Капля яда. Бескрайнее зло. Смерть на склоне (сборник)
– Когда же вы мне объясните, что мы празднуем? – серьезно спросила Розмари.
– Сейчас. – Гибсон поднял рюмку с последними каплями коньяка. – Мы празднуем то, что вы снова пришли в себя.
Глаза Розмари наполнились слезами, и она ничего не ответила.
– Уже поздно, – тихо проговорил Гибсон. – Пора домой.
– Да. – Розмари нащупала лежавший за спиной шерстяной шарф.
Она, похоже, дрожала. Официант отодвинул столик. Они поднялись и медленно пошли к выходу, словно все еще очарованные едой и недавним весельем. Гибсон взял широкую, мягкую накидку, Розмари повернулась к нему спиной, и он укутал ее – хотел, чтобы ей стало тепло и уютно. Движения его рук были нежными. Розмари склонила голову, и на мгновение ее щека коснулась его ладони.
Всего лишь на секунду. Но эта секунда перевернула мир.
Гибсон вышел за ней в вестибюль и открыл дверь, которую придержал пожелавший им спокойной ночи хозяин заведения. А затем предупредил, что сгустился туман и следует быть осторожнее. Гибсон что-то ответил. Он был потрясен. Только что обнаружил, что влюблен в свою жену Розмари, которая на двадцать три года моложе его, но это не имеет никакого значения. Он просто сходит по ней с ума и теперь понимает смысл слова «влюблен». Влюблен… влюблен… влюблен!
Они оказались среди странной красоты – в месте, совершенно непохожем на привычный мир. Сгустился туман, но – о! – как же все было красиво вокруг.
Розмари помедлила, сделала шаг назад и на мгновение прижалась к нему. От всего прежнего мира остались только их два тела, и лишь они имели значение. Все остальное оказалось под плотным покрывалом тумана. Поля по другую сторону дороги впали в дремоту и куда-то провалились.
– Давайте поведу я, – предложил Гибсон.
– Нет, нет! – ответила Розмари. – Я привыкла к старушке «арк». О, Кеннет, как же вокруг здорово!
Они ощущали флюиды друг друга, и Гибсон наслаждался этой минутой. Все было так ново, приятно и прекрасно, что не описать.
Они забрались в машину. Розмари завела старенький, шумный мотор и выехала с парковки. Гибсон напрягал зрение и старался ею руководить. Но понял, что почти ничего не различает. Она ехала медленно и осторожно. Автомобиль-ветеран уверенно катил по асфальту. Невидимый впереди мир, пропадая, смыкался за спиной. Они оказались в «нигде», но все еще оставались на земле – вместе и всего в десяти милях от дома.
Гибсон не думал о прошлом и не заглядывал в будущее. В голове путалось – одно было ясно: он влюблен, и все вокруг стало по-другому, пронзительно красивым.
Внезапно перед ними возник свет фар – из ниоткуда, словно его только что сотворили, – и на них выскочила другая машина. Гибсон успел заметить, как Розмари резко крутанула руль. Затем последовал страшный треск, всполох боли, и мир совершенно исчез из его чувств.
Глава VI
Его связали, приковали цепью, как собаку к конуре. Ему бы не удалось освободиться от пут, даже если бы хватило духу попытаться покинуть кровать.
– Она в порядке? – спросил Гибсон. – Вы ее видели? – Он скосил глаза, стараясь разглядеть лицо, но девушка с планшетом села и оказалась слишком низко для его взгляда.
– Нет, – услышал он. – Вообще-то не видела. Но поднималась на ее этаж, хотела получить информацию. С ней все в порядке, мистер Гибсон. Честно. Все вам так скажут.
– «Все в порядке» – это что значит? – Он начал раздражаться. Его нога была неприлично задрана, тело стянуто, чувства притупились, но по больничным меркам с ним было все в порядке. Что происходит, кроме того, что ему не грозит смерть? А с ней?
– Мне сказали, что она некоторое время была без сознания и у нее шок, – сообщил простоватый голос. – Но это все. А теперь, мистер Гибсон, пожалуйста…
Он повернул голову. Похоже, это была единственная степень свободы, которая ему осталась. «Кто теперь сможет заставить Розмари улыбнуться?» – подумал он с нахлынувшим отчаянием.
– Вам больно? – спросила девушка с некоторым состраданием. – Может, все же вернемся к нашим записям?
– Еще бы не больно! Еще как больно! Здесь, внутри. Я чувствую себя в коконе из пуха и тумана. – Тумана? Гибсон вздрогнул. Его, наверное, напичкали наркотиками. Язык какой-то тяжелый и в то же время развинченный. – Боли я не чувствую, но осознаю, что она со мной, вокруг всего тела. Какой сегодня день? Сколько времени? Где я? – Гибсон испуганно шевелил губами.
– Сегодня суббота, двадцатое мая, – получил он медленный, терпеливый ответ. – Времени двадцать минут десятого утра. Вы в Госпитале Святого Апостола Андрея. Вас привезли вчера вечером. Прошу прощения, мистер Гибсон, мне требуется получить от вас для регистратуры кое-какую информацию.
– Знаю, – ответил он вполне разумно.
Гибсон испугался до холодного пота: что, если ему лгут? Это вполне вероятно. Его изранило и искалечило, и врачи в своей мудрости решили, что будет лучше, если скрыть от него горькую правду. Он как можно шире открыл глаза и старался приподнять голову, чтобы сквозь пух и дымку разглядеть девушку.
– Сядьте выше. Я вас не вижу, – потребовал он.
Девушка приподнялась. «Вот сюрприз, какие у него красивые глаза, – подумала она. – У женщины были бы вообще потрясающими. Почему все так несправедливо: у нее с сестрами прямые волосы, а у братьев от природы волнистые». Девушка потупилась, чтобы не выдать своих мыслей.
– Что с ней делают? – отчаянно спросил Гибсон.
– Насколько понимаю, дали успокоительное. Хотят подержать в палате и понаблюдать несколько дней. По крайней мере, поговорить я с ней не могла.
– Хорошо, – возбужденно продолжил он. – Именно это с ней и нужно делать: подержать здесь и понаблюдать. Понимаете, она вообще слабенькая. У нее было трудное время, а тут еще эта авария. Ее состояние может вернуться.
Девушка вздохнула и взялась за ручку.
– Вашу фамилию и адрес я знаю. Теперь вот что: когда вы родились, мистер Гибсон? Простите, мне нужно заполнить этот формуляр.
– Хорошо, – ответил он. – Пятнадцатого января девятисотого года. Теперь не составит труда подсчитать, сколько мне лет. Не нужно даже вычитать.
Девушка записала.
– Вы женаты? Сколько времени? – спросила она.
– Пять недель.
– Вот как? – Ее голос стал живее, и в нем прозвучал интерес. Следующий вопрос анкеты касался детей. Девушка начала было писать в графе «нет», но остановилась и спросила: – Это ваш первый брак?
– Первый и единственный. – Он все пытался ее рассмотреть. – Можете мне сказать: ей больно?
– Послушайте, мистер Гибсон. – Девушка заговорила тверже. – Как мне вас убедить? Вас не собираются обманывать. У нее не нашли даже сотрясения мозга. Я бы знала, если было бы что-то плохое. Поверьте, я сообщила бы вам.
Он наконец разглядел ее лицо – оно было добрым, светлым и серьезным.
– Верю, – слабо промолвил Гибсон. – Спасибо.
Он находился в больничной палате, где не было телефона. Чувствуя себя оторванным от Розмари дальше, чем если был бы за тысячу миль, и капризничая от собственной беспомощности, попросил:
– Можно написать ей открытку?
– Нет. Она, наверное, сумеет спуститься вас проведать. Например, завтра.
– Ее могут выписать раньше меня? – Гибсон внезапно встревожился.
– Полагаю, что да. Вам-то придется какое-то время провести у нас.
– Не надо, пусть не выписывают.
Гибсон не мог представить, что Розмари придется остаться одной. Миссис Вайолет станет приходить, но она такая холодная, отстраненная. Пол Таунсенд – добрый человек, но откуда у него время, чтобы находиться рядом? Никого вокруг, думал он в панике. У Розмари нет, но у него-то есть. Сестра!
– Вы можете послать телеграмму? – спросил он.
– Пожалуй… или попрошу медсестру.
– Сделайте вы сами. Отправьте мисс Этель Гибсон. – Он дал адрес. – Записывайте: «Не тревожься, но я попал в автомобильную аварию и лежу в больнице. Розмари не пострадала, однако нуждается в тебе. Если сумеешь, приезжай».