Дай мне больше (ЛП)

Его удары сопровождаются словами, похожими на оружие — пидор, педик, киска. Я просто позволяю ему бить меня. Я не сопротивляюсь и не пытаюсь его остановить. Как и слова, я позволяю ему поносить меня тем, что должно причинить мне боль, — его кулаками и оскорблениями.
Но когда он вбивает меня в землю, пока я не остаюсь лишь куском разорванной плоти на полу, я понимаю, что ничего не чувствую. Удары не причиняют боли. И имена тоже.
Они проходят сквозь меня, как будто меня бьет призрак. Потому что он и есть призрак. Даже за пределами могилы этот печальный старик, который много лет назад спился до смерти, пытается причинить мне боль. Но он не может, больше не может.
И вот так он исчез. Я лежу на полу в богато украшенной комнате в Новом Орлеане, где все изменилось, и в моем видении появляются их лица. Они призывают меня встать. Они обнажены, и я тоже, но я слишком парализован тем, что сделал со мной отец, и не могу пошевелиться. Даже если на моем лице нет ни капли крови, я лежу так, словно истекаю кровью.
Вставай, детка. Иди к нам в постель.
Ее голос звучит так реально, что я удивленно распахиваю глаза. Подняв голову с подушки, я оглядываюсь в поисках ее, но комната пуста. И моя кровать тоже. Схватив с тумбочки телефон, я проверяю время: 8:22 утра.
Встав с кровати, чтобы найти ее, я обнаруживаю, что гостиная и кухня пусты. И когда я понимаю, где она, я замираю. Что я найду, если пойду в его комнату, и как я к этому отнесусь?
У меня нет ни малейшего права злиться, если я найду их голыми, это уж точно. Я играл с их эмоциями, заставлял их быть вместе ради собственного удовольствия, открыла ящик Пандоры. Так что мне лучше быть готовым к тому, что из него выйдет.
Когда я дохожу до его двери, я нерешительно заглядываю внутрь. Дыхание вырывается с резким выдохом. Они спят в нижнем белье, их тела спутаны. Ее голова лежит на его руке, а ее нога задрапирована на его ногу, так же, как она иногда спит со мной. Для парня, который почти никогда не разрешает женщинам ночевать у себя, он выглядит вполне довольным этой.
Увидеть Дрейка — это как снова получить удар по лицу. Вчера вечером я вел себя с ним как мудак. Я полностью осознаю это. И я также знаю, что быть мудаком вообще — отстой, но быть мудаком по отношению к своему лучшему другу, который доверяет тебе, что ты не будешь мудаком, — это низкий уровень. Я должен принести ему самые большие извинения, а потом мне нужно будет разобраться, что, собственно, со мной не так.
Тот минет в клубе был лучшим минетом в моей жизни — прости, Изабель. Хотя я уверен, что она меня поймет. Когда его рот был на мне, а в голове не было ни единой мысли, кроме как о том, что это наконец-то произойдет, это было эйфорично. Темная комната была именно такой, какой я ее себе представлял. Освобождающей, ободряющей, сексуальной. Впервые в жизни я мог держать его в своих руках, и мне не нужно было думать о том, что это значит и что будет дальше.
Дрейк был идеален. Мы были идеальны.
Но где-то на склоне моего оргазма раздался голос отца, напомнивший мне, что со мной что-то не так. После этого я не знала, как смотреть в глаза Дрейку. Я испугался, что он захочет, чтобы я ответил ему взаимностью, и запаниковал. Я подумал, что он решит, что я просто играю роль — анонимный секс без обязательств, но даже я понимал, что это было неправдоподобно. Я оставил его стоять на коленях на полу, как гребаный трус, которым я и являюсь.
И я не виню его за то, что он бросил меня после этого. Я бы тоже бросил. Он предпочел напиться в баре. Я напился текилы, оставшейся с предыдущей ночи. Я избегал свою жену, врал о Дрейке и напился до чертиков.
Я не знаю, что влечет меня в его постель, но я понимаю, что у меня есть выбор. Я могу играть в бедняжку и вернуться в постель в одиночестве, дуясь и ворча. Или я могу сделать шаг в правильном направлении, поджав хвост.
Или я могу сделать шаг в правильном направлении с хвостом между ног.
Заползая в постель за Изабель, прижимая ее к себе, я ненадолго задумываюсь о том, как, черт возьми, мы вернемся к нормальной жизни после этой недели. Предполагалось, что это временно, но то, как эти двое сейчас обнимаются, доказывает, что даже они знают, что ничего временного в этом нет. Мы открыли дверь, и она не закроется так легко, как мы думали.
 
И, честно говоря, я не уверен, что хочу этого.
Я присоединяюсь к ним под одеялом и смотрю на Дрейка. Его волосы разметались по лицу, и я осторожно протягиваю руку и расчесываю их в сторону, мягко завивая их вокруг его уха. Мое прикосновение пробуждает его, и он моргает, открывая глаза. Когда он видит меня, выражение его лица напрягается, а затем он снова закрывает их, как будто возвращение ко сну — это его способ дать мне отпор.
— Дрейк, — шепчу я. Он не открывает глаза, но я знаю, что он меня слышит. — Прости меня. Я был мудаком, и у меня нет оправдания тому, как я с тобой обращался.
Он выжидает несколько долгих секунд, прежде чем ответить. — Тогда почему ты так поступил?
— Потому что у меня в голове полный пиздец. Я просто запаниковал. Прости меня.
Наконец, он открывает глаза и смотрит на меня. — Тебе никогда не нравилось, что я был с парнями.
Он загоняет меня в угол разговора, к которому я не готов, но готов я или нет, мне нужно во всем признаться.
— Это никогда не было связано с тем, что я осуждал тебя, — говорю я, не готов пока дать ему больше, чем это.
— И что теперь? — спрашивает он, в его голосе все еще слышится нетерпение.
— Завтра мы возвращаемся домой. Я не знаю, что будет, когда мы вернемся в Брайар-Пойнт. Это зависит от тебя и Из.
— Чего ты хочешь?
Вся эта поездка была посвящена тому, чего я хочу. Но раз он спрашивает, значит, я ему скажу. — Я не хочу, чтобы это заканчивалось.
Я заставляю себя сглотнуть. Мне чертовски неудобно говорить об этом вслух, но я все испорчу, если не попытаюсь выразить свои мысли. — И я хочу получить второй шанс.
Его глаза снова находят мои, а стиснутая челюсть расслабляется. Но как только жесткий взгляд исчезает, он возвращается.
— Я не думаю, что это хорошая идея, — шепчет он.
Все во мне рушится, и я снова чувствую себя куском изломанной плоти на полу, как во сне. Дрейк смотрит на меня, прижимая Изабель к себе. — Но я согласен. Я тоже не хочу, чтобы все закончилось.
Я знаю, что он говорит об Изабель, и, возможно, мне следует почувствовать себя территориальной собственностью, вернуть ее в свои объятия и напомнить ему, кому она принадлежит, но я сам навлек на себя это. К тому же я не теряю надежды, что если он все еще хочет ее, то есть шанс, что и я ему тоже нужен.
  
Правило № 25: Иногда приходится выбирать долгий путь домой
 
Изабель
Между Нэшвиллом и Брайар-Пойнтом две тысячи миль. И пока что все до единой — неловкие и спокойные. После первого дня езды мы остановились на ночь в гостинице, но Дрейк настоял на том, чтобы у него была своя комната.
На второй день нашего долгого путешествия я почувствовала колебания в нашем движении. Мы стали чаще останавливаться. Больше объездов, и мне кажется, что Хантер ехал медленнее, чем обычно. То, что должно было занять два двенадцатичасовых дня, быстро превратилось в три.
Никто не хочет возвращаться в реальность. Никто не хочет, чтобы эта фантазия закончилась, но мы также не решаемся говорить об этом или прикасаться друг к другу.
К утру третьего дня месячных нет, я начинаю чувствовать себя как дикая кошка в течке и не могу больше терпеть ни секунды этого невыносимого напряжения. Мы останавливаемся на заправке в северной Аризоне, и пока я жду у насоса, а ребята сидят внутри, я вижу впереди дорожный знак, который заставляет меня остановиться.
Лос-Анджелес, 318 миль.
Лас-Вегас, 107 миль.
Я никогда не была в Вегасе. Эта мысль закрадывается в мою голову, но я все время от нее отмахиваюсь. В какой-то момент мы должны вернуться домой. Мы не можем продолжать избегать реальности. Сколько бы мы ни ехали, сколько бы остановок ни делали, надвигающаяся реальность будет ждать нас, что бы мы ни делали.