Головокружение
– Ничего не сделать. Надо бы дать вам в челюсть и посмотреть, сдвинется ли маска хоть на несколько сантиметров.
– Нет уж, как-нибудь обойдусь.
– Ладно… Предлагаю обследовать пропасть. Мы с Фаридом ограничены в передвижении, зато вы, так сказать, более свободны. Позади палатки есть галерея. Дойдите-ка до нее и скажите, не ведет ли она наверх.
– Я бы с радостью, да у меня на голове штуковина, которая может взорваться, если я правильно понял.
– Вы правильно поняли. Но судя по тому, что написано в письме, вы имеете право отойти от нас на пятьдесят метров.
Он пожал плечами:
– Не знаю. А если письмо врет? И она взорвется через пять или десять метров?
Фарид, будучи парнем нервным, развлекался тем, что выдувал облачка пара.
– А может, она и вовсе не взорвется? Если все это блеф? И у тебя на башке нет никакой бомбы? Ты можешь свободно передвигаться, и это неспроста! Иначе тебя бы тоже приковали цепью, соображаешь? А потому пойди-ка в галерею и посмотри, можно ли через нее выбраться.
Мишель кивнул:
– Ладно, попробую.
Я поднял баллон с ацетиленом:
– Отлично. Вперед.
– Погодите, я вот что подумал, – сказал Фарид. – Если эта штука может взорваться, отдалившись от нас, значит где-то на нас должен быть взрыватель, так? Надо проверить. Давайте обшарим свою одежду.
Мы обследовали все: карманы, подкладку…
– Хорошо бы совсем раздеться, похититель мог прилепить его скотчем прямо к нашей коже.
Я сжал зубы и сухо бросил:
– Это потом, позже.
– Почему позже? Почему не сейчас?
– Потому что не хочу раздеваться догола перед типами, которых не знаю.
– Ты не хочешь или тебе есть что скрывать?
6
Выживание разрушает границы сознания. Все, что ты считал глубоко запрятанным, подавленным, вдруг вырывается наружу с десятикратной необузданностью.
Фарид и Мишель шли впереди меня, Покхара трусил сзади. После безуспешных попыток разбить наши цепи мы, теперь уже втроем, отправились обследовать территорию. Размером наше подземелье было примерно с два теннисных корта и представляло собой скорее овальную, чем прямоугольную, площадку. Мы обогнули расположенную на двухметровой высоте нишу, где сидел юный араб. Кол, к которому крепилась его цепь, находился примерно на уровне моей груди. Почему Фарида поместили так высоко? Изучив зарубки от ледоруба, с помощью которого тело поднимали наверх, я убедился, что, какими бы несуразными ни казались эти подробности, тут все неспроста, все имеет смысл.
Мы добрались до камина, отходившего от потолка метрах в семи вверху. От потока воздуха задрожало пламя горелки в фонаре. Мишель подошел и, сложив ладони рупором, крикнул:
– На помощь! На помощь!
При этом он подпрыгивал на месте, и мы начали подпрыгивать вслед за ним. Я успокоился первым, за мной Фарид. А Мишель продолжал надрываться, пока не охрип. Ему нужна была уверенность, что он сделал все возможное. Не сомневаюсь, что под маской он был на грани срыва. Фарид ходил взад-вперед, скрестив на груди руки:
– Мне двадцать лет, и я вовсе не хочу подыхать. Мы умрем от жажды или от холода. Здесь настоящий ад.
– От холода мы не умрем. У нас есть теплая одежда и вполне приличные спальники, они хорошо держат те…
– Ну да, два спальника. И две пары рукавиц, которые я даже не знаю, как выглядят, поскольку ими сразу завладел наш R2D2. [7] У меня уже руки и ноги закоченели, и я скоро стану похож на рождественскую елку. Это ты учел или нет?
– …держат тепло. С водой тоже нет проблем. Там, чуть подальше, есть грязь, значит вода сочится из-под ледника.
– Ледник… И он так обыденно произносит «ледник», словно это совершенно нормально и само собой разумеется. Лично я видел ледники, только когда ездил летом на море.
Мишель поднял голову, и нос его маски нацелился прямо на камин.
– Может, это какой-нибудь научный эксперимент. Или реалити-шоу. Ну, знаете, такие штуки с секретами? Я их люблю смотреть по телику. Участников запирают, и у каждого своя тайна.
Голос у Мишеля надтреснутый, потому что он наорался. Фарид не упустил случая его поддеть:
– А у тебя какая, парень? Ты врун, вор или убийца?
Не обращая на него внимания, Мишель принялся внимательно изучать каменный хаос потолка у нас над головой:
– Не исключено, что они спрятали инфракрасные камеры наверху, за этими сталагмитами, и за нами наблюдают. Может, мы и правда объекты научного эксперимента.
– Это называется сталактиты, а не сталагмиты. И в каком словаре ты вычитал слово «инфракрасные»? Ты что, думаешь, что откуда ни возьмись явится волшебник и отвезет нас домой? Слушай, если ты перестанешь ныть, то очень поможешь нам сосредоточиться.
Я снял с себя баллон с ацетиленом и закрепил его на спине у Мишеля, а потом протянул ему каску. Но она на него не налезла.
– Пойдите-ка осмотрите галерею. Мы с Фаридом не можем зайти за красную линию. Но главное, самое главное: старайтесь не повредить шланг подачи газа. Этот фонарь работает, как зажигалка. Никаких резких движений головой – иначе он погаснет. В этом случае поверните колесико пьезоподжига за отражателем – и пламя снова загорится. Вы можете регулировать подачу газа с помощью краника. Понятно?
Прошло время, прежде чем Мишель ответил:
– Ладно. Но я сделаю не больше тридцати шагов. Хочу напомнить, что…
– Знаем, знаем, – перебил его Фарид. – Бабах!
Мы подошли к границе нашей территории. Несмотря на то что цепь у Фарида была короче, мы оба оказались у красной черты. Я в последний раз предупредил Мишеля:
– Без света нам конец, ясно? Этот фонарь – наш единственный маяк на пути к выживанию. Не наделайте глупостей.
Он кивнул. В воздухе стояли облачка нашего дыхания, и я заметил, что на касках и куртках появились мелкие капельки влаги.
– Раз… два… три…
Считая шаги, Мишель стал удаляться от нас.
– Ну, прямо как Форест Гамп, – пробормотал Фарид. – Какой же это свет?
Я ощущал смолистые испарения, столь неотделимые от любой органической жизни, угадывал укромные уголки, освещенные слабеющим лучом рефлектора. Я вцепился пальцами в ткань своих штанов. Обернувшись, я увидел, как по мере того, как Мишель удалялся, постепенно исчезает из виду наша палатка. И сразу проявились звуки. Стало слышно, как падают капли, и у каждой своя частота, свой голос, словно кто-то тихонько наигрывает на ксилофоне.
– А тебя похитили, когда ты спал? – спросил я.
– Ага… Я ночевал у матери. Понятия не имею, как они пробрались в дом… А проснулся уже здесь. Никто из моих знакомых не мог бы выкинуть такую штуку. Наверное, это какой-то псих ненормальный. Надеюсь, он ничего не сделал с моей семьей, иначе я его убью.
Семья… Франсуаза в больнице, она ничего не боится. Моя дочь Клэр пробудет в Турции еще пятнадцать дней. Она путешествует и делает муляжи из латекса для киностудии. Мама доживает свои дни в доме престарелых, а отец умер. Фарид прошептал еще тише:
– Слышишь, как шумит? Что это – вода, ветер? Эта проклятая пропасть словно поет.
Черт возьми, а ведь он прав!
– И темнота такая странная. Тебе приходилось спускаться в шахту? Я в одной был, на севере, как раз перед тем, как их позакрывали. Там тоже было темно, но повсюду чувствовалась жизнь, присутствие человека. А дед мне рассказывал, что были слышны удары кирки, голоса шахтеров, чей-то кашель… Эти звуки напоминали, что наверху, несмотря на всю жуть их работы, у людей будет завтра. А здесь… где оно, завтра, а?
Где завтра?.. Я думал о Франсуазе и даже боялся представить себе, как она сейчас беспокоится. Наверное, послала мне на мобильный тонны сообщений. По моим подсчетам, сегодня среда. Именно сейчас мы должны были встретиться с донором костного мозга. Мы ждали его почти два года, и теперь через несколько дней ему предстояло подарить моей жене жизнь. Благодаря работе в больнице и своим связям Франсуазе удалось узнать имя донора. Ей хотелось познакомиться со своим спасителем и поблагодарить его. Он согласился принять нас. Мы строили столько планов! Лейкемия, в своей беспощадной жестокости, открыла нам глаза.