Ни конному, ни пешему... (СИ)

— А скажи, Никифор, что случилось с этой…Василисой? Ты ведь знал ее. Она жива, или…
— Или, Степан, или… Не знаю, зачем хозяйка тебе показала. Она не любит ворошить эту историю. Сколько лет словом не обмолвилась ни разу, а тут…
На кухню просочилась Яга в длинном халате и домашних тапочках. Подвинула к столу стул, достала из буфета рюмку. Степан с Никифором переглянулись.
— Василиса дар не приняла, — тихо сказала ведьма, — Леса боялась до одури. От нелюдей шарахалась. Слишком взрослая, слишком...идейная. Я её не выпускала. Пыталась учить. Надеялась... В конце концов она сама открыла дорогу и ушла. Поступила в институт, замуж вышла. Вася погибла в 41 году под Москвой. Пошла добровольцем в разведку. Ей было около сорока… Дура!!! — Ядвига грохнула кулаком по столу, — сейчас в полную силу могла входить!
Никифор осторожно погладил хозяйку по руке. Она накрыла его ладонь своей, закрыла глаза.
— Что же мне делать, батюшка-домовой?! Ты ещё моей наставнице служил!!! Меня хворостиной по лесу гонял! Мои девочки все погибли. Все до одной. Подскажи, как Лизоньку вырастить, как ее уберечь?! Я не знаю!!! Я боюсь ошибиться...
Тикали часы на стене, за окном уже серело, просыпались птицы. Ночи в июне короткие, светлые…
Домовик долго молчал.
— Старая Яга, — наконец медленно протянул он, — ушла, когда все знания тебе передала. У нее четыре ученицы ранее было. Я их не застал.
Ядвига задумалась, встала из-за стола, подошла к окну. Четвертый час, а светло. Скоро взойдет солнце. День обещает быть жарким. Лизонька давеча купаться на озеро просилась. Можно взять с собой ее приятелей. Джип большой — поместятся. Степка рыбалку любит — пусть душу отведет, не все ему в офисах просиживать. Старая ведьма улыбнулась, открыла окно и глубоко вдохнула свежий воздух раннего утра.
Кажется, она поняла…
  
Часть вторая
 
Глава первая
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Тишина…
Черные стволы лесных великанов…
Редкие снежинки…
Последние дни ноября…
Предзимье…
Скованная холодом земля обиженно молчит, терпеливо ждёт оттепели, кутается в одеяло опавшей листвы, пытаясь сохранить последние капли тепла.
Время перелома…
Время перехода…
Время… оно послушно замерло, застыло в вечернем сумраке и…качнулось в зимнюю сторону, побежало пугливой поземкой, заструилось северным ветром, потекло ледяными сполохами по озёрной глади.
Лес вздохнул кронами вековых дубов, потянулся тонкими веточками осинок, хрипло рассмеялся вороньей стаей. Зимаа...скороо…Он ждал ее, звал, тосковал…
Пора безумной и бездумной свободы.
Первый снег разбудил снежников — белых волков, духов зимы. Из летнего логова выбрался старый вожак — матёрый, хитрый. Тронул лапой почерневшие от холода листья, выпустил лезвия когтей, сгреб черно-белое крошево, припал к земле, втягивая носом воздух. Запахи текли невесомыми нитями, дробились, множились, дразнили голодного зверя. Звали.
Лес подбросил пригоршни снега, стукнул волка по спине еловой шишкой, дунул белому в нос колючим ветерком.
— Я соскучился, Старый! Буди детёнышей, буди волчицу! Первый снег…
Снежник фыркнул, оскалился и…упал на спину в невесомое облако поземки. Лес обнял его холодом земли, взлохматил ледяным дыханием белоснежный мех, потрепал любимца за уши еловой пятерней.
— Доброй охоты, брат! Дикой охоты…
Стая летела сквозь сумрак. Белые тени сочились между деревьями, растекались призраками по нехоженым тропинкам.
Лес смотрел черными волчьими глазами, тяжело дышал клыкастой пастью старого вожака, пел голосом матери-волчицы, смеялся от щенячьего восторга молодняка, жадно глотал кровь убитого оленя. Лес был силен и счастлив. Лес был стар вековыми корнями и камнями, сотнями дорог и путей, памятью бесконечных рождений… Лес был молод хрупким льдом родников и спящими до поры семенами, искрами лунного света и радостью детенышей.
ОН протянул руку, взъерошил загривок Старого. Молодые волки замерли, настороженно принюхиваясь, пытаясь понять…
 
ОН присел перед вожаком, обнял, зарываясь лицом в густую холодную шерсть, вдохнул родной запах дикого зверя.
— Это я, узнаешь? Признаешь?
Белый рыкнул, поднял тяжёлую лапу и притянул к себе…тощего мальчишку. Такого хрупкого и слабого, такого живого. Волчица подошла, толкнула лбом, заворчала. Ребенок, не оборачиваясь, протянул к ней руку. Он стоял голыми коленками на ледяной земле, обнимая двух огромных снежников, привыкая к гулким ударам человеческого сердца, горячей крови в венах, дыханию в груди и давно забытому чувству воплощения.
Стая, осмелев, подошла ближе. Младшие волки кланялись лесному хозяину, норовили лизнуть. Мальчишка смеялся, уворачивался от клыкастых пастей, вытирая лицо, беззлобно отпихивал самых наглых щенков, лохматил снежную шерсть, жмурил глаза от яркого лунного света. Внезапно сорвался с места, помчался в темноту. Старый вожак рявкнул на вновь притихшую стаю и понесся следом. Через мгновенье чернота ночи вспыхнула безумным вихрем метели! Пряталась нечисть, скулили от страха перевёртыши, водяницы уходили в трясину под тонким льдом, лесные духи затаились в испуге, неупокоенные дрожали от ужаса — дикая охота неслась по макушкам вековых сосен! Давно, ох как давно лес не выпускал нового хозяина.
Услышав далекий вой, вздрогнула старая ведьма. Закрыла глаза, прислушиваясь.
— Поди ж ты…первый снег. Никак нового лешака приветствуют, ироды. А старый пень хитёр! Ушел, растворился в корнях. Устал, видишь ли, человеком! Ну, погоди у меня, сопля мелкая, я с тебя все его долги стребую!!!
******
День выдался пасмурным. Снеговые тучи висели над заповедной чащей. Выпавший ночью снег и не думал таять. Ведьма, всю ночь чутко слушавшая голоса леса и задремавшая лишь под утро, медленно отворила скрипучую дверь низкой бревенчатой избы. Черный кот выскочил на двор, громко мяукнул и скрылся за частоколом. Стая ворон с резким карканьем сорвалась с ветвей. На шум-гам из сарая выглянул домовик. Поклонился хозяйке, открыл было рот и… захлопнул варежку. Понял дурень, — давний спор о несмазанных петлях сейчас не ко времени. Может, и будет с нелюдя толк, если бросит лезть с пустыми советами.
Старуха любила скрип старой двери, вросший в землю порог, почерневшие от времени бревна…Затворяющие знаки на косяках и воротах она, будучи еще девчонкой, резала, напитывала жертвенной кровью. Простым людям на ЭТУ сторону хода нет. А те, кто дойти сподобятся, кто тропы распутать смогут — люди ли, нелюди, — без ее воли не переступят охранного круга. Да и лес уговор крепко держит. 
Держал. До сего дня. Старый лешак многим Яге обязан был. Только ушел таки… Давно грозился, жаловался, что на покой хочет, что устал ногами землю топтать, лесной нечисти укорот давать, границу беречь…
Эх. Туго будет ей без старого друга-недруга. Тяжко и… одиноко? Пожалуй.
Надо идти к воротам. Не ровен час, гость дорогой объявится, чтоб ему пусто было, сопляку. Зима на носу, нечисть в силу входит, а тут — щенок мелкий вместо матёрого хозяина. Учи его, воспитывай, корми.
Кстати…
— Никифор! — ведьма стукнула сучковатой клюкой по стене, подзывая домового. — Обед готовь. Старый стаю приведет. Они после летней спячки нас с тобой схарчить могут. Слыхал, что ночью творилось?! Весь лес ходуном ходил. Хорошо ума хватило к людям не выпустить. Охотнички хреновы!
Домовик на миг замер, припоминая прожорливость белых тварей, затем хлопнул себя ладонями по бокам, зачем-то погрозил кулаком в сторону забора и подался в погреб за припасами. Старуха усмехнулась — будет с нелюдя толк.
Примостившись на завалинке, она устало вздохнула, сложила морщинистые руки на коленях, прикрыла глаза. Гости ждать себя не заставили. На поляну один за другим выходили белые волки. Одуревшие от свободы и пьянящей силы, дерзко порыкивающие, они шли прямиком на дремлющую старушку в ветхом тулупе. Окровавленные пасти и глаза, залитые тьмой дикой охоты. Дыхание мертвой стужи и сила новорожденной зимы…