Игры мажоров. Хочу играть в тебя (СИ)

— Где мои вещи? — спрашиваю сипло.
— В стиралке. Можешь развесить на сушилку. Мои джинсы тоже, если не тяжело.
— Ты что, их постирал? — рискую поднять взгляд и мысленно ахаю.
Красные ободки вокруг глаз делают Топольского похожим на вампира. Или на демона. Особенно когда он проводит рукой по голове, ероша волосы.
Теперь его очередь неопределенно поводить плечами.
— А в чем я пойду в универ? — возмущение захлестывает. Но Никита слишком спокоен, и мне не хочется выглядеть истеричкой, поэтому сбавляю тон.
— Ты сегодня не пойдешь в универ, — теперь он тоже избегает смотреть мне в глаза. — Позвони своей подруге, пусть соберет вещи. Я заеду заберу.
— Как не пойду в универ? — больше не могу сдержаться, хватаю его за локоть. — Мне поставят пропуски, из-за этого упадет рейтинг. Он и так в последнее время хромает...
Замолкаю оттого, что меня обжигает холодом голубых глаз.
— Сегодня ты в универ не пойдешь, — повторяет он с нажимом, но все же снисходит до объяснения. — Напишешь заявление на дистанционное обучение до конца недели. Так надо, Маша. Я отвезу в администрацию договор, заберу твои вещи и вернусь. Я пиздец как ушатался за эти дни. Целый день в универе не вывезу.
Молча перевариваю информацию. Если честно, я сама не представляла, как там появлюсь. Но ведь рейтинг...
Словно в ответ моим мыслям Никита договаривает:
— И забудь про рейтинг, тебя это больше не касается.
Меня запоздало накрывает, и я шепчу ошарашенно:
— Подожди, я что, теперь должна жить здесь все четыре года? Не в кампусе, а с тобой?
Топольский внимательно смотрит, снова уголок губ криво ползет вниз.
— Ты же сама выбирала. Так что извини, — ухмыляется и разводит руками. У меня ощущение, что за ухмылкой Никиты что-то прячется. Или это последствия действия галлюциногенов? — И да, ты теперь везде будешь ходить только со мной.
— Почему? — вздрагиваю от тона его голоса и крепче обхватываю себя руками.
— Потому что ничего не закончилось, Маша, — он не спеша наклоняется, подбирает бутылку с недопитым виски и пепельницу.
— Что не закончилось? — холодею.
— Игра, — Никита окидывает меня ничего не выражающим взглядом. Бросает на ходу «Я в душ» и исчезает за порогом своей комнаты.
— Я тоже, — растерянно говорю пустому коридору и иду обратно в спальню.
Стаскиваю футболку, становлюсь под горячие струи, а в голове крутится «Ничего не закончилось». Как это, не закончилось? Что это значит?
После душа в футболке холодно, нахожу плед и заворачиваюсь как в кокон. Спускаюсь в кухню и нахожу Топольского возле кофемашины. Он стоит спиной в одних джинсах, и я на короткое время залипаю на литых мышцах, перекатывающихся под смуглой кожей. Никита загорел, пока был в Израиле, там сейчас тепло.
— Кофе будешь? — спрашивает он не оборачиваясь.
— Да, — подхожу ближе и все-таки это говорю. — Никита, можно тебя попросить ходить одетым? Я понимаю, что это твой дом, но...
Он резко оборачивается и несколько минут молча изучает мое лицо. Как и я, что-то пытается прочесть? Или галлюциногены так прочно обосновались в моем организме, что им жаль меня покидать? Кажется, второе.
— Хорошо, — кивает он, — пей кофе.
Ставит на стол чашку и выходит из кухни. Возвращается в рубашке, плотно облегающей тело, и я отворачиваюсь. Еще лучше. А если я попрошу его ходить дома в пальто, он меня точно пошлет?
— Не забудь позвонить подруге, — напоминает Никита, — и включи обогреватель. Я уже распорядился запустить отопление, но пока дом прогреется, ты можешь простудиться.
— А тебе не холодно? — придвигаю к себе чашку. Он пожимает плечами.
— Нет, нормально.
Странно, мы болтаем как будто ничего не произошло. Но ведь я хотела выяснить...
— Никита, — глотаю горячий кофе, надеясь согреться, — почему ты сказал, что Игра не закончена?
— Потому что, — он достает сигарету и прикуривает. Хочется одернуть, он же спортсмен, курение вредит легким. Но говорю себе, что это не мое дело, и молчу. — Они просто так не отстанут.
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Я чуть не давлюсь кофе.
 
— Как это? — ставлю чашку обратно на стол. — Я же все подписала.
— Да, подписала. Теперь они будут пытаться меня обойти, вернуть тебя обратно в Игру.
— Но... каким образом? — я шокирована и не пытаюсь это скрыть.
— Если снимут браслет, — Никита садится напротив и смотрит в глаза. — Ты так и не поняла их мотивы, Маша?
— Они маньяки, — меня начинает трясти.
— Нет, — он качает головой, — ты ошибаешься. Они не маньяки. Им похуй на результат, им даже на секс похуй, важен сам процесс. Это вампиры, только энергетические. Они питаются твоими эмоциями и кайфуют. Если ты сумеешь продержаться какое-то время, им надоест, и они отстанут. Найдут себе новую игрушку. В их присутствии главное сдерживать свои эмоции, никак их не проявлять, и тогда им станет неинтересно. Чем дольше ты будешь бояться, тем дольше они будут нас пасти.
— Зачем ты тогда мне все это рассказываешь? — я сильнее кутаюсь, но внутри все будто покрыто инеем, и холод идет оттуда. — Еще и говоришь, что я не должна бояться.
— Не должна, — он делает глоток, не отводя глаз, — потому что ты все время будешь со мной. При мне они ничего не могут сделать. И при всех тоже не станут. Браслет просто так не снимешь, а чтобы его сломать, нужно постараться.
В памяти всплывает картинка с Никитой, который ломает браслет на руке, безвольно свисающей с носилок неотложной помощи.
— Зачем тогда тебе все это? — сдавлено сиплю, глядя исподлобья на Топольского. — Зачем я тебе?
На миг его взгляд концентрируется на мне, зависает и тяжелеет. Его глаза кажутся темными как вечернее небо. Но только на миг. Никита резко поднимается из-за стола и ставит кружку в посудомойную машину.
— Для коллекции, — отвечает жестко и выходит из кухни. А я роняю на руки голову.
Глава 27
Маша
— Скажи, это правда, Мари? Правда? — глаза у Оливки блестят, как начищенные медальки.
От удивления они кажутся такими же круглыми, в глубине плещется неподдельное любопытство, а я испытываю острый приступ отчаяния.
Хочу назад свою жизнь. Ту, настоящую, а не этот суррогат, в который меня окунули с головой, и в котором мне теперь приходится лгать и изворачиваться. Вот как сейчас.
— Кит приходил, сказал, что теперь ты будешь жить с ним. И чтобы я вещи твои собрала. Так это правда?
Оливка если интересуется, то всегда живо и искренне, меня это всегда в ней подкупало. Я так не умею, не умею обнажать эмоции, не умею их выплескивать. Для эмоциональных вампиров далеко не самый удачный экземпляр, а они как назло выбрали меня.
Но Оливка ждет ответ, хлопая своими медальками, и я выдаю максимально приближенную к действительности версию:
— Не с ним, Оль. У него.
— Но... — подруга не успевает спросить, я перебиваю:
— Кит мой сводный брат. Наши родители недавно поженились.
— О... — потрясенно восклицает Оливка, — но почему ты не говорила?
В ее голосе слышен упрек, и я испытываю укол совести.
— Прости, — каюсь абсолютно искренне, — я не хотела, чтобы в универе знали.
— Но почему, Мари? Он же такой, такой...
Невесело усмехаюсь. Неужели подруга тоже поддалась всеобщему сумасшествию под названием Кит Топольский?
— У нас с ним не очень срослось, — выдаю полуправду-полуложь, — потому и не говорила. Он принял брак отца в штыки. И меня тоже...
— Ничего себе, — Оливка прижимает ладошки к щекам. — А теперь что изменилось?
Все. Все изменилось, Оль. Ты даже себе не представляешь, насколько. Но вслух с трудом заставляю себя выдавить:
— Наверное, совесть заела, что он в доме, а я в общаге. Родители насели...
Такую откровенную ложь сама не выдерживаю и поспешно отвожу взгляд. На этот раз стыдно не перед подругой, а перед Никитой.