Однажды в полночь

– Права насчет чего? – проявил настойчивость Джонатан.
– Насчет… кое-чего. Я слышала, что она правильно предсказывала определенные вещи.
Он недовольно фыркнул.
– Начни снова. Насколько мне помнится, во время нашего визита к миссис Херон вместе с Цинтией та упомянула о каком-то твоем путешествии по водам. И тут эта ее полоумная дочка Марта выпалила слово «ла Вей». И… дай-ка вспомнить. На балу ты – ох, да еще как! – возбудилась, узнав, что ла Вей – это имя первого помощника капитана на судне графа Ардмея. Подумать только, почему-то ты решила, что Лайон стал пиратом под именем ле Шат. Граф получил лицензию от короля на охоту за ним. А потом, – Джонатан заговорил медленнее, – ты отправилась в гости на загородную вечеринку. И осталась там на две недели. Практически сразу после твоего возвращения здесь объявился граф Ардмей, и вуаля! Ты выскочила за него замуж через несколько недель.
Вайолет выслушала его.
– Последовательность событий была такова, – осторожно согласилась она.
Джонатан пристально посмотрел на сестру.
На ее лице бродило выражение погруженной в себя, блаженно улыбавшейся мадонны, рука безотчетно поглаживала живот, что было уловкой, чтобы вызвать у брата чувство вины.
Вайолет давно следовало бы привыкнуть к тому, что на него такие уловки не действуют.
– Эта «загородная вечеринка», случайно, проходила не на корабле? – саркастически поинтересовался Джонатан.
Сестра по-прежнему держала рот на замке.
– Пресвятая Богородица! Вайолет! – Он испытывал страх, был недоволен и немного зол. – Что произошло? Единственное, что я могу сказать: я рад, что вы с графом Ардмеем теперь вместе. Тебе страшно повезло, что ничего дурного с тобой не случилось. Я безумно устал от секретов этой семьи. Дай мне клубок. Сейчас же!
Как настоящая кающаяся грешница, Вайолет, ссутулившись и крепко зажмурив глаза, протянула ему клубок ниток.
Он не хотел набрасываться на беременную сестру, поэтому с силой кинул клубок через комнату…
И угодил в возникшую в этот момент на пороге мать, как раз в ее богато украшенную грудь.
Клубок отскочил от нее, покатился по ковру, оставляя за собой след из разматывавшейся голубой нити, подкатился к ногам Вайолет и остановился, как преданный щенок.
Джонатан и Вайолет замерли наполовину от ужаса, а наполовину, – чего уж тут скрывать! – от удовольствия.
Онемев от неожиданности, мать мгновение стояла совершенно неподвижно. Потом пришла в движение.
– Что я говорила тебе о том, как надо бросаться вещами в доме, Джонатан? – наконец спросила она.
Он сделал вид, что вспоминает.
– Никогда не промахиваться?
Мать засмеялась. Фаншетта Редмонд всегда сквозь пальцы смотрела на проделки младшего сына. Возможно потому, что после неожиданного исчезновения его старшего брата Лайона мать вообще перестала смеяться. И только Джонатан в один прекрасный день сумел развеселить ее.
– Отец хочет поговорить с тобой, сын. Я не знала наверняка, что ты приехал. Сейчас он в библиотеке.
– Ах! – только и сказал Джонатан в ответ.
В коротком восклицании было скрыто так много! Отец к проделкам сына относился не так снисходительно, как мать.
– Спасибо, – не забыл добавить Джонатан.
– Разговор не значит приговор, мой дорогой.
Он тут же нашел достойный ответ:
– Тюремный юмор, матушка. Но придумано удачно.
Мать слегка покраснела. Возможно, она совершенно естественно предположила, что сын попал в какую-то переделку. Позже будет достаточно времени, чтобы все объяснить ей.
Джонатан встал и потянулся, заметив при этом, как на лице матери промелькнуло удивленное, смешанное с тоской выражение, которое, впрочем, тотчас исчезло. Джонатан сообразил, что она, как и многие другие, обратила внимание на его все более увеличивающееся сходство с Лайоном.
Проклятье!
Он любил брата. Но прекрасно понимал, что тот отнюдь не был святым, о чем другие иногда хотели забыть, если вообще знали об этом. И Лайон исчез, не сказав никому ни слова, будто бы потому, что Оливия Эверси разбила ему сердце. Это было как исполнение древнего проклятия, о котором знала вся Англия: раз в поколение между Эверси и Редмондами вспыхивала любовь, влекущая за собой катастрофические последствия. В этом веке вражда между семействами Эверси и Редмондов кипела, скрываемая внешней любезностью. А в другие времена, как, например, в 1066 году, они, по слухам, топорами пробивали друг другу черепа. И вот – исчезновение Лайона…
 
Джонатан намотал нитку на клубок и, не говоря ни слова, отдал его сестре. Поцеловав мать в щеку, он отправился наверх, чтобы уговорить отца вложить деньги в дело сына, который не собирался никуда исчезать, не говоря уже о том, чтобы пасть жертвой проклятия, связанного с неуместной и неподходящей любовью.
Нет, ни в коем случае! Он станет победителем, а не побежденным.
Редмонды побеждали всегда! И с неизменным успехом.
 
Глава 3
 
Если кабинет отца воспринимать как симфонию, то написать ее должен был сам Бах. Со вкусом, выверено, мужественно и стройно. Здесь было много коричневого и бежевого цветов, драпировки из богатых и плотных тканей – бархата, сукна и крепа. «Лучший способ заглушить крики жертв Айзеи», – подумал Джонатан и развеселился. Хотя глушить крики было не так уж и необходимо. Его отец мог просто парализовать жертву – либо непокорного сына, либо дурно распоряжавшегося делами управляющего – одним лишь умело подобранным словом и острым взглядом зеленых блестящих глаз. Прямо как… дикарь, вооруженный копьем с отравленным наконечником.
Джонатан много узнал про туземцев, про копья с отравленными наконечниками и тому подобное от брата Майлса, знаменитого путешественника, которого чуть не съели каннибалы где-то в Южных морях. Вообще-то его больше интересовали рассказы про прекрасных темнокожих женщин, которые разгуливали обнаженными выше талии, но он запоминал и другие, малоинтересные детали, которые прилипали к щекотавшим воображение фактам, как пушинки к засахаренным сладостям. Джонатан никогда не забывал того, что узнал.
Прежде всего того, что Айзея, прицелившись, не промахивается никогда.
Впрочем, Джонатан тоже. Можно было бы спросить об этом любого в Пеннироял-Грин. С соревнований по дартсу в трактире «Свинья и чертополох» он принес домой четыре приза и стал победителем в нескольких соревнованиях по стрельбе в Суссексе.
И никто представить себе не мог, что каждый дротик, поразивший мишень на доске, имел свою метафорическую цель.
Кроме того, Джонатан достаточно хорошо знал своего отца, чтобы не напоминать про дартс. Место младшего в семье имело свои преимущества. Ты понимал, чего делать нельзя, что – можно и что именно нужно сделать, чтобы добиться своего. Главным при этом было как можно реже попадаться в поле зрения пронзительных глаз отца и, таким образом, оказаться вне досягаемости для его пронзительного ума.
– Джонатан! – По крайней мере имя его прозвучало тепло и радостно.
– Очень рад видеть тебя, отец.
Айзея не предложил ему бренди, что было удивительно. Разговор будет коротким и неприятным? Или он думает, что Джонатан уже пьян? И тогда все разу предстало в зловещем свете, и на его нервах можно было играть, как на лютне, – так натянуты они были.
– Присаживайся, сын. Я как раз читаю письмо от мистера Ромьюлуса Бина, владельца Ланкастерской хлопчатобумажной фабрики. Он запрашивает дополнительные финансовые подробности. Количество слуг, которые у меня сейчас работают, их возраст, например. Все это довольно странно, но пусть будет, как будет. Займусь этим в самом конце.
– Герцог Грейфолк тоже интересуется Ланкастерской фабрикой.
Айзея, не спеша, откинулся на спинку кресла и пристально посмотрел на Джонатана.
– Где ты раздобыл такую информацию?
– За ужином у него дома.
Пауза.
– Тебя пригласили?
– Естественно. – Джонатан не видел необходимости объяснять, каким образом было получено приглашение.