Тайна леди Одли

– Ваша жена – совсем иное дело. Если она у вас такая, бояться вам нечего. А я еду в Англию, чтобы соединиться с человеком, с которым была помолвлена пятнадцать лет назад. В ту пору он был слишком беден, чтобы содержать семью. Когда мне представилась возможность получить место гувернантки в богатой австралийской семье, я уговорила его, чтобы он позволил мне уехать. Не связанный узами брака, он оставался на родине, чтобы проторить свою дорогу в жизни, а я хотела скопить немного денег, которые могли бы поддержать нас, когда мы начнем жить вместе. Я не собиралась оставаться в Австралии надолго, но здесь, в Англии, дела у моего жениха пошли неважно, так что… Вот вам и вся моя история. Теперь вам должны стать понятны мои страхи. Влиять на вас они никак не должны. Мой случай – исключение.
– Мой – тоже, – сказал Джордж Толбойз. – Хоть, впрочем, я отсутствовал дома не пятнадцать лет, а всего лишь три с половиной года. Что может случиться за такой короткий срок?
Мисс Морли взглянула на него со скорбной улыбкой, но промолчала. Его лихорадочный пыл, свежесть и непосредственность его натуры – для нее это было так странно и так ново, что она взглянула на него и с восхищением, и с жалостью.
– Бедная моя женушка! Кроткая, чистая, любящая женушка! Знаете, мисс Морли, когда я уходил из дома, она спала с ребенком на груди, а я… я написал ей на прощание несколько неряшливых строк, где объяснил, почему ее верный супруг покинул ее.
– Покинул! – воскликнула гувернантка.
– Да, мисс Морли. Когда я впервые встретил свою любимую, я служил корнетом в кавалерийском полку. Полк квартировал в дурацком портовом городишке. Любимая жила с престарелым отцом, отставным морским офицером на половинном окладе. Бедный, как Иов, он думал только о том, как бы не упустить главный в своей жизни шанс [22]. У него была прелестная дочь, и он из кожи вон лез, чтобы заполучить для нее в мужья кого-нибудь из драгун. С чувством неловкости смотрел я на его неуклюжие хитрости, когда он зазывал к себе меня и моих товарищей. Жалкие званые обеды; портвейн – из ближайшей пивной; выспренние разговоры о благородстве его семейства; фальшивая гордость; фальшивый независимый вид; фальшивые слезы в его мутных старческих глазах, когда он говорил о своем единственном детище. Пьянчуга и лицемер, он готов был продать свою бедную девочку тому из нас, кто даст цену подороже. К счастью для меня, такую цену мог предложить ему именно я, потому что мы с его дочерью полюбили друг друга с первого взгляда, а отец мой, мисс Морли, богач. Словом, мы решили пожениться. Увы, когда мой отец узнал, что я выбрал бесприданницу, дочь старого выпивохи, отставного флотского лейтенанта на половинном окладе, он написал мне ужасное письмо, пообещав порвать со мной все связи и после свадьбы прекратить выдачу мне ежегодного содержания. Прожить на мое офицерское жалованье с молоденькой женой на руках было невозможно, но я понадеялся, что, прежде чем мы истратим деньги, которые я получил, продав свой офицерский патент, я найду себе какое-нибудь место и все мало-помалу образуется. Мы поехали в Италию и чудесно пожили там, пока мои две тысячи фунтов не стали подходить к концу. И когда в кармане у меня оставалось каких-нибудь пара сотен или около того, мы вернулись в Англию, и, поскольку моей славной женушке непременно хотелось поселиться где-нибудь поблизости от ее несносного родителя, мы обосновались в том самом портовом городишке, где я впервые встретил ее. Узнав, что у меня осталось двести фунтов, тесть проявил по отношению к нам необыкновенную привязанность и настоял на том, чтобы мы переехали к нему. Мы так и сделали, и вот тут он начал вымогать у меня деньги, а когда я сказал об этом своей молодой жене, она лишь пожала плечами и сказала, что ей претит мысль быть нещедрой по отношению к «бедному папочке». Мне пришлось уступить. «Бедный папочка» в мгновение ока пустил на ветер то немногое, что у нас еще оставалось, и я отправился в Лондон, чтобы найти себе хоть какую-нибудь работу. Я пытался устроиться клерком в купеческой конторе, бухгалтером, счетоводом и прочим в таком роде. Но, видимо, служба в драгунском полку оставила на мне неизгладимую печать, потому что нигде я не задерживался надолго: нигде мне не верили, что я действительно смогу справиться с порученным делом. Мыкаясь в поисках места, я устал и пал духом, а потом вернулся к женушке, нянчившей моего сынишку, наследника моей бедности. Безрадостно было на душе у бедной девочки, а когда я, вернувшись, рассказал ей, чем закончилась моя поездка в Лондон, она и вовсе ударилась в слезы и сказала, что самую большую подлость по отношению к ней я совершил тогда, когда сделал ей предложение. О господи! Мисс Морли, ее слезы и упреки чуть не свели меня с ума. Я проклял ее, себя, свекра, белый свет со всеми, кто его населяет, и выбежал из дома, заявив, что больше в него никогда не вернусь. Весь день я бродил по улицам, едва соображая, что делаю, и в эти часы я испытывал огромное желание броситься в море, чтобы освободить бедную девочку и дать ей возможность устроить свою жизнь с кем-нибудь поудачливей меня. «Если я утоплюсь, – подумал я, – свекор, конечно же, не оставит ее в беде. Старый лицемер не откажет ей в крове, а между тем, пока я жив, со всякой ее просьбой о помощи он будет отсылать ее ко мне». Я набрел на старую деревянную пристань и решил, дождавшись темноты, покончить там счеты с жизнью. Но, пока я сидел, покуривая трубку и безучастно глядя на морских чаек, неподалеку от меня сели двое мужчин и завели разговор об австралийских золотых приисках и о том, какие деньжищи можно там заработать, если, конечно, повезет. Один из них, как я понял, отправлялся в путь через день-другой и пытался уговорить приятеля последовать за ним. Целый час я слушал их разговор, а потом вступил с ними в беседу и узнал, что через три дня из Ливерпуля отправляется судно, на котором один из моих знакомцев собирался добраться до Австралии. Он ответил на все мои вопросы, а потом вдруг заметил, что такой здоровяк, как я, навряд ли вернулся бы с золотых приисков с пустыми руками. Меня просто затрясло от его слов. Что бы ни ожидало меня там, на приисках, любой исход был для меня предпочтительнее, чем скорая смерть в морской воде. Моей женушке легче будет пережить невзгоды под отцовским кровом, а я за какой-нибудь год сколочу состояние и вернусь – вернусь прямо к ней в объятия. (В то время я был настолько горяч и непоседлив, что мне казалось – года мне вполне хватит.) Я поблагодарил нового знакомца за все, что он мне рассказал, и поздней ночью побрел к себе домой. Дул пронизывающий зимний ветер, но я был настолько захвачен идеей, что нисколько не чувствовал холода. Я шел по тихим улочкам, и снег бил мне в лицо, и сердце мое переполняла отчаянная надежда. Когда я пришел домой, старик сидел в своей маленькой столовой и пил бренди, разбавляя его водой. Жена мирно спала у себя наверху, держа ребеночка на груди. Я присел у окна и написал ей несколько коротких фраз. Я заверил ее в том, что никогда еще не любил ее больше, чем теперь, когда решился покинуть ее. Там, в новом мире, попытаюсь я добиться лучшей доли. Если я преуспею, я вернусь и дам ей богатство, дам счастье; если нет – она больше никогда не увидит меня. Оставшиеся деньги – что-то чуть более сорока фунтов – я разделил на две равные части, оставив одну часть ей, а другую положив себе в карман. Потом я преклонил колени и помолился за жену и ребенка, уткнувшись лицом в белое покрывало, под которым лежали они, самые дорогие для меня существа. Вообще-то я нечасто прибегаю к молитве в обычные дни, но Господь знает: та молитва шла прямо из моего сердца. Я поцеловал жену, поцеловал ребенка, вышел из спальни и спустился вниз, в столовую. Старик, поминутно клюя носом, дремал над развернутой газетой. Услышав мои шаги, он поднял голову и спросил, куда я иду. «На улицу покурить», – ответил я, и он поверил, потому что для меня не в диковинку было поступать именно так. Спустя три дня я уже был в море. Я ехал в Мельбурн четвертым классом, и весь мой багаж составлял инструментарий золотоискателя. В кармане у меня было всего семь шиллингов.