Дженн, я возлагаю всю вину на нее, и копы верят мне без особого сопротивления. У Дженн было достаточно столкновений с законом, чтобы никто из офицеров не удивился, когда я сказала им, что она несет ответственность. Они некоторое время сверлят меня, оказывая небольшое давление, но, вероятно, не так сильно, как следовало бы.
Это первый раз в моей жизни, когда я донесла копам, и я делала это только потому, что Дженн приказала мне.
После того, как они забирают мои показания и, наконец, уходят, я лежу в постели и смотрю в потолок, слезы обжигают мои щеки, когда я задаюсь вопросом, что, черт возьми, только что произошло.
Почему Дженн взяла вину на себя из-за меня? Почему она настояла на этом? Я бы ожидала, что она пнет меня под автобус, когда она будет бежать из города так быстро, как только могли нести ее тощие ноги и сломанный старый Эксплорер.