Я признала хаос (СИ)
‒ Я сам захотел… ‒ Лирис отворачивается и досадливо цыкает. Кажется, его сердит то, что приходится мне что-то объяснять. Да и вообще разговаривать со мной.
Надеюсь, он в курсе, что я тоже не в восторге от того, что мы дышим одним воздухом.
Старательно игнорирую Эли, в чьих глазах горит странноватая маниакальная жадность, и смотрю на плиту.
Вообще-то дрыганье Лириса за плитой меня не особо удивляет. Сама я частенько просила мать Тамары, Марту, научить меня тому или иному кулинарному изыску. Яркость продуктов, свежесть овощей, запах еды, ‒ все это пестрело красками и разительно отличалось от серости и гнили Клоаки. И я хотела получить больше яркости. Трогать, творить, создавать то, что сияло жизнью в самых разнообразных ее проявлениях.
Да и готовка еды – не то занятие, что может подпортить репутацию всяких там аристократишек. Ничего плохого в работе своими ухоженными ручками нет.
Поворачиваю голову и окидываю скучающим взором пустой холл. Видимо, посторонняя помощь не предусмотрена, и мелкие паразиты предоставлены сами себе. А это значит, что они могут пробыть здесь еще уйму времени.
А лично мне очень хочется кушать. И, возможно, сегодня получится употребить что-то получше жидких смесей.
‒ Да чтоб ва-а-а-ас, ‒ выдаю я зевком и неторопливо просачиваюсь в помещение.
У Лириса вдруг дико расширяются глаза. Он будто готов вот-вот куда-то ринуться, но, вопреки желанию, на миг промелькнувшему на его лице, мальчишка остается на месте. Только демонстративно косится в сторону, выставляя на обозрение хвостик белесых волос на затылке. Эли цепляется за футболку брата и то и дело клонится вперед, а затем, словно одергивая себя, опять прячется за брата.
Напряженка. У меня, кстати, тоже нервы предельно натянуты. Правда я виду старюсь не подавать и лицо сплошным камнем держу. По примеру Виви. Вот у кого мимика практически полностью отсутствует. А раньше совсем другим был
Добираюсь до плиты и задумчиво оглядываю густую смесь в миске на стойке.
‒ Это чего? – Не то чтобы я намерено вошла в образ, но чувствую, что в движениях и в интонациях у меня появилось нечто от представителей контингента темных подворотен. Тех, что уши зубами отрывают и виртуозно прописывают в печень.
‒ Панкейки, ‒ сквозь зубы бормочет Лирис.
‒ Ага? – Оцениваю содержимое сковородки, издаю присвист и, навалившись, вальяжно устраиваю локоть на плече мальчишки. – Оно и ясно. ‒ Протягиваю руку над плитой и выставляю указательный палец в сторону блюда. – Однако, кажись, там что-то нездорово вспухло и разбомбилось.
Эли встает на цыпочки и практически повисает на боку брата, чтобы тоже посмотреть на сковороду.
Лирис разворачивается ко мне, да так резко, что его хвостик вырисовывает в воздухе фигуру, а созданный ветер поднимает мою челку и сносит назад локоны, ранее ютившиеся у щек.
Не могу понять, что злит больше. То, что козявки Виви умопомрачительно красивы, или то, что я не в силах не отметить это обстоятельство всякий раз, как вижу их?
А злющий Лирис к тому же сияет. Возможно, это только мое воображение, но, в отличие от обстановки вокруг, его образ на удивление четок. Он как большущая драгоценность, сверкающая в обрамлении из камня.
‒ Это… панкейк, ‒ переходя на разгневанный шепот, возражает Лирис.
‒ Потрепанный жизнью панкейк, ‒ соглашаюсь я, катаясь взглядом по всем вздутиям и гористым образованиям на поверхности потустороннего блюда. Вздыхаю и вырубаю конфорку. – Слышь, не трись тут. – Пихаю ладонью ошарашенного Лириса и, быстренько обшарив близлежащие ящики, составляю план действий. – Припечатайте где-нибудь свои тылы, пока я не начала лягаться и ругательствами расширять ваш скудный кругозор.
‒ Ты… ‒ пытается что-то вякнуть Лирис.
Упрямый какой.
Оборачиваюсь и тыкаю пальцем ему в нос.
‒ Сидеть.
‒ Грр…
‒ Сидеть тихо.
Разворачиваюсь обратно к плите, больше не особо заботясь о том, чем малявки заняты.
Со смесью проблем не возникает – поваренок намешал нечто сносное. Впадаю в умиротворяющий транс. Прошло уже много лет, но я никогда не переставала восхищаться богатством красок мира. Он по-прежнему ярок. На фоне побитых переулков Клоаки все выглядит словно бесконечный праздник.
Легкая уборка завершается, и вот сковородка отзывается на мое дирижерство таинственным шипением. Прокручиваю между пальцами лопатку и сую нос в матово-желтый заварочный чайник. Неплохо. Пахнет манго. Уже можно намутить чаек.
И ра-а-аз. Пришлепываю к тарелке первый панкейк и, возжелав добиться идеальности, двигаю его к середине. Зачерпываю смесь и продолжаю играться со сковородой. Съестная горка растет.
Вспоминаю вдруг, что мой досуг относительно лишен уединенности. Смотрю через плечо, проверяя, куда делись мелкие.
Все еще тут. Притаились, как зверюшки.
Эли, к моему неудовольствию стоит совсем рядом, и сжимает в кулаке край моего свисающего пояса. Наглость дитенка я не заприметила только потому, что он не производил никакого шума и к тому же не тянул пояс, не дергал и даже не шевелил его.
Лирис предпочел держаться подальше. Опершись локтями на спинку дивана, он наблюдает за мной с неприкрытым сомнением. Наверняка ждет, когда я начну лютовать и бешено размахивать раскаленной сковородкой.
А я всего-то поесть намереваюсь. И то, что мои руки следуют командам, а пальцы отлично сгибаются, поднимает настроение до небесных высот.
Главное, своевременно вытеснять из разума глупые предположения о том, что мое прекрасное самочувствие – заслуга Виви и его манипуляций «тычу куда хочу и когда хочу». У меня серьезные проблемы как раз из-за того, что этому отбитому психу нравится в мое тело всякие свои телесные жидкости вливать.
Выбираю между вариантами отпихнуть Эли коленом или хлопнуть ему по голове рулоном бумажных полотенец. В итоге заставляю его отлипнуть от меня, сунув в руки тарелку с готовыми панкейками.
‒ Лопай, козяв… ‒ Дергаюсь, удивившись сверкающим глазам мальчишки. Вид у того ошалелый. Ощущение, словно я ему не еду подсунула, а ключ от личного парка развлечений вручила.
Вся язвительность куда-то пропадает. Прочищаю горло кашлем.
‒ На стол поставь. А то щас точно поваляешь.
Как эта мелочь не уронила тарелку – везение да и только. Ведь понесся в сторону стола чуть ли не вприпрыжку.
Бесят. Бесят. Бесят.
Сердито сопя, сгребаю все емкости с джемами, скорее всего, заранее выставленными Лирисом, и пихаю все добро в руки старшего из братьев.
‒ Ты тоже лопай, Хвостик.
Тот внимательно смотрит мне в глаза, переводит взгляд на Эли, ползущего по дивану на коленках, и молча сжимает руки вокруг разноцветных склянок.
Чего творю – черт знает.
Недоумевая, почесываю себе нос кончиком лопатки и жду готовности очередного панкейка. Лирис, отчего-то ставший вмиг менее воинственным, осторожно бродя вокруг меня, готовит чай на две чашки. Боковым зрением вижу, как он барабанит пальцами по стойке, а потом стаскивает с полки еще одну чашку. Все три наполненные чаем емкости перебираются на стол.
Ситуация до смешного походит на кормежку диких львов. Мелочь осторожничает и, кажется, задумывается даже над тем, как по-особому дышать при мне. Я, в свою очередь, слежу за тем, чтобы держаться от них подальше. Бросаем друг другу этакие метафизические куски мяса с откровенным посылом.
Входная дверь открывается. Машинально встаю в стойку, вытянув в сторону прибывшего лопатку. Проскальзывает дикая мысль, что будто на месте преступления застали.
Виви, облаченный в белую рубашку и темные брюки, с ходу вцепляется в меня взглядом. Не пошевелиться. По затылку проходится холодок и ныряет за шиворот, соскальзывая вдоль спины к самому низу.
И сцена в постели так и лезет в голову, мешая сохранять невозмутимость и формулировать ехидные комментарии.
‒ Забавное платье, ‒ опередив, к моей досаде, меня, бросает Виви.
Ты ж сам его в моем шкафу оставил, придурок.
Придерживаю собственное мнение при себе и ухожу в фазу игнорирования. Ну, подумаешь, стоит тут один. Хочет – пусть хоть потолок забугрившимся телом подпирает.