Семь сестер. Атлас. История Па Солта

– Мадам Ганьон, я знаю, что мсье Ландовски и мсье Иван чрезвычайно благодарны вам за то, что вы разрешили Бо проводить немного времени вместе с этими детьми.
– Не знаю, что хорошего это может дать мальчику. Он не говорит, поэтому я не смогу понять, какую пользу ему принесет наша игровая площадка.
– Мадам Ганьон, мсье Ландовски просил передать, что он собирается внести вклад в содержание приюта.
– Пусть будет так, мадам, если это очистит его душу. Многие парижане, страдающие от угрызений совести, делают пожертвования, которые пока что позволяют нам держать двери открытыми и кормить детей. Если бы мсье Ландовски действительно хотел внести вклад, он счел бы уместным обеспечить некоторых детей любящими приемными родителями.
При этих словах Эвелин сердито нахмурилась и указала на меня. Мадам Ганьон приподняла брови.
– Ну что ж, детям пора выходить на свежий воздух. Они пробудут здесь только час, так что я прошу вас вернуться вовремя, мадам Эвелин. После отдыха и игр я выведу мальчика за ворота, и он больше не будет у меня на попечении.
– Понимаю, мадам Ганьон, – сказала Эвелин.
Костлявая женщина повернулась на каблуках и вошла в приют. Массивная деревянная дверь захлопнулась со стуком, от которого по двору раскатилось гулкое эхо.
– Бог ты мой! Не мне судить эту женщину, Бо; у нее трудная работа, но мне кажется, что у нее в жилах течет не кровь, а раскаленная лава. Все же я верю, что дети, за которыми она ухаживает, окажутся приветливее. Помни, я отлучусь только на час. Постарайся интересно провести это время, cheri. Хочешь, я возьму это?
Эвелин взялась за футляр со скрипкой, который был у меня в руках после недавнего урока с мсье Иваном. Я рефлекторно вцепился в него. Это была моя самая большая ценность, и мне пришлось бороться с мыслью, что Эвелин хочет отобрать ее у меня.
– Хорошо, Бо. Можешь оставить скрипку при себе, если хочешь.
Двери «Apprentis d’Auteuil» снова распахнулись, и дети высыпали на передний двор.
– Ну и ну. – Эвелин покачала головой. – В некоторых зимних пальто больше дырок, чем в швейцарском сыре. Удачи тебе, маленький Бо. Скоро увидимся, – добавила она и вышла через железные ворота.
Я часто гадал, что чувствовали древние рабы, когда ждали выхода на арену многолюдного римского Колизея, где им предстояло встретиться со львами. Теперь я знал.
Разница в возрасте поразила меня. Некоторых обитателей приюта едва ли можно было назвать детьми, в то время как другие были не более двух-трех лет от роду, и их выводили за руку. Передний двор быстро заполнился людьми, и на меня стали бросать подозрительные взгляды. Некоторые дети доставали мелки из карманов и начинали рисовать квадраты на земле. Другие перебрасывались старыми резиновыми мячами. Я просто стоял посреди этой бурной деятельности и оглядывался по сторонам, не представляя, что делать дальше.
По правде говоря, я никогда не ходил в школу, поэтому не привык к общению с другими детьми. Разумеется, кроме одного человека: мальчика, который был моим лучшим другом, которого я любил как брата… мальчика, от которого я сбежал. Это из-за него я исчез за снегопадом в худший день моей жизни. По моей спине пробежал холодок, когда я подумал о возможных последствиях нашей следующей встречи. Он поклялся убить меня, и, судя по его суровому взгляду тем ужасным утром, у меня не было причин сомневаться в этом.
– Кто ты такой? – Мальчик с угловатым лицом, в поношенной вязаной шапке остановился передо мной.
Я достал бумагу из кармана и начал писать.
– Что ты делаешь? – осведомился другой мальчик с густыми темными бровями. – Он задал тебе вопрос.
«Привет. Меня зовут Бо, и я не могу говорить». – Я развернул листок перед собой.
Мальчишки прищурились. До меня вдруг дошло, что я был самонадеянным в своем предположении, что все вокруг умеют читать.
– Что там написано, Морис? – спросил мальчик в шапке.
– Там написано, что он не может говорить.
– Какой тогда толк от него? На что ты годен? – Я отчего-то почувствовал, что этот вопрос не имеет отношения к жизненной философии моего соотечественника Достоевского. – Отчего умерли твои родители?
 
«Я всего лишь посетитель», – написал я.
– Не понимаю. Зачем ты решил посетить эту помойку?
«Хочу с кем-нибудь подружиться», – добавил я.
Мальчишки рассмеялись.
– Подружиться? Ты что, клоун из цирка? А это что такое?
Тот, которого звали Морис, схватил мой скрипичный футляр. Меня захлестнула волна паники. Я энергично затряс головой и умоляюще сложил руки.
– Скрипка, да? Зачем ты принес ее сюда? Кем ты себя возомнил – этим щеголем Буденом?
– Похоже на то, Жандрет. Только посмотри на его одежку. Похоже, он считает себя модным мальчиком, а?
– Думаешь, это смешно? Пришел сюда посмеяться над теми, у кого ничего нет?
Я продолжал качать головой и опустился на колени в надежде, что они поймут мое отчаяние.
– Притворство тебе не поможет! Давай-ка посмотрим, что тут внутри.
Жандрет стал открывать футляр. Мне как никогда сильно захотелось закричать на них, испугать или попросить вернуть мою скрипку. Но я знал, что не могу привлекать к себе внимание.
– Дай сюда, слабак. – Морис вырвал футляр из рук Жандрета и стал дергать застежки, пытаясь оторвать их. Вскоре ему это удалось, и он бросил металлические пряжки на пол. Потом Жандрет жадно распахнул футляр и извлек мой драгоценный инструмент своими грязными короткопалыми руками.
– Только посмотри на это! Еще красивее, чем у Будена. Как думаешь, Жандрет, попробуем продать ее?
– А ты знаешь того, кто может хорошо заплатить за такую штуку и не сообщить в жандармерию о торговле крадеными вещами?
– Да, ты прав. Сдается мне, это хорошая возможность задать небольшой урок нашему мсье моднику.
Жандрет поднял скрипку над головой. Я закрыл глаза и приготовился услышать треск дерева, ломающегося о бетон. К моему удивлению, звука не последовало.
– Что ты тут творишь, гнусный крысеныш?
Я открыл глаза и увидел светловолосую девушку, схватившую Жандрета за руку.
– Ой! – крикнул он. – Отвяжись от меня! – Но девушка лишь усилила хватку. – Ох!
– Ты вернешь ему инструмент, Жандрет, а не то я скажу мадам Ганьон, что вы двое вскрыли кладовку и украли бисквиты.
– У тебя нет доказательств, ябеда!
– Думаю, крошек под твоей кроватью будет достаточно, Морис. – Девушка указала на дверь, где мадам Ганьон курила сигарету и наблюдала за младшими детьми. – Если я сейчас побегу к ней и расскажу, она тут же проверит, и ты знаешь об этом.
Морис и Жандрет обменялись взглядами.
– Зачем тебе этот червяк? Разве ты не видишь, как он богато наряжен? У него водятся деньги, и он пришел сюда поиздеваться над нами.
– Не все на свете хотят унизить тебя, Морис. Жандрет, отдай ему скрипку.
Жандрет помедлил, и девушка закатила глаза.
– Ладно, как хочешь. – Она повернулась к зданию и повысила голос: – Мадам…
– Ладно, ладно, – вмешался Жандрет. – Вот. – Он вырвал руку из ее хватки и вручил мне скрипку. – Тебе всегда нужны девчонки, чтобы постоять за себя? – прошипел он.
– Довольно! – сказала моя спасительница. – Бегите отсюда, глупцы.
Морис и Жандрет неохотно отступили, но последний лягнул сломанный футляр от моей скрипки, отлетевший в сторону. Девушка пошла за футляром и вернула его мне. Я сидел на земле и баюкал скрипку, словно больного щенка.
– Извиняюсь за них. Я бы не стала принимать это близко к сердцу, они гадко ведут себя со всеми. Давай я помогу тебе.
Она стала собирать бумажки, которые разлетелись в стороны, пока я препирался с мальчишками. Потом посмотрела на верхний листок.
– Ты не можешь говорить? – Я покачал головой. – Боже, а я удивилась, почему ты не кричал. Как тебя зовут?
Я быстро перебрал листки и нашел нужный.
– Бо?
Я кивнул, и девушка залилась смехом. Звук был таким приятным, что мне показалось, будто мое сердце вот-вот остановится.