Сделай это

Я кинула взгляд на Гаррика. Что ж, должно быть просто.
Вернулась Алисса, со спокойно идущим позади неё Джереми. Она села за рабочий стол, а Джереми встал посередине сцены: плечи — назад, подбородок — вверх.
Он хорошо смотрелся. Я улыбнулась, почувствовав гордость за него. Наш маленький второкурсник.
— Привет, Джереми. Я бы хотел ещё раз прослушать твой монолог, чтобы просто начать. Потом посмотрим, как ты сработаешься с Блисс.
Джереми прочистил горло и на секунду замер.
Мне нравился именно этот момент, перед самим действом. Он как вершина надежды и предчувствия. Как прыжок со скалы, зная что-то, что произойдёт потом, — ужасающее и прекрасное, это сам смысл жизни. Именно этот момент... он был непередаваем.
 Был сломлен, подчинен всеобщей был судьбе. 
 В смятенье изменил я самому себе. 
В самом начале в выступлении Джереми слышалось отчаяние, но звучало оно молодо. Да и он сам выглядел молодо. Когда он заговорил, его слова и эмоции вырвались наружу. Как только он начал признаваться в любви Арисии, его было уже не остановить.
 Час пробил — и мой дух, свободный и суровый, 
 Смирился и надел любовные оковы. 
 О, сколько в прошлом мук и сколько впереди! 
 Полгода как живу я со стрелой в груди, 
 Напрасно от неё избавиться мечтая. 
До сих пор я не понимала, что и Ипполит, и Федра любили друг друга, но стыдились этого: Федра — из-за того, кого она любила, а Ипполит — просто из-за самого чувства. В исполнении Джереми я смогла увидеть этот стыд, то, как он разъедает его, и мне стало интересно, выглядела ли я так же во время своего выступления... выгляжу ли я так же каждый раз, когда думаю о Гаррике.
 Ты здесь — бегу я прочь; коль нет — ищу тебя я. 
Взгляд Гаррика был прикован к Джереми, но время от времени он поглядывал на свои записи, которые делал в блокноте у него на коленях.
Последняя строчка эхом отдавалась в моей голове, как музыка, мелодия, которую один раз услышал и от которой больше не можешь отделаться.
Когда он был рядом, я бежала от него. Но, несмотря на расстояние между нами, я все равно возвращалась к нему. Все это возвращало меня к нему.
Эрик встал со своего места и произнёс:
— Хорошо. Хорошо. Теперь давай посмотрим на тебя с Блисс.
Я оторвала взгляд от Гаррика и, взяв сценарий, на ватных ногах направилась к сцене.
Как бы я не любила Джереми, но уже через несколько минут мне стало ясно, что он не Ипполит. Во-первых, он не был высоким, красивым молодым человеком, который мог завладеть сердцем Федры и вывернуть её душу наизнанку. Джереми был слишком молод. Он обладал страстью, но порой этого не достаточно.
Мы просмотрели выступления ещё двух ребят, которые тоже не особо подходили на эту роль из-за недостатка уверенности. Эти прослушивания прошли быстро.
Теперь настала очередь Кейда.
Я всегда считала, что самое большое преимущество Кейда — его голос. На сцене он походил на низкий рокот, независимо от силы звука. А вместе с игрой, которая была полна подлинности и лиризма, его голос звучал идеально. На лице Эрика всегда было трудно что-либо прочесть, но тому определённо больше понравилась игра Кейда, чем предыдущих выступавших.
Но когда в игру вступила я, все пошло не так. Мы проигрывали сцену, где Федра впервые раскрывает свои чувства к Ипполиту. Они говорили о смерти Тесея, мужа Федры и отца Ипполита.
Ипполиту никогда не нравилась его мачеха. Он не знал, что она специально так плохо к нему относилась, чтобы было проще сохранять дистанцию между ними, ведь она полюбила его ещё до смерти Тесея.
Мы спокойно прошли часть разговора о смерти Тесея, но буквально на середине моего монолога, когда я начала раскрывать свои чувства, на сцену вышел Эрик.
— Стоп. Остановитесь. Кейд, что ты делаешь?
Кейд выглядел ошеломлённым, будто ему сейчас станет плохо.
— Прошу прощения?
— Ты презираешь её. Когда до тебя доходит откровение её чувств, ты должен быть шокирован, раздражён, даже зол.
— Конечно, сэр.
— Так почему ты выглядишь, как глупый влюблённый щенок, готовый ответить на её чувства?
Как будто мне было недостаточно чувства вины, которое я ощутила за это выступление. Теперь оно возросло ещё больше. Это была моя ошибка. Проблема не в пьесе, а во мне. Кейд так долго скрывал свои чувства, но я заметила, что с того момента, как я поцеловала его на вечеринке, ему все сложнее это делать. Он носил свою надежду на что-то, как зимнее пальто, покрывающее все остальное.
Я не смотрела на Кейда, пока Эрик отчитывал его, потому что не была уверена в том, что смогу не показать жалости на своём лице, а ему это очень не понравится. Поэтому я смотрела на Гаррика. Его лицо перекосилось. И хотя нас разделяло каких-то пятнадцать шагов, мне казалось, что я смотрю на него издалека. Его взгляд на секунду задержался на мне, а потом он перевёл его на Кейда и нахмурился ещё сильнее. Спустя несколько секунд он снова пристально посмотрел мне в глаза. Было что-то другое в этом взгляде, что-то изменилось, от чего моё сердце стало биться чаще, а на коже волоски встали дыбом.
Мы закончили сцену без инцидентов. Это выступление получилось не самым сильным из того, что он мог показать, но, на мой взгляд, пока оно было лучшим среди всех. Хотя, думаю, я была предвзятой. Мне должно быть приятно, что моему другу проблематично сыграть отвращение ко мне. Но в глубине души засела эта мысль, и она пускала свои корни все дальше и глубже, несмотря на все мои попытки выбросить её из головы.
Если бы он знал настоящую причину, почему я сказала «может быть»... почему мы не можем быть вместе, он бы точно смог презирать меня.
Во время сцен с остальными претендентами я не могла сосредоточиться. Настолько, что Эрик решил — самое время дать мне передохнуть. Желая глотнуть свежего воздуха, я выскользнула через запасной выход (которым никогда не пользовались) и прежде, чем услышала, как дверь скрипнула ещё раз, уже знала, что Гаррик пошёл за мной.
— Ты хорошо играешь, — сказал он.
Я быстро выдохнула. Это могло сойти за смех, если бы у меня было больше сил.
— Ага, и именно поэтому ты здесь, чтобы мне стало лучше.
— Причина, почему я здесь, весьма эгоистична.
Я всегда думала, что смогу привыкнуть к тому, как он говорит такие вещи, к его прямоте. Но, похоже, никогда не привыкну.
— Ты был прав. Ты ведёшь себя как конченый идиот.
Но в моих словах все равно ощущалось лёгкое тепло, когда он усмехнулся. Он обошёл меня, глядя куда-то вдаль.
— Я продолжаю думать, что эта пьеса — знак. В ней так много про нас.
— И кто из нас похотливая мамочка в этой ситуации? Я или ты?
Его взгляд вернулся ко мне, опускаясь и изучая каждый изгиб моего тела.
— О, это определённо я, — ответил он. — Федра всегда говорит, что она эгоистка. Что она ненавидит себя за это, но ничего не может поделать. Она не может отказать себе в своих желаниях, даже если они принесут ему и ей только неприятности.
— Так ты чему-то научился у нашего литературного аналога?
— Не совсем. Я почему-то думаю, что она каждый раз поступала бы именно так, даже если бы у неё был шанс... шанс, что можно все исправить. Даже если в 99 случаях из 100 эта история заканчивалась бы плохо, то она стоила бы того, если бы хоть один раз у неё был счастливый конец.
— Послушай, Гаррик, ты очень здорово проводишь параллели, особенно со своим акцентом, но я немного устала от метафор и сравнений с историями об обречённой любви. Просто скажи то, что хочешь сказать. Я всю ночь разбирала загадочный древний текст. И не хочу расшифровывать ещё и твои слова.
— Я хочу сказать, что был не прав. — Он подошёл ближе, и моя усталость испарилась, сменившись прошедшим через все тело электрическим током. — Что ты мне нравишься. И мне наплевать, что я твой учитель.