Джио + Джой и три французские курицы (ЛП)

— Конечно. Я могу отвезти тебя.
В напряженном и неловком молчании мы быстро наводим порядок. Нико желает спокойной ночи, оставляя меня закрывать магазин. Оставив разговор о нас, мы выходим на улицу.
Случайные снежинки плывут по темному небу. Я вглядываюсь в бездонную ночь, не понимая, что это — снег или звезды, которые я вижу над головой.
— Никак не могу понять, надвигается ли буря или мы находимся на ее краю. До сих пор не могу привыкнуть к этой горной жизни, к жизни в маленьком городке, — говорю я, потирая руки.
— Понимаю. Не думаю, что до меня дошло, что я не вернусь в Нью-Йорк после Рождества.
— А ты не собираешься возвращаться?
— Ну, мне действительно нужно найти жилье, потому что мама выгоняет меня из дома.
— Слишком часто пропускаешь комендантский час?
Джой хихикает.
— Нет, она переделывает кухню и закрывает остальную часть дома.
— Это значит, что тебе нужно место для себя и двух милых котят.
— Да. Пожелай мне удачи.
— Я бы сказал, что она на твоей стороне, Джой. Сейчас Рождество, время чудес.
Мы останавливаемся на углу, глядя на то, как Мейн-стрит сверкает огнями. Наше дыхание клубится в воздухе, обволакивая нас, как наш собственный туман.
— Как красиво, — шепчет она. — Идеальное Рождество.
— Хочешь получить что-нибудь особенное в этом году? — спрашиваю я.
Прежде чем она отвечает, у меня возникает мысль, что я хочу ее. Очень, очень сильно.
— Просто место для жизни. Манхэттен стал для меня недоступен, но это, наверное, слишком большая просьба к Санте. — Девушка резко останавливается, как будто что-то вспомнив или почувствовав себя глупо из-за комментария Санты, прежде чем направиться к моему «Порше».
Во время короткой поездки к ней домой мы разговариваем о пицце.
— Еще раз спасибо за все, — благодарит Джой, когда я сворачиваю на подъездную дорожку.
Глушу двигатель и выпрыгиваю из машины, направляясь к пассажирской стороне. Я открываю дверь и затем провожаю Джой по дорожке, окаймленной светящимися пластиковыми леденцами.
Мы стоим под фонарем на крыльце. Мой пульс бешено бьется в жилах наперекор холодному воздуху. Взгляд Джой переходит от моих глаз к губам и обратно.
— Если вдруг твоя мама спросит о комендантском часе, можешь винить меня.
Улыбка Джой дрожит, как будто она нервничает.
— Спасибо.
Проходит долгая минута, как будто мы два подростка на первом свидании.
Мой взгляд опускается, а затем поднимается, чтобы встретиться с ее взглядом.
— Я рад, что тебе понравилась пицца.
— Я рада, что ты ее приготовил. — Она делает глубокий вдох, кладет одну руку мне на плечо, поднимается на носочки и целует меня в щеку. Это не похоже на случайный поцелуй. Менее осторожный. Более целенаправленный.
На мгновение Джой поднимает взгляд на меня. Ее щеки розовеют, а улыбка становится широкой.
Стук моего сердца практически эхом отдается от горного хребта. Тепло поднимается по моей шее, а затем идет в обратном направлении, согревая меня. Я стою там долгое мгновение. В оцепенении. Прижимаю ладонь к тому месту, где ее теплые губы касались моей кожи.
Мой мир не кренится, он уходит в сторону, потому что никогда еще простой поцелуй в щеку не был таким сильным, таким мощным. Таким совершенным.
Да, это был всего лишь легкий поцелуй, но тепло, которое я ощущаю внутри, говорит мне, что Джой совсем не похожа на всех остальных женщин, с которыми я встречался.
Но, возможно, я тоже изменился. Наверное, это горный воздух.
До Рождества осталось всего несколько дней, и в магазине пиццы и пирогов сейчас как никогда многолюдно. К сожалению, я не могу сосредоточиться ни на чем, кроме нашей новой кассирши.
То, как ее волосы развеваются, собранные в конской хвост, во время работы.
То, как они рассыпаются по плечам, когда она снимает резинку после работы.
 
Как тепло Джой улыбается покупателям.
Как краснеют ее щеки, когда она смотрит на меня.
Моя неспособность формировать законченные предложения, связно мыслить или четко выполнять заказы привлекает ко мне внимание моего брата Томми.
Он уже не раз хмыкал, пыхтел и отпихивал меня с дороги, когда я приносил из холодильника листья салата вместо рукколы, путал пармезан с азиаго и варил кофе с гущей на дне.
— Такое впечатление, что он впервые влюбился, — бормочет Нико, когда Томми требует, чтобы я работал на кухне, а Нико — за стойкой.
Я не возражаю и не спорю.
Пока готовлю закуски и салаты, я понимаю, что все в Джой — полная противоположность тем женщинам, с которыми я обычно встречаюсь.
Во-первых, она не носит дизайнерскую одежду. Сегодня на ее футболке написано «Официальный испытатель печенья Санты». Должно быть, это было до того, как она перестала есть глютен, что натолкнуло меня на идею рождественского подарка для нее, но если дела в магазине будут такими же напряженными, у меня, возможно, не будет возможности опробовать рецепты.
Видя ее улыбку, когда она ела пиццу, я почувствовал себя довольным так, как никогда раньше. Если не считать глютена, Джой — это совсем другое. Освежающая. Веселая. В ней нет ничего искусственного или поверхностного, как буквально во всех других женщинах, с которыми я встречался.
Когда речь идет о Джой Гловер, то, что вы видите, то и получаете. А я хочу то, что вижу. Но, возможно, вместо того чтобы получать, сейчас мне хочется отдавать, что является довольно неожиданным поворотом событий.
Джой врывается через двойные распашные двери, немного взволнованная, но очень милая, с растрепанным пучком и выбившимися прядями волос, обрамляющими ее лицо.
— Мне нравится то, что я вижу.
Ее глаза почти вылезают из орбит, а щеки приобретают оттенок помидоров, которые я только что нарезал.
Собираюсь извиниться, но сдерживаюсь. Хочу, чтобы она знала, что я ценю то, как она выглядит, и меня определенно не интересует картина, которую нарисовал на днях с духами «Шанель» и прочим. Это было сказано в шутку.
— Я ценю твой смех, твою улыбку и общение с тобой.
— О… эм, хорошо. Приятно слышать, — говорит она запинаясь.
— В тебе так много индивидуальности, упакованной в компактный размер. — Я подхожу ближе.
— Спасибо, наверное.
— Джой, я не художник, но могу представить нас вместе. — Слова выплескиваются из меня, как пузырьки из посудомоечной машины.
Мы уже на расстоянии вытянутой руки, и мне снова хочется обнять ее. Поцеловать или хотя бы сесть у рождественской елки и поговорить.
— Вообще-то, Джованни, ты фотограф. — Она улыбается и приподнимается на носочки, а затем опускается обратно.
Мой пульс ускоряется.
Джой прижимает ладонь к моему лбу.
— Ты не слишком теплый. Ты сегодня хорошо себя чувствуешь?
— Я чувствую себя прекрасно. — Может быть, немного влюблен. Но лучше не бывает.
— Я понимаю, что все это время жил в страхе. Нико был прав, что я был одинок, но это потому, что все мои отношения оставались поверхностными. Но это из-за того, что ошибочно искал эмоциональной поддержки у женщин, с которыми встречался, а на самом деле все было наоборот. — Откровения, кажется, рождаются у меня на языке.
Кто-то зовет Джой от стойки.
Она хмурится.
— Может быть, нам стоит продолжить этот разговор позже?
— Серьезно?
— Да, конечно.
Я наблюдаю за ее конским хвостиком и покачиванием бедер, когда она возвращается к выходу, зная, что «позже» наступит только через несколько часов.
И когда оно наступает, мы не одни. Томми вышагивает по кухне, заложив руки за голову, как будто пытается что-то понять.
Мерили подметает. Нико выносит мусор. Появляется Джой, только что заперев входную дверь. Я заканчиваю с посудомоечной машиной.
— Похоже, у меня нет выбора, — говорит Томми.