Сочинения великих итальянцев XVI века

Джусто. Думается, что и ты любишь вино, ведь всякий раз, когда я его пил, я был целиком и полностью Джусто, а ты составляешь ту его часть, которой себя называешь.
Душа. Ах! Выходит, ты уже так хорошо изучил философию, что знаешь: ни душа, ни тело само по себе не составляют человека, да?
Джусто. Я тебе уже сказал, что не знаю.
Душа. В общем, если дотронуться до того места, где у человека болит, он станет кричать; но ты, Джусто, не сердись, я не хочу тебя обидеть, ведь и вправду от этого кое-что получаю и я сама. Хорошее вино очищает кровь, а хорошая кровь просветляет дух разума, и поэтому чувства могут лучше исполнять свои функции, а это немало помогает моей деятельности.
Джусто. А я ждал, что ты кончишь тем, что говорится обычно: хорошая кровь улучшает человека, а хороший человек отправляется в рай.
Душа. Ах, Джусто, до сих пор я не могу тебя убедить, что я одна из бессмертных бестелесных субстанций и не страдаю от того, что уязвляет тебя. И вот что сейчас скажу: я хочу тебе доказать, что сон, который, по-твоему, приснился тебе сегодня под утро, на самом деле не был сном, потому что в отличие от тех других, которые ты справедливо назвал снами, он не полностью исходил от чувственной части, присущей тебе, как и другим грубым животным, которые тоже видят сны. Сегодняшнее, повторяю, было создано лишь мною, но с помощью чувств. Ведь пока ты спал, я оказалась свободна и возвратилась сама к себе, а с помощью моей божественной части — я ее так называю, поскольку получила от Бога — я породила в твоих органах, способных к разумению и познанию, понятия и идеи, которые, как ты сам признался раньше, были тебе не понятны. Вот ты и можешь легко убедиться, что хотя я и объединена с тобой и как будто не в состоянии существовать без тебя, тем не менее я бессмертна и могу прекрасно без тебя обойтись, поскольку способна, как ты видел, действовать иногда и самостоятельно.
Джусто. Скажу правду: твои слова так убедительны, что сам я просто не могу тебе не верить, тем более если подумаю, что раз ты моя часть (то есть когда я целиком Джусто), ты не должна меня обманывать. Ну, вот я и одет. Сяду, как ты советуешь, и спрошу тебя кое о чем; так мне покойнее, чем раньше.
Душа. Спрашивай что хочешь. А я, насколько смогу, удовлетворю все твои желания.
 А
Джусто. Прежде всего я хотел бы узнать, за что ты на меня жаловалась? Ведь когда я впервые услышал беседу в моей голове, ты говорила —насколько я помню, — что ничто тебя во мне не радовало, когда я был молодым, и тем меньше хорошего ожидаешь от меня теперь, когда я старик.
Душа. Ах, Джусто, не напоминай мне об этом; если я сетовала, у меня была на то причина.
Джусто. Что касается меня, сам я не помню, чтобы сделал что-нибудь против Джусто, ведь я никогда ничего не делал против себя самого, а значит, и против тебя, раз ты утверждаешь, что ты и я составляем Джусто.
Душа. Это так, но ты не сделал то, о чем я тебя просила.
Джусто. Как это может быть? Ведь я только сейчас узнал, что во мне есть кто-то, кроме меня. Но если ты и правда любишь меня, умоляю, скажи, чем я тебя оскорбил, чтобы по крайней мере то недолгое время, которое нам предстоит быть вместе, я тебе больше не досаждал.
Душа. Хорошо. А теперь скажи, Джусто, разве ты не знаешь, что я самое благородное существо из тех, что находятся под лунным небом?
Джусто. Знаю, я это много раз слышал на проповеди.
Душа. Разве тебе неизвестно также, что вся я божественная и духовная, что Бог создал меня собственными руками по Своему подобию и поставил владычествовать надо всеми другими существами в этом мире?
Джусто. Все это я читал в Библии, но там говорится о человеке целиком, а не только о тебе. Так что не приписывай одной себе то, к чему и я причастен.
Душа. Джусто, соединение, при котором получается человек, столь чудесно, что сказанное об одном имеет в виду и другого. Это прекрасно показал нам Аристотель, рассуждая: если кто скажет, что душа ненавидит или любит, это все равно что сказать — душа прядет или ткет.[463] Тем не менее твое достоинство заключено во мне, ибо ты земной, телесный и неразумный, а благодаря мне можешь называться божественным животным и разумным существом.
 
Джусто. Каким же образом?
Душа. Слишком долго объяснять. Хватит с тебя того, что, соединяясь с тобой и облекаясь в твою форму посредством жизненного духа, который и есть связь, нас соединяющая, я приобщаю тебя к отдельным субстанциям, которые вы называете Ангелами, в то время как до этого ты имел общее лишь с грубыми животными, — поэтому нас, соединенных вместе, некоторые философы и называют связью мира и природы. Ибо на тебе кончаются земные и телесные существа, а во мне берут начало божественные и духовные, мы же индивид, лишь одно неделимое, в котором слились, как я сказала, столь чудесным образом две противоположности, — индивид, который Меркурий Трисмегист[464] называл великим чудом Природы.
Джусто. Согласен, все верно, но зачем ты мне это говоришь? Это не имеет отношения к огорчениям, которые ты из-за меня терпишь.
Душа. Послушай меня и поймешь, стоит ли мне огорчаться. Будучи столь благородным творением, я, естественно, не имею в этом мире цели и не ищу совершенства в нем или в составляющих его предметах, в отличие от других, более низких созданий. Поэтому-то, заметь, когда Бог создал все существа этого мира, Он отправил в Земной Рай только человека, чтобы тот отдельно от других вел себя там согласно своей природе. Потом человека по его собственной вине изгнали оттуда с позором, на что я больше всего и сетую — отняли то преимущество, которое было в нас, а именно: то изначальное чувство справедливости, благодаря которому ты меня слушался и не упрямился, как ты стал это делать позднее.
Джусто. Ну, я столько раз слышал, как это говорили с амвона, что не нужно повторять; перейдем к выводам.
Душа. Если ты не окончательный тупица, то сможешь заключить из моих рассуждений, что, в отличие от других животных, у которых нет разума, моя и твоя цель — ведь я постоянно имею в виду человека целиком и полностью — не в телесных и земных вещах. Наша цель в созерцании истины — а в немалой степени ее можно достичь в этом мире, созерцая чудесные творения всесильной длани Божьей. Поэтому Бог и вложил меня в тебя и соединил нас, чтобы с помощью твоих чувств я могла достичь всех знаний, которые способна обрести человеческая природа, и эти знания стали бы для меня ступенями лестницы, ведущей к лишенной покровов истине, из созерцания которой должно родиться мое счастье, а также твое блаженство.
Джусто. Все, что ты сказала, очень хорошо, но все же чем я тебе помешал? Разве я причинил тебе беспокойство? Отчего ты на меня жалуешься?
Душа. Я не хочу говорить, Джусто, о тех общих препятствиях, причина которых в тебе и в твоей немощной природе, склонной любить и вечно искать земные удовольствия. Я хочу посетовать лишь на то, что ты всегда меня занимал таким презренным ремеслом, как ремесло бочара. Увы! Джусто, представляешь мои страдания, когда я, благородное создание, должна была предоставлять все мои знания и силы для изготовления бочек, кадок, плетеных колыбелей, деревянных башмаков и подобных ничтожных вещей, и когда, лишь ради твоих нужд, мне приходилось отказываться от созерцания красоты вселенной и, вопреки собственной природе, устремлять взор вниз, на такой низменный предмет? Ну подумай, неужели у меня нет причины жаловаться?
Джусто. Мне кажется, что твои рассуждения отчасти правильны, а отчасти нет: если принимать во внимание твою природу, они верны, но если иметь в виду мою и вообще человеческую, то нет. Ведь тогда придется отказаться от всех ремесел, а ты знаешь, как они нужны, и не только мне, но и тебе, — ведь когда я страдаю, то и ты не можешь в совершенстве что-либо делать.
Душа. Я не собираюсь упразднять ремесла, поскольку хорошо знаю, что человеку, и в частности тебе, нужно много такого, без чего ты навлек бы на себя тысячу недугов и неприятностей, из-за которых мне пришлось бы предаваться созерцанию еще меньше, чем теперь.