Друзья, любимые и одна большая ужасная вещь. Автобиография Мэттью Перри
После каждого моего возвращения в Канаду образ отца и запах, стоявший в его квартире, преследовали меня по нескольку месяцев, пока не исчезали. А потом снова приходил мой день рождения, и мама делала все, что могла, для того чтобы скрыть тот очевидный факт, что моего отца нет с нами рядом. И всякий раз, когда на столе появлялся слишком большой торт, покрытый множеством оплывающих свечей, в каждый свой день рождения я желал себе одного и того же, я шептал про себя: «Хочу, чтобы мои родители снова были вместе!» Может быть, если бы моя жизнь дома была более стабильной, или если бы отец был рядом, или если бы он не был Суперменом, или если бы у меня не было быстрого ума и острого языка, или если бы Пьер Трюдо… то я не был бы всем так чертовски неудобен все это время.
Да, тогда я был бы счастлив. И диетическая кола была бы вкусной, а не просто нужной.
Без надлежащих препаратов я всю жизнь чувствовал себя не в себе и жаждал любви. Процитирую великого певца Рэнди Ньюмана: «Чтоб притвориться другим, мне нужно много лекарств». И думаю, не мне одному.
* * *— Привет, Сюзанна дома?
— Да, а могу я сказать маме, кто звонит?
— Это Пьер.
Когда зазвонил телефон, мы с мамой наслаждались лучшим днем в нашей жизни. Мы целый день играли в игры — даже пытались играть в «Монополию», но это трудно, если вас всего двое. А потом, когда стемнело, мы нашли в нашем маленьком телевизоре фильм «Энни Холл» и смеялись до колик над тем, что домик героя Вуди Аллена находится рядом с парком аттракционов с русскими горками. (Я не понимал шуток о сексе и отношениях полов, но даже в восемь лет смог понять комичность сценки о человеке, который чихает в коробочку с белым порошком стоимостью $ 2000 за унцию.)
Это было мое самое любимое воспоминание детства — сидеть с мамой и смотреть этот фильм. Но сейчас звонил премьер-министр Канады, так что я снова был на грани ее потери. Когда мама взяла трубку, я услышал, как она «включила» свой профессиональный, ворчливый голос. Это был голос другого человека, некоей Сюзанны Перри, а не моей мамы.
Я выключил телевизор и пошел спать. Я укрылся с головой и (пока еще) без всяких барбитуратов беспокойно проспал до тех пор, пока рассвет не проник в окно моей спальни в Оттаве.
Помню, примерно в это же время я однажды увидел, как моя мать плачет на кухне, и подумал: почему она просто не выпьет? Понятия не имею, как я пришел к мысли о том, что человек, хлебнувший алкоголя, перестает плакать. Я, конечно, в свои восемь лет еще не пил (для этого пришлось ждать еще шесть лет!), но каким-то образом окружающая среда научила меня, что выпивка равносильна смеху и веселью. А еще она очень нужна тем, кто стремится избавиться от боли. Если мама плачет, то почему бы ей просто не выпить? Ведь тогда она напьется и не будет ничего чувствовать, верно?
Может быть, она плакала оттого, что мы все время переезжали? Монреаль, Оттава, Торонто… Хотя большую часть детства я прожил в Оттаве. Я много времени проводил в одиночестве; конечно, иногда со мной оставались няни, но они никогда не задерживались у нас подолгу, поэтому в конце концов я просто стал добавлять их к списку тех людей, которые меня бросили. И при этом я продолжал оставаться забавным, бойким, остроумным — просто для того, чтобы выжить.
Оказавшись рядом с Пьером Трюдо, моя красавица-мать мгновенно стала знаменитостью такого уровня, что ей предложили должность ведущей национальных новостей на канале Global Television в Торонто.
Эта работа открывала перед ней такие возможности, что она просто не могла от нее отказаться. Все шло неплохо до тех пор, пока однажды, рекламируя конкурс красоты, мама не сказала: «Уверена, что все мы еще залипнем на это зрелище». Это была забавная фраза — немного сюрреалистичная, поскольку произнесла ее победительница конкурса красоты… Но в тот же вечер ее уволили.
Я не был доволен переездом в Торонто. Почему? Ну, для начала, меня об этом никто не спрашивал. А еще мне не нравилось, что я больше никогда не увижу своих друзей. Моя мать в тот момент была на девятом месяце беременности и к тому времени вышла замуж за ведущего канадского тележурналиста Кита Моррисона — да, за того человека с пышной прической, который вел программу Dateline NBC. Меня даже выбрали на роль того, кто ведет невесту к алтарю. Это был странный выбор — странный и в прямом, и в переносном смысле.
Но зато вскоре после этого события у меня появилась красивейшая сестра! Кейтлин была невероятно милой, и я сразу же ее полюбил. Но теперь вокруг меня росла семья, частью которой я на самом деле никогда себя не чувствовал. Примерно в это же время я сделал сознательный выбор и сказал: «К черту все — каждый сам за себя». Вот тогда и начались проблемы. Отвратительное поведение. Хреновые оценки. Я начал курить. Я избил Джастина, сына Пьера Трюдо, — в будущем он тоже станет премьер-министром. Противостояние с ним я решил завершить только тогда, когда в его распоряжении оказалась целая армия. Я сделал выбор: жить головой, а не сердцем. С головой мне было безопаснее — ее было не так легко разбить. Во всяком случае, пока.
Я изменился. Научился быстро молоть языком и решил, что никто никогда не приблизится к моему сердцу. Никто.
И было мне тогда десять лет.
К тому времени, как я пошел в седьмой класс, мы вернулись в нашу родную Оттаву. Я начал понимать, какой силой обладает человек, который может смешить других. В Колледже Эшбери, а проще говоря, в моей средней школе для мальчиков в Оттаве в промежутках между занятиями мне каким-то образом удалось получить роль Рэкхема, «самого быстрого стрелка на Западе», в пьесе «Смерть и жизнь подлого Фитча», поставленной учителем драматического искусства нашего колледжа Грегом Симпсоном. Это была большая роль, и она мне очень понравилась именно тем, что я заставлял людей смеяться — для меня это было самое главное. Легкая рябь внимания переходит в волну, все родители, пришедшие на спектакль, притворяются, что интересуются игрой своих детей, но тут — бац! — на сцене появляется мальчик по фамилии Перри, который действительно может смешить людей! (Из всех наркотиков этот по-прежнему остается для меня самым эффективным — по крайней мере, в тех случаях, когда речь заходит о том, чтобы дарить радость.) Для меня было особенно важно стать звездой «Смерти и жизни подлого Фитча», потому что это давало мне ощущение успеха.
Меня очень заботил (да и сейчас заботит) вопрос о том, что думают обо мне незнакомые люди. На самом деле это одна из ключевых тем в моей жизни. Я помню, как умолял маму покрасить площадку на заднем дворе нашего дома в синий цвет, чтобы люди, которые пролетали над нами на самолетах и смотрели сверху на наш двор, думали, что у нас есть бассейн. И, может быть, в самолете найдется какой-нибудь «несовершеннолетний без сопровождения взрослых», который посмотрит вниз и утешится увиденным…
Несмотря на то что теперь я был старшим братом, я оставался плохим ребенком. Однажды перед Рождеством я перерыл все шкафы, чтобы посмотреть, какие у меня будут подарки; я также воровал деньги, курил все больше и больше, а мои оценки в школе становились все хуже. В какой-то момент учителя поставили мой стол лицом к стене в задней части класса, потому что я много болтал и тратил все свое время не на то, чтобы усваивать уроки, а на то, чтобы смешить людей. Один из учителей, доктор Уэбб, как-то сказал: «Если ты и дальше будешь так себя вести, то никогда ничего не добьешься». (Должен признаться, что когда я получил журнал People с моей фотографией на обложке, то отправил один экземпляр доктору Уэббу с надписью: «Похоже, вы были неправы». Наверное, я поступил очень грубо…)
Но я это сделал.
Мои дерьмовые оценки по всем предметам компенсировались тем, что я прекрасно играл в теннис и входил в национальный рейтинг теннисистов.
Дедушка начал учить меня играть в теннис, когда мне было четыре года. К восьми годам я уже знал, что могу победить его, но не делал этого: я ждал, пока мне исполнится десять. Я играл в теннис по восемь-десять часов каждый день, я часами отрабатывал удары в стенку, представляя себя первой ракеткой мира Джимми Коннорсом. Я в деталях разбирал геймы и сеты, я помнил каждый удар Коннорса и каждый ответный удар Джона Макинроя. Я тренировался бить по мячу, который шел на уровне груди, я подрезал мяч струнами ракетки, я учился заводить ракетку далеко за спину, как будто я кладу ее в рюкзак. Для меня это был всего лишь вопрос времени: я обязательно выйду на лужайку Уимблдона, мило и скромно кивая обожающим меня болельщикам, я буду разминаться перед матчем в пять сетов с самим Макинроем. Я буду терпеливо ждать, пока он отругает некоторых бездушных британских судей. Наконец, я ударом слева через весь корт поставлю точку в финальном матче и выиграю турнир. А потом я поцелую золотой трофей и выпью бокал Robinsons Barley Water (ячменная вода от компании Robinsons — это напиток, настолько далекий от Dr Pepper, что мне он должен понравиться). Ну и конечно, на мою победу обратит внимание мама…