Переплет 13 (ЛП)

Когда пятнадцатилетие прошло, а у меня все еще не начались первые месячные, моя мама записалась на прием к местному терапевту. Несколько анализов крови и обследований спустя, и семейный врач заверил нас, что я здорова, и просто у некоторых девочек развитие происходит позже, чем у других. С тех пор прошел почти год, и, если не считать одного нерегулярного цикла летом, который длился меньше половины дня, нормальных месячных все еще не было.
Честно говоря, я отказалась от того, чтобы мое тело работало как нормальная девушка, хотя это явно было не так. Врач также посоветовал моей матери оценить условия обучения, предположив, что стресс, которому я подвергалась в школе, мог быть фактором, способствующим очевидному физическому отставанию в развитии.
После дискуссии на повышенных тонах между родителями, в ходе которой которой мама встала на мою защиту, я была отправлена обратно в школу, где подвергалась безжалостным мучениям.
Жестокость учеников варьировалась от обзывательств и распространения слухов до приклеивания гигиенических прокладок мне на спину, а затем и физического насилия.
Однажды на уроке домоводства несколько девочек, сидевших позади меня, отрезали кухонными ножницами часть моего хвоста, а затем размахивали им, как трофеем. Все смеялись, и я думаю, что в тот момент ненависть к смеющимся над моей болью была больше, чем к тем, кто ее причинял.
В другой раз, во время физкультуры, те же девочки сфотографировали меня в нижнем белье на свои телефоны и разослали снимок всем в нашем классе. Директор быстро расправился с этим и отстранил от занятий владельца телефона, но не раньше, чем половина школы посмеялась надо мной. Я вспомнила, как сильно плакала в тот день, конечно, не перед ними, а в туалете. Заперевшись в кабинке, размышляла о том, чтобы покончить со всем этим. О том, чтобы просто принять кучу таблеток и покончить со всем этим чертовым делом. Жизнь для меня была горьким разочарованием, и в тот момент я не хотела больше участвовать в ней.
Я отказалась от этой идеи не из-за трусливости, а потому как слишком боялась, что это не сработает, и, проснувшись, мне пришлось бы столкнуться с последствиями. Я была в чертовом беспорядке.
Мой брат Джоуи сказал, что они выбрали меня мишенью, потому что я привлекательная, а также назвал мучительниц ревнивыми сучками. Он сказал мне, что я великолепна, и велел принять это. Было легче сказать, чем сделать, и я также не была уверена в этом восхитительном заявлении. Многие из девочек, нацелившихся на меня, были теми же, кто издевался надо мной с дошкольного возраста. Тогда я сомневалась, что внешность имеет к этому какое-то отношение. Я была просто неприятна им. Кроме того, как бы он ни старался быть рядом и защищать мою честь, Джоуи не понимал, какой являлась моя школьная жизнь.
Мой старший брат был моей полной противоположностью во всех смыслах этого слова. Я маленького роста, он же наоборот высокий, мои глаза голубые, его — зеленые. Я была темноволосой, а он блондином. Его кожа золотистая от поцелуев солнца, а моя бледная. Он был откровенным и громким, в то время как я была тихой и замкнутой. Самым большим контрастом между нами было то, что моего брата обожали все в Общественной Школе Баллилаггина, она же ОШБ, местной государственной средней школе, которую мы оба посещали.
Конечно, попадание в команду по херлингу помогло Джоуи завоевать популярность, но даже без спорта он был отличным парнем. И будучи превосходным парнем, каким он был, Джоуи пытался защитить меня от всего этого, но это являлось невыполнимой задачей для одного парня.
У нас с Джоуи был старший брат Даррен и трое младших братьев: Тадхг, Олли и Шон, но никто из нас не разговаривал с Дарреном с тех пор, как он ушел из дома пять лет назад, после очередного скандала с отцом. Тадхг и Олли, которым было одиннадцать и девять лет, ходили только в начальную школу, а трехлетний Шон едва вылез из подгузников, так что у меня не было защитников, к которым можно было бы обратиться.
 
Такие дни, как этот, заставляли меня скучать по Даррену. Он был на семь лет старше меня. Большой и бесстрашный, идеальный старший брат для каждой взрослеющей маленькой девочки.
С самого детства я обожала землю, по которой он ходил; тащилась за ним и его друзьями, сопровождала, куда бы он ни пошел. Даррен всегда защищал меня, принимая на себя вину дома, когда я делала что-то не так. Ему было нелегко, и, будучи намного младше, я не понимала всей степени его личной борьбы. Мама и папа встречались всего пару месяцев, когда она забеременела Дарреном в пятнадцать.
Названный незаконнорожденным ребенком, потому что он родился вне брака в католической Ирландии 1980-х годов, жизнь всегда была испытанием для моего брата. После того, как ему исполнилось одиннадцать, все стало намного хуже для него. Как я и Джоуи, Даррен был феноменальным метателем, наш отец презирал его. Он всегда находил что-то неправильное в Даррене, будь то его прическа или почерк, игра на поле или выбор партнера. Даррен был геем, и наш отец не мог с этим справиться.
Отец обвинил сексуальную ориентацию моего брата в инциденте в прошлом, и никакие слова не могли донести до него, что быть геем — это не выбор.
Даррен родился геем, точно так же, как Джоуи родился натуралом, а я родилась пустой. Он был тем, кем он был, и то, что его не приняли в собственном доме, разбило мне сердце.
Жизнь с отцом-гомофобом была пыткой для моего брата. Я ненавидела отца за это больше, чем за все другие ужасные вещи, которые он делал на протяжении многих лет. Его нетерпимость и вопиющая дискриминация по отношению к собственному сыну были, безусловно, самыми мерзкими из его черт.
Когда Даррен взял годичный перерыв в херлинге, чтобы сосредоточиться на своем дипломе об окончании школы, у нашего отца крыша поехала. Месяцы жарких споров и рукоприкладства привели к огромному взрыву, когда Даррен собрал свои вещи, вышел за дверь и больше не вернулся.
С той ночи прошло пять лет, и, если не считать ежегодной рождественской открытки по почте, никто из нас не видел и ничего о нем не слышал. У нас даже не было его номера телефона или адреса. Он практически исчез.
После этого все давление, которое наш отец оказывал на Даррена, было перенесено на младших детей, которые, по мнению нашего отца, были его нормальными сыновьями. Когда он не был в баре или у букмекеров, то таскал мальчиков на тренировки и матчи. Он сосредоточил все свое внимание на них.
Я была ему бесполезна, потому что была девушкой и все такое. Не была сильна в спорте, и не преуспела ни в школе, ни в каких-либо клубных занятиях. В глазах моего отца я была просто ртом, который нужно кормить до восемнадцати. Это не было тем, что я придумала, отец говорил мне это бесчисленное количество раз. После пятого или шестого раза у меня выработался иммунитет к данным словам.
Он не проявлял ко мне никакого интереса, а я не была заинтересована в том, чтобы пытаться оправдать его иррациональные ожидания. Я никогда не являлась бы мальчиком, и не было никакого смысла пытаться угодить мужчине, чьи мысли вернулись в пятидесятые.
Я уже давно устала просить любви у человека, который, по его собственным словам, никогда не хотел меня. Однако давление, которое он оказывал на Джоуи, беспокоило меня, и именно по этой причине я чувствовала такую сильную вину каждый раз, когда он был вынужден прийти мне на помощь.
Джоуи учился в шестом классе, последнем средней школы, и у него были свои дела: с ГАА (Гэльская Атлетическая Ассоциация), его работа на полставки на автозаправочной станции, сертификат об увольнении и его девушка Ифа.
Я знала, что когда мне больно, Джоуи тоже больно. Мне не хотелось быть обузой на его шее, тем, за кем ему постоянно приходилось присматривать, но так было всегда, сколько я себя помню. Честно говоря, я не могла больше ни минуты смотреть на разочарование в глазах моего брата в этой школе. Проходя мимо него по коридорам, зная, что когда он смотрит на меня, выражение его лица меняется.