Посланец. Переправа

Сукачев словно услышал его. Из амбразуры дзота застучал пулемет, и Демидов почувствовал, что немецкие пули уже не вонзаются в бруствер, заставляя сгибаться и прижиматься к стенке траншеи. Он поднял голову и осторожно выглянул из-за бруствера. Броневик находился в пятидесяти метрах от него. Теперь он поливал огнем не траншею, а дзот. Но Сукачев отвечал ему, и броневик не ехал, а полз, как улитка. Он боялся оторваться от солдат, шедших вслед за ним, потому что без него они оказывались беззащитными. Они уже и так находились под огнем. Подойдя ближе к мосту, немцы невольно изменили угол обстрела, открыв тех, кто оказался в самом хвосте группы. Демидов увидел, как два солдата упали, словно налетев на невидимый барьер. Это стрелял Коваленок. Он бил короткими очередями, точно прицеливаясь и экономя патроны. Именно его огонь изменил ситуацию. Броневик сначала остановился, а затем, все так же отстреливаясь, начал пятиться назад. Демидов вздохнул, но вместо облегчения почувствовал вдруг навалившуюся на него безумную усталость. Такую усталость, что тяжело было пошевелить рукой. Не хотелось ни двигаться, ни говорить.
Звякая тремя автоматами, которые держал за ремни в широкой ладони, в траншею свалился Подкользин.
— Вот, возьми, — сказал он, протягивая Демидову «шмайссер».
Затем засунул руку за пазуху, достал оттуда два рожка и тоже отдал их командиру. Вытер рукавом измазанной в земле гимнастерки лоб и направился к Коваленку. Тот взял автомат, покрутил его, словно видел первый раз, перед глазами и положил около ног. Подкользин достал из-за пазухи еще два рожка и тоже протянул их Коваленку.
Немцы перестали стрелять, под прикрытием броневика они откатились назад, захватив с собой убитых или раненых. Подкользин даже поднялся на цыпочки, провожая их взглядом. Впервые за это длинное утро в траншее можно было стоять, не боясь выстрелов.
— Ну что, командир, может, переведем дух? — сказал Подкользин, глядя на Демидова. Глаза его хитровато блестели.
— Кому отдыхать, а кому готовиться к новому бою, — сухо ответил Демидов. — Ты думаешь, они на этом остановятся?
— Да хрен с ними, с немцами, — сказал Подкользин. — Нам о себе думать надо.
Он снова засунул руку за пазуху и достал оттуда фляжку. Побулькал ей около уха, но фляжка не издала ни одного звука.
— Полная, — удовлетворенно сказал Подкользин, отвинтил пробку и, зажмурившись, понюхал. — Чуть было не прозевал. Уже отползать стал, когда увидел ее под одним немцем. Они, видать, пьяные в атаку шли.
Подкользин отпил из фляжки небольшой глоток, чмокнул и, облизав губы, утвердительно произнес:
— Ром! — Затем протянул фляжку Демидову: — Пей!
Тот понюхал ром и сказал Коваленку, чтобы сходил в блиндаж к Сукачеву, проверил, как у него дела, а заодно принес закуски.
— У этого куркуля хлеба с салом полный вещмешок, — сказал Демидов.
— Может, и его позвать? — спросил Коваленок.
— Пусть у пулемета сидит. Мы ему во фляжке оставим.
Утро окончательно разведрилось. Тонкие, легкие, словно перышки, облака бесследно растворились в небе. Из-за ракитника, росшего на другой стороне реки, выскользнули первые, осторожные лучики солнца, начавшие несмело ощупывать землю. Роса на траве вспыхнула, озаряя перламутровой радугой пространство между траншеей и ведущей к мосту дорогой. И если бы не дальний бой, гремевший на передовой, новому, светлому дню можно было только улыбаться.
Коваленок принес из блиндажа полбулки хлеба и кусок сала. Демидов постелил плащ-палатку и, достав большой складной нож, порезал им на куски и хлеб, и сало. Подкользин передал ему фляжку. Демидов открутил пробку, несколько мгновений молча подержал фляжку в руке, затем запрокинул голову и, громко булькая, отпил пару хороших глотков. Подкользин тут же протянул ему хлеб с салом. Демидов передал фляжку Коваленку. Тот, прежде чем сделать глоток, понюхал сало, зажмурился и, покачав головой, сказал:
— У нас в деревне, когда кололи свинью, столько всякого добра из нее делали. И колбаски, и зельц, а уж сало копченое — во всей Беларуси такого не было. — Он положил сало на плащ-палатку, повернулся к Демидову и спросил: — Как думаешь, прорвутся наши к мосту?
 
— Почему ты об этом спрашиваешь? — насторожился Демидов. Ему показалось, что в голосе Коваленка звучала непривычная нотка.
— Если не прорвутся, на кой хрен нам его удерживать? Может, уйти, пока еще есть возможность?
Демидов понял, что Коваленок не зря терзается сомнениями. Если наши не прорвутся к мосту, его ни за что не удержать. Слишком уж неравны силы. Демидов не понимал, почему немцы до сих пор атакуют их только с одной стороны. Почему никто не приходит им на помощь с другого берега реки? Ведь там находятся все их резервы. Может, они, боясь наказания, не сообщили руководству о том, что мост захвачен русскими? Надеются сами, причем в самое ближайшее время, восстановить положение? Первый раз атака не удалась, и они готовят сейчас вторую? Однако делиться своими размышлениями с разведчиками Демидов не стал. Они и без него прекрасно разбираются в ситуации.
— Куда ты сейчас уйдешь? — рассмеялся Демидов, и смех его был совершенно искренним. — Ведь кроме этих дзотов и траншей, — Демидов обвел пространство рукой, — мухе спрятаться негде.
Он не стал говорить о том, что если бы пришлось отступать, надо было захватить с собой тело Коростылева. Разведчики никогда не оставляли своих товарищей на поругание врагу. Кроме того, не исключено, что у Гудкова тоже могли быть убитые или раненые. Да и не затем брали этот мост, чтобы, постреляв на нем, снова вернуть фашистам.
Коваленок приложил фляжку к губам, отпил несколько глотков и, тряхнув головой, протянул ром Подкользину. Прожевав хлеб с салом, сказал:
— Я это спросил потому, что ни наших, ни немцев у моста до сих пор нету. Пауза затянулась. А это всегда плохая примета.
— А ты, как старая бабка, в приметы не верь, — снова усмехнулся Демидов. — Ты лучше подкрепись поплотнее. У нас скоро такая горячая работа начнется, что о сале и подумать некогда будет.
И словно в ответ на его слова вздрогнула земля на хуторе. Черепичная крыша дома приподнялась и разлетелась на куски, подняв столб дыма и пыли. Демидов схватил бинокль и, прильнув к нему, направил его на хутор. Тот походил на развороченный муравейник. Снаряды падали один за одним, но немцы выскакивали из-под развалин и бежали подальше от разрывов. Первым из-под рушащихся строений выскочил броневик. Промчавшись метров триста, он остановился около развилки дороги, ведущей на немецкую передовую и мост. Демидов подумал, что броневик ожидает пехоту, без нее он много сделать не может. Так оно и оказалось. Когда к броневику подтянулись человек двадцать солдат, он двинулся вперед. «Только бы не к нам», — с тревогой подумал Демидов. Ему показалось, что немцы должны пойти к передовой, чтобы помочь своим, где наши, по всей видимости, прорвали оборону. Но броневик, не задержавшись на развилке, свернул в сторону моста.
Двигался он не спеша, но уверенно, стараясь, чтобы пехотинцы не отставали от него, и выглядел, скорее всего, не броневиком, а головным солдатом в колонне. Это совсем не походило на тот торопливый наскок, который немцы сделали во время первой атаки. И Демидов подумал, что на этот раз отбиться будет намного труднее.
Он посмотрел на дзот, из амбразуры которого торчал вороненый ствол чуть покачивающегося сукачевского пулемета, затем повернул голову налево, чтобы увидеть Коваленка и Подкользина. Оба они, положив автоматы на бруствер траншеи, так же как и Сукачев в дзоте, с нескрываемым нервным напряжением следили за приближающимся броневиком. Обычно спокойный Коваленок раскачивался, то приподнимаясь на носках, то опускаясь на всю ступню своих тяжелых, заляпанных речной грязью сапог. Все знали, что Коваленок очень следил за обмундированием, но времени на то, чтобы почистить обувь сегодняшним утром, у него не было. Демидов машинально перевел взгляд на свои сапоги. Они были такими же грязными, как у Коваленка. Да по-другому и быть не могло. Разведчики приводят себя в порядок только после того, как вернутся с задания. А когда наступит это время, никто из них не только не знал, но и не думал об этом.