Шоколадное убийство. Рукопашная с Мендельсоном
Половцев поднялся на ноги, вообразив, что на лестничной площадке стоит какая-то шпана. Добрел до двери и заглянул в «глазок». Каково же было его изумление, когда за дверью обнаружился Сильвестр Бессонов собственной персоной. Да не один, а со своей зеленоглазой помощницей.
Картина быстрого протрезвления промелькнула перед мысленным взором Половцева. Ледяной душ, чашка черного кофе, густого и вязкого, как сургуч… Он понимал, что просто так к нему вряд ли пришла бы такая делегация, да еще на ночь глядя. Отворив дверь, он буркнул:
– Идите на кухню и сварите мне кофе. Сможете?
А сам, кряхтя и вполголоса матерясь, отправился в ванную комнату.
Первым делом Майя открыла на кухне окно, чтобы Сильвестр смог дышать свежим воздухом, потом сварила кофе и налила в чашку, подумала и добавила сахар. Еще обнаружила пакетик сливок в холодильнике. С жалостью заметила попутно, что кроме половинки луковицы и двух плавленых сырков, там ничего больше нет.
Половцев появился через несколько минут во вполне приличном тренировочном костюме. Мокрые волосы зачесаны назад, взгляд осмысленный.
– Что случилось, господа? – спросил он аристократическим тоном. – Царь убит, правительство пало? – И уже нормальным голосом уточнил: – Какого черта вы приперлись среди ночи?
Майя показала ему глазами на чашку, он, кивнув в знак благодарности, проглотил кофе и крякнул. Потом повернулся к Сильвестру и спросил, как недавно Веру Витальевну:
– Ну?
– Майя получила от вас письмо, которое ее расстроило, – объяснил Сильвестр, все это время пытавшийся понять, в чем соль записки, которую они принесли с собой.
– Письмо? От меня? – изумился Стас.
Вообще-то он кое-что помнил. И приход маленькой настырной женщины, и почтовый набор, и бумагу с завитушками… Он что-то такое писал, без сомнения. Кажется, любовное письмо. Блин! Любовное письмо.
– Я действительно писал, – сказал он мрачно, кося на Майю налившимся кровью глазом. – Только не вам, а ей. Вот с ней я и буду разговаривать.
– Ладно, – легко согласился Сильвестр, хмыкнув. – Я в комнату пойду, телевизор посмотрю.
– И включите его погромче, – посоветовал Стас.
Майя стояла ни жива ни мертва. Она понятия не имела, что происходит. Записка лежала у нее в кармане, и там было по-русски написано, что нужно прийти немедленно, чтобы поговорить о витаминах. Чего в этом такого секретного? И почему – приходите скорее?
Стас не помнил о том, как он сформулировал свои мысли, полагая, что написал все, о чем размышлял – о любви, женитьбе, страстных поцелуях, яичнице. Он готов был даже пообещать бросить пить, если Майя согласится разделить с ним жизнь. Или он не писал так подробно, а только намекнул?
Собравшись с силами, он посмотрел девушке в глаза и увидел, что она смущена. Это его немного приободрило.
– В общем, конечно, нужно было сказать это устно, – промямлил он, не представляя, как выкарабкаться из сложившейся ситуации. Попадись ему эта тетка, он бы ее… – Хотелось бы узнать ваше мнение. Об этом.
– О чем? – тотчас спросила она.
– Ну… О том, что я написал.
– Но я не очень хорошо в этом разбираюсь, – призналась Майя, имея в виду те самые витамины, о которых он приглашал ее поговорить.
– Так это просто замечательно! – одобрил Стас. – Но решение-то принять вы можете, правда?
– Сейчас этого добра так много, что просто глаза разбегаются, – продолжала Майя, силясь понять, зачем он прогнал Сильвестра.
Стас озадачился. «Какого добра? – подумал он. – Мужиков, предлагающих руку и сердце, что ли?»
– Ну, я ж не кто-нибудь, – сказал он, пробуя храбриться, хотя на душе было паршиво, и щеки начали подозрительно гореть, как в седьмом классе, когда его изловил директор школы возле женской раздевалки.
– Понятное дело, – согласилась Майя, тоже почему-то разрумянившись.
Стас вел себя странно, нельзя было не признать. Непохоже, что у него белая горячка. И он значительно протрезвел после ледяного душа. Майя знала, что душ был ледяным, потому что уже не в первый раз присутствовала при «самовытрезвлении» старшего лейтенанта.
– Я посуду умею мыть, – сказал тот. – Пол могу протереть мыльной тряпкой. Картошку опять же почистить. И курить стану на балконе. И пить перестану. Ну, сокращу то есть.
Выглядело это так, будто он себя расхваливает как товар на ярмарке. Майя смотрела на него во все глаза.
– Это правильно, – осторожно заметила она наконец. – Пить не надо. Это дело такое – смешаешь то и то, получится дрянь какая-нибудь.
«Чего смешаешь-то? – подумал Стас. – Женщину с водкой? Действительно, лучше не смешивать».
– Ну, тогда давайте я вас поцелую, что ли? – спросил он неловко, не представляя, что нужно делать дальше. Никогда прежде он не думал, что станет затесываться в женихи таким вот странным способом.
– Вы меня поцелуете? – не поверила Майя. – Зачем?
– Как – зачем? – неожиданно рассердился Стас. Не привык он выглядеть дураком. Никогда никому не позволял над собой смеяться. – Разве мы не пришли к соглашению?
– О витаминах? – на всякий случай уточнила Майя, решив, что кто-то из них точно сошел с ума.
– О каких витаминах? – удивился старший лейтенант.
– О которых мы должны были срочно поговорить.
Половцев молчал целую минуту. Но, в конце концов, он все же работал оперативником, хотя в настоящее время и находился слегка не в форме. Поэтому, когда минута прошла, он попросил:
– Дайте-ка мне ту записку, которая привела вас сюда в столь поздний час. И вообще, не пора ли нам перейти на «ты». А то глупость какая-то выходит – почти поцеловались, а все «выкаем».
– Ладно, – легко согласилась Майя, которая и сама об этом давно подумывала. – Разрешаю говорить мне «ты».
И она протянула ему записку.
Половцев развернул, прочитал и неожиданно громко выругался:
– Твою мать!
– Старший лейтенант! – возмутилась Майя, при которой никогда еще не ругались так нагло и откровенно. – Что это вы себе позволяете?
– Мы перешли на «ты», – напомнил он, повеселев.
Да, он испытал огромное облегчение, потому что написал вовсе не то, чего от него ждали. Однако, как ни странно, к этому облегчению примешивалось и разочарование. А что, если бы все получилось? Неужели он действительно мог бы жениться? Вот на этой самой девице, которая смотрит на него, как медсестра на больного, самовольно отцепившего от себя «лишние» трубки.
– Стас, что ты себе позволяешь? – спросила Майя. Ей было непривычно называть Половцева по имени и на «ты», но ей это понравилось. Пожалуй, ради такого дела стоило прогуляться ночью по улице. – И объяснишь ты мне наконец, что за срочность разговаривать про витамины? И почему ты Сильвестра прогнал?
Половцев, прознав, что он не сделал предложения руки и сердца, заметно ожил, охамел и снова стал похож сам на себя.
– Хотел тебя поцеловать, – сказал он уже безо всякой робости. Ибо сейчас это было как бы не всерьез. Он бравировал, а за бравадой легко спрятать подлинные чувства.
– Ну, ладно, поцелуй, – неожиданно для него согласилась Майя. – Надеюсь, от тебя не слишком несет перегаром?
Половцев с сияющими глазами подступил к ней, сильной рукой обнял за талию, как будто собирался вести ее в вальсе, и сказал:
– Если не понравится, стукни меня по голове.
В самую последнюю секунду, когда она подняла к нему лицо и уже закрыла глаза, сердце Стаса неожиданно рухнуло вниз – так падает с огромной высоты что-то тяжелое и мощное, для того чтобы в конце пути разлететься на мелкие кусочки. Она нравилась ему безумно. И понравилась сразу – в тот самый миг, когда он ее увидел. Однажды они уже целовались – и тогда он тоже был почти пьян. Однако воспоминание об этом поцелуе частенько возвращалось и вертелось внутри, словно умащивающаяся кошка. Теперь уж его никогда не выгнать.
Он не знал, что чувствовала Майя, но ему было чертовски хорошо. И когда Сильвестр постучал в дверь и их довольно жаркие объятия распались, все никак не мог прийти в себя. Они стояли и смотрели друг на друга, словно увидели впервые.