Виконт Линейных Войск 7 (СИ)

За ними всеми — длинная вереница духовенства. Священники звенят ручными колокольчиками в такт алтарному колоколу и напевают литании охрипшими голосами. Послушники словно в трансе идут за паланкином, шепча молитвы каждый на свой лад. Все вместе они сливаются в божественную какофонию, неритмичную, но согласованную.
Охотник с удивлением обнаруживает, что его лук лежит на земле, а руки сложены в молитве. Сила этого звука так велика, что крестьяне впадают в транс. Никто не знает, что это за процессия и куда она идет, но никто не сомневается, что это в высшей степени богоугодное дело.
Большинство было готово бросить все и следовать за ней.
Паланкин приоткрывается, из него выглядывает… человек ли?
Существо столь прекрасное, столь близкое к Единому, что невозможно было описать словами. Толпа впадает в экстаз, люди, забыв себя присоединяются к процессии.
Как и многие другие. За рядами духовенства — толпы крестьян, таких же, как и они. Измождены, вымотаны и с печатью экстаза на лицах. Их ноги стерты в кровь, их скромные одежды стали рваньем и покрылись дорожной грязью. Несомненно, всех местных, что решат присоединиться — ждет то же самое.
Но они об этом не думают. Они вообще не думают. Их священное рвение ничто не может остановить. Нет ничего более важного в жизни, чем следовать за Понтификом, за человеком, осенённым самим Единым.
Охотник подбирает лук. В тот момент, когда паланкин открылся — наваждение спало.
Внутри был не человек.
Это… был зверь. Тварь, в человеческом обличии.
Годы охоты на грани смерти — научили охотника определять опасность, и он был уверен, кто бы ни возглавлял процессию, как бы он себя не называл… Человеком он уже не являлся.
Из процессии откалывается человек в окровавленном рубище. К удивлению охотника, он обращается прямо к нему.
— Да благословит вас Единый. Помогите поймать детей, им не место в нашем походе. И вы тоже помогайте. — Добавил он, обращаясь к тем немногим, что не поддались общему зову.
Охотник огляделся. Занятно. Среди тех, кто сохранил рассудок, были не самые достойные люди. Кто-то молился с фигой в кармане, кто-то презирал заповеди. Но сейчас все они пытались выхватить из процессии сопротивляющихся детей.
Процессия двигалась, и охотник уже ясно видел, что по всей просеке, которую проделала процессия — валялись тела. Тела тех, кто не выдержал тяготы похода. Старики, женщины и мужчины. Крестьяне и горожане.
Детям точно там не место.
Мелкие паршивцы упирались и плакали, но не могли вырываться из его хвата. Последнего ребенка закрыли в доме.
Священник собирался вернуться в процессию, но охотник остановил его.
— Постойте, преподобный. Куда вы направляетесь?
— Куда? Наш ход направляется в Столицу Королевства. Но нам с вами не по пути. Лишь наиболее благочестивые чувствуют зов присоединиться. Прощайте. — Благословив охотника напоследок, священник уходит.
Процессия скрывается за горизонтом, унося с собой почти все население деревни. Литании стихают, но колокольный звон еще долго гудит в ушах.
Охотник подбирает стрелу и возвращает в колчан. Идет в сарай, берет в руки деревянную лопату, окованную узкой полоской столь ценного железа.
Этот поход — это шанс. Шанс, который он ждал всю жизнь. По просеке можно будет спокойно и безопасно пройти в другую страну.
Страну, где царит магия, где в лесах много дичи, а в нелюдимых чащах скорее встретятся гоблины, чем настоящие монстры. Стране, где даже крестьяне имеют металлические лопаты!
Но сперва… Сперва надо похоронить всех паломников, кто умер возле их деревни. Работы предстояло много. Так много мертвецов…
Поднимая с земли легкое, словно высушенное и обескровленное тело, он невольно задумался.
Дойдет ли вообще кто-то из его односельчан до цели?
  
Глава 6
 
День за день, ночь за ночью они шли вперед. Без отдыха, без сна, без перерывов. Устилая свой путь телами.
С каждой смертью слабейшего — к остальным возвращалась частичка сил. Сонный разум прояснялся, живот переставало сводить от голода, а глотка вновь была готова напевать литании.
 
Деревья расступались перед ними, звери и монстры бежали в панике.
Ни горы, ни реки не могли остановить их поход.
Даже столичная река, что проходила почти через всё королевство — потерпела неудачу. Экзальтированная процессия не стала делать крюк, чтобы перейти через мост.
Она пошла прямо в воду.
Бурное течение, вода, что легко могла скрыть рослого человека с головой — все это не стало проблемой. Едва ступня первого инквизитора коснулось воды, она словно расступилась. Ослепительный свет засиял, раздвигая воду.
Стальной сапог инквизитора уперся в илистое дно. Шаг. Еще один.
Голубые стены по бокам привели процессию в еще больший религиозный восторг. Люди касались воды, не веря своим глазам.
«Чудо!» — твердили они, даже не замечая, что верующие падают десятками.
Понтифика это не волновало. Отец потворствовал Теократии, никак не препятствуя ей возводить церкви везде, где они пожелают. Пусть в Королевстве истинных верующих было меньше — ему хватит.
Здесь, в королевском домене — процессия восполнит свою численность.
Река осталась позади, вода с облегчением сомкнулась, смывая и скрывая под своей пеленой сотни мертвецов, что заплатили жизнью за это чудо.
Столичные стены виднелись впереди, из-за своей высоты их было видно издалека. В небе парили грифоны. Они не атаковали, лишь наблюдали за их ходом.
К счастью для них. Ведь высшие инквизиторы были бы не прочь отведать грифоньей крови.
Процессия спокойно пересекла последние километры. Никто не пытался их остановить, даже стражи на стенах не было видно.
Понтифик вышел из паланкина и простер свою длань. Его тело, его дух — все это было так глубоко пропитано Единым, что призвать его силу не составляло труда.
Он просто позволил голоду вырваться. Позволил вратам стать Единым. И они исчезли.
Глава Теократии не нуждался в том, чтобы выпивать их, делая металл ржавым, а дерево — трухлявым. Он просто позволил Единому поглотить их.
Крепкие ставни, толстые решетки — все перестало существовать, отправилось в небытие. Как и души тех, кто оплатил этот удар своей кровью.
— Право, брат… тебя не учили стучаться? Я бы открыл их, если бы ты попросил. — Прозвучал саркастический голос Дастана. Он стоял на стене, опираясь на непрактично крупный меч.
— Ты не мой брат. — Холодно отвечает понтифик и указывает на него перстом.
В солнечном свете его бледная рука выглядит полупрозрачной, когтистой лапой. Позади сияет алтарь, духовенство послушно достает ножи, чтобы окропить его кровью. Хор песнопений усиливается.
Удар!
Крепостная стена куда прочнее ворот, она не исчезает за мгновение ока. Гранитные блоки осыпаются пылью, ровная кладка покрывается кавернами, глубокими язвами, что вгрызаются в стену всё сильнее и сильнее. Блоки шатаются, теряя опору и с грохотом валятся вниз, поднимая целые облака из пыли.
Понтифик опускает руку и прикусывает синеватые губы длинными клыками. Когти втягиваются, и кисть принимает относительно нормальный вид.
Тишину прерывают скупые аплодисменты. Король расслабленно сидит на груде гранита, его меч лежит рядом.
— Я не перестаю удивляться нашему роду. Черпать силы из буквально «ничего» — весьма достойно для потомков тех, кто победил богов. — Произносит он, закончив хлопать.
Рука Понтифика непроизвольно дергается. Его суть хочет нанести еще удар, сожрать, сделать частью пустоты. Но разум предостерегает от этого шага. Если не сработало в первый раз, есть ли гарантия, что сработает во второй? В прошлом, он бы ринулся в атаку, чтобы отомстить за смерть отца, но вознесение выпило его эмоции, притупило чувства.
— Как ты выжил? — Спокойным голосом интересуется Понтифик.
— Ты правда надеешься, что я отвечу?
— Нет.
Звон когтей об сталь. В мгновение ока Понтифик оказывается рядом с королем, но тот парирует удар заострившихся когтей, не вставая на ноги. Позади хор набирает силу, потоки энтропии скрываются с когтей. Этого бы хватило, чтобы любой клинок обратился в ржавчину.