Отпусти - это всего лишь слово (СИ)
- Я. Тебя. Не. Отпущу.
Глаза космические дыры. Метеориты бля. И решимость десятков галактик. Подчинить, затравить, удержать силой.
Я вскинул голову.
- Не отпустишь? Тебя посадят Вольх. А я сделаю так, что бы путёвка была очень долгой. Что в тюрьме с педофилами делают, сам знаешь. Что глаза вылупил? Мне шестнадцать сука, или ты от спермотоксикоза обо всём на свете забыл? В ментовке быстро память освежат. Или считаешь, раз предкам дела нет, искать не станут. Ошибаешься. Через пару дней маман прочухается и тревогу забьёт. На что ты рассчитываешь? Наркотой обдалбать не долго, а дальше что? Запихаешь в багажник и силой увезёшь. А оно тебе надо Вольх? Может ты меня сейчас и заломаешь и я ничего против тебя не смогу сделать, но до конца своих дней, я тебя за это буду ненавидеть. Поэтому дай мне уйти. Сейчас. Пока я к тебе ещё хотя бы что - то чувствую. Пока ты для меня, пусть это невозможно звучит, но мне хочется в это верить. Пока ты для меня, всё ещё друг, а не тварь паскудная.
Тишина. И запах нарциссов. Я воспринимаю мир странно, цветами, ощущениями, запахами. Вот в эту секунду я ощутил отчётливый запах нарциссов в воздухе. Крепкий такой прозрачный шлейф. Вольх смотрел на меня, а вокруг разливался бледный дым, с желтоватыми всполохами и запах нарциссов.
- Хорошо - сказал Вольх и голос его дрогнул.
- Я тебя отпущу. Раз ты этого ТАК хочешь. И тебе всё безразлично, я тебя отпущу.
Люди обладают забавной способностью искажать и выкручивать смысл происходящего в удобную для них сторону. Мне безразлично? Нихуёво, у него язык поворачивается. Что ж мне действительно оказалось наплевать.
- Иди в комнату. Присядь. - сказал Вольх. - Я сейчас вернусь.
Я кивнул. Не понимая и не видя смысла этой отсрочки. Одел ботинки пока он ходил на кухню. Зашнуровал. Вернулся и сел на диван, как примерная школьница в ожидании. Осталось только ручки на коленях сложить. Смотрел по сторонам. Прислушивался. К себе и своим ощущениям. В душе не было ничего. Абсолютная безразличная пустота. Вакуум.
Вольх пришёл с кухни с тесаком. Скажу честно, я дрогнул. Первой мыслью было что этот больной идиот сейчас меня зарежет. Столько раз я читал подобные вещи в криминальных рубриках. Когда спятивший от ревности любовник херачит свою половину, а затем хреначит себя. Но Вольх подошёл, протянул мне нож держа за лезвие. Я отшатнулся. Вольх силой разжал мой кулак и вложил тесак мне в руку. Встал на колени и протянул запястья.
- Режь! - сказал он.
Наверное видок у меня стал очень охуевший.
- Чего? - мне показалось, что я ослышался.
- Режь, - повторил Вольх. - Хочешь отсюда уйти, вскрой мне вены. Без тебя жить незачем. Поэтому сделай это своей рукой. А потом уходи. Ключи в кармане в куртке. А если ты это не сделаешь, уйти я тебе не дам. Не уйти, не жить спокойно. Не дам тебе жить. Буду преследовать, увезу силой. Посажу на цепь как собаку. И мне безразлично, что ты будешь меня ненавидеть. Я тебя люблю. Свихнулся из - за тебя. Так что... хочешь уйти, вскрой мне вены своей рукой. Так будет справедливо...Или хотя бы начни. Остальное я доделаю сам. Просто, Ник, для того что бы я сам захотел умереть, это должна быть твоя рука. Короче нахуй слова. Режь! - Он протянул запястье.
-Другого пути для тебя отсюда нет.
Я сказал, что мне безразлично? Сейчас из глубины разом омертвевшей души поднялась волна, ужаса, отвращения, боли... Да кем же надо быть, что бы сотворить такое? Да как он говоря о своей любви может предлагать мне такое? До чего надо дойти? Кем надо быть?
- Просто сделай, Ник! - жёстко сказал Вольх, почти рявкнул побуждая к действию, что - то вроде того, что бы рука соскочила и я резанул инстинктивно или как оно там. Я закачался. Меня затошнило. Накрыло такой мутью, что дальше уже просто быть не могло. Слёзы полились непроизвольно. Брызнули во все стороны.
Сколько можно меня ломать? Сколько можно вырезать там у меня внутри? Сколько я ещё могу ломаться? Каждый раз, он умудряется меня сломать. Когда закрываюсь придумывает новый способ и всегда они действуют. Да как же можно предлагать подобное? Как можно сметь говорить такие слова? Хочешь сдохнуть - сдохни молча, уйди ты из жизни сам тихо и незаметно, нахуя привлекать к этому общественность. Не просто общественность. Нахуя?
- Бритву! - сказал я потрогав лезвие пальцем. - Дай бритву, Вольх. Тесак тупой. А пилить тебе вены напильником извини не моё. Просто не смогу.
Вольх сбледнул. Кажется, он не ожидал от меня подобной прыти.. А чего он ожидал? Что я брошусь на колени и заору: Радость моя, прости. Я не оценил и не понял всей силы твоих невьебенных чувств. И после этого мы будем жить долго и счастливо?
Это в сказках так бывает. Как я однажды говорил, реальность имеет свойство преподносить гавённые сюрпризы. А я дошёл до точки.
Я брезгливо отшвырнул нож на диван. Только что руки не вытер. Вольх встал. Вскрыл ящик стола, вытащил упаковку лезвий, распаковал и швырнул мне с нарочитым равнодушием.
- Выбирай.
Я кивнул.
- Сыграй мне.
- Что?
Вольх стоял посередине комнаты, настраиваясь очевидно перед тем как встать на колени и снова протянуть мне руки. Это сказать легко. Убей меня. А реально сделать это сложно, когда понимаешь, что да тебя сейчас действительно убьют. Убьют любимый человек, или хотя бы попытается это сделать. А потом он встанет и уйдёт и у тебя уже не останется выбора. Или останется. Но за свой базар надо отвечать очевидно. Вольх был из тех людей кто отвечает.
- Я не убийца Вольх. Мне настроиться нужно. Сыграй что нибудь. В последний раз. Ты же хочешь, что бы я тебя запомнил. Вот и запомню.
- Что сыграть? - голос мёртвый. Он взял гитару. Появилась какая - то весёлая злость, даже решимость. И может быть радость. Вот так вот самураи настраиваются на харакири. Спокойно, плавно, торжественно. Когда все мосты сожжены, жребий брошен и позади уже не осталось ничего, так что неудивительно, что впереди тоже ничего не будет.
- Кукушку, - сказал я. - Сыграй мне Кукушку.
Я смотрел на бритву в своих руках, дышал через нос, настраивался.
Вольх посидел секунду в оцепенении, а затем ударил по струнам, беря проигрыш.
Песен ещё ненаписанных сколько,
Скажи кукушка. Пропой
В городе мне жить или на выселках,
Камнем лежать или гореть звездой.
Он мне часто пел эту песню раньше. Это была его любимая песня. Любимая песня и припев
Солнце моё, взгляни на меня
Моя ладонь, превратилась в кулак
И если нет дыма, дай огня
Вот так. Вот так
Он не называл меня солнцем. Просто говорил, что я его солнце. Солнце которое однажды перестало ему светить.
Кто пойдёт по следу одинокому
Сильные да смелые головы сложили в поле
В бою
Я закрыв глаза, слушал его голос. Как же я безумно любил когда он поёт. Для того что бы петь не нужно ни голоса ни слуха Ник. Достаточно говорить душой. У Вольха было и то и другое, и сейчас он говорил душой.
А перед глазами как на поле боя, вставали все эти безумные прошедшие как в бреду дни.
Мало кто остался в светлой памяти. В трезвом уме
Да с твёрдой рукой в строю
Наши с Саней встречи, когда в залитой солнцем комнате было так паскудно блядски хорошо, сумасшедшая скорость и свист ветра в ушах и широкая спина Вольха. Его протянутая ко мне ладонь и признание. "Я люблю тебя, Ник!"
Солнце моё, взгляни на меня
Вольх почти кричал.
Моя ладонь превратилась, в кулак
Я выбрал правильную песню. Абсолютно правильную, потому что наверное сейчас, он как никогда ещё на свете, по настоящему не хотел умереть
И если нет дыма дай огня
Я это понимал, видел, чувствовал. Какие картины, как и я, он видел и мысленно проживал в этот момент. Что вставало у него перед глазами. Наше с ним прошлое. Дни наших встреч, разлук и расставаний, и новых встреч, наши ссоры и примирения.