Шикша (СИ)

Наконец, все лодки были разгружены, затащены наверх и перевёрнуты так, чтобы их не утащило в воду приливом.
Мы поднялись наверх. Пришло время делить поклажу и двигаться дальше. А дальше было болото.
Памятуя о своём первом опыте на болоте после потери памяти, первое, что я сделала, это выломала крепкий прут из ближайшей осинки. Затем быстро привязала свою сумку к верху рюкзака, чтобы удобнее было нести.
— Молодец, — блеснув глазами, похвалил Василий.
Остальные (новички) принялись следовать моему примеру и ломать палки.
— А вы зачем? — буркнул Григорий, егерь из другой лодки, — она — баба, пусть себе идёт, как сможет, а вы будете груз нести. Не надо руку занимать.
— А если яма в болоте? — возмутился Лёня, ещё один новичок. — Можно же уйти с головой.
— Как уйдёшь, так и выйдешь, — отмахнулся Григорий и велел, — Так! Распределяем груз. Всем по рюкзаку и по две сумки. Двое будут нести вот этот свёрток.
— Его надо осторожно, — засуетился Бармалей, — там ценное оборудование.
— Слышали? — сказал Григорий.
— Нет, я так не согласен! — рассердился Лёня, — пусть она тогда мой рюкзак несёт.
— Ты чего, не мужик что ли? — нахмурился Василий.
— Я буду идти по болоту с палкой! — упёрся Лёня, глядя на меня злыми глазами.
Я пожала плечами и взяла его рюкзак.
— Положи, — велел Василий.
— Да что ты её защищаешь⁈ — возмущенно крикнул Олег, зло сверкнув весёлыми глазами в мою сторону, — из-за неё, говорят, предыдущая группа погибла, и мы четыре дня в Кедровом торчали, пока она в ментовке сидела. Нечего её жалеть!
— Нишкни! — вдруг подал голос ранее молчавший Степан, — взял и понёс.
Олег подавился на полуслове, раздражённо схватил груз и понуро побрёл вслед за Григорием, который уже начал первым двигаться по болоту, следуя за Зверем. Лёня обжёг меня злым взглядом и тоже потащил свою поклажу.
— Теперь ты, — велел мне Степан и, пропустив меня вперёд, пошёл вслед за мной.
Я шла, осторожно ощупывая палкой дорогу впереди себя. Радовало хоть то, что болото было малотопкое, обильно покрытое вахтой и белокрыльником. Я старалась наступать на их побеги, которые плотной сеткой оплетали всю воду, так что выше колена ноги не уходили. Правда идти было тяжело, побеги цеплялись, каждый раз приходилось вытаскивать ногу с большим трудом, силы от этого терялись. А несколько раз палка проваливалась почти вниз, но каждый раз удавалось вовремя сгруппироваться и не ухнуть вслед за нею.
Было жарко и душно, проклятые мошки норовили забраться под сетку энцефалитки, намазанное гвоздикой лицо изошло потом и гнус принялся поедать меня живьём. Остальным было ещё хуже. Я-то шла почти налегке, не считая килограмм пятьдесят веса (хотя по ощущениям вся тонна!), но они были на спине, так что нормально. А вот им было совсем паршиво, тяжело, и руки заняты, что и не почешешься.
Уже через часа полтора, многие запыхались. Остановки стали всё чаще.
Новички явно не тянули.
Уж не знаю, где и по какому принципу Бармалей их набрал. Может быть они как специалисты были супер, но как полевики, они были ни о чём.
Лафа закончилась, когда Лёня сильно подвернул ногу и, обессиленный, рухнул прямо в болото. Идти он дальше не мог, а тем более, тащить груз.
Еле-еле его дотащили до сухого.
— Это ты во всём виновата! — зло баюкая ногу, прошипел в мою сторону Лёня, когда мужики отошли перекурить и посоветоваться, что делать. — От тебя толку нету! Если б ты взяла мой рюкзак, я бы палкой проверял дорогу и не повредил ногу. Может, у меня перелом!
Ответить я не успела, вернулись мужики.
— Давай-ка, Горелова, иди вперёд, здесь меньше километра до лагеря, ты налегке быстро дойдёшь. Дорога помечена красными лоскутами, так что не заблудишься, — велел Бармалей, — а там скажи мужикам, пусть идут сюда помогать. А то сами всё не дотащим. Ещё и Леонид же.
— И Зверь с тобой пойдёт, — добавил Василий и свистнул псу.
Я кивнула, ухватила мою палку покрепче, поправила лямки рюкзака и пошла вперёд быстрым шагом, следуя за собакой. Почва, на моё счастье здесь была уже ровная, но буквально через сотню шагов я начала задыхаться — дремучий лес, буреломы, стволы деревьев обильно покрыты рыхлыми накипными лишайниками, от малейшего прикосновения к веткам в воздух взвиваются тучи пыльцы и пыли. Хоть тропинка и была, но она была почти нехоженная, приходилось постоянно то через упавшее бревно переступать, то под ветку подныривать. А в одном месте так вообще, через огромный овраг было перекинуто дерево. Ствол поваленной сосны. Но мне от этого не легче — внизу примерно метра три.
 
Зверь легко пробежал по стволу, а вот я стояла над рвом, с ужасом глядя вниз и не представляла, как я с рюкзаком смогу перейти по этому бревну. И перекинуть рюкзак я тоже не могу — боюсь уронить.
А время идёт.
Немного потоптавшись на месте, и даже всплакнув от жалости к себе, я приняла единственно верное решение — спускаться вниз, переходить ручей на дне оврага вброд, а затем пытаться вскарабкаться наверх.
Как я это буду осуществлять с таким весом, я даже не думала.
Как-нибудь.
Вариантов то нет.
Сзади меня ждут люди.
Я опять поддернула лямки рюкзака, ухватилась одной рукой за палку, второй — за ветви ближайшего дерева и принялась медленно и осторожно спускаться вниз.
С другого берега осуждающе лаял на меня зверь.
Ну а что я сделаю, раз так?
Сперва всё шло неплохо, а в одном месте так даже практически хорошо. Затем спуск стал уж очень пологим. А земля — глеево-глинистой и я, поскользнувшись, ухнула вниз. Думала, что сейчас уйду в ручей с головой (как я поняла, здесь они хоть и называются ручьями, но на самом деле это очень глубокие, быстротекущие и неширокие речки), но повезло, в последний момент ухватилась за еловые лапы.
—…мать! — от души заорала я, когда мои подошвы замерли буквально в сантиметре от черной воды.
Так и цепляясь за ветви деревьев, я, словно черепаха, продвигалась вдоль гадского ручья. И мне-таки улыбнулась удача. Чуть дальше, за небольшим поворотом (поэтому я тропинки-то и не заметила), обнаружилась еще одна упавшая ель. Да так удачно, что её ствол перекинулся прямо на другую сторону и немножко вверх.
С радостным повизгиванием, я влезла на ствол, чуточку посидела, переводя дыхание, а затем полезла на карачках вперёд. Да, ствол был низко, но всё равно идти по нему прямо я жутко боялась (кто его знает, какая глубина там, под водой. В Кедровом один шофёр рассказывал, что в таком ручье может быть глубина и с пятиэтажный дом, если там до этого была мерзлота. Лично мне проверять не хотелось).
Перелезла!
Потихоньку, помаленечку, цепляясь за ветви деревьев, я, словно артритная старушка начала карабкаться вверх. Спина уже гудела, проклятые лямки рюкзака, казалось, впились в кожу. Когда я вылезла на поверхность, наверное, минут пять просто лежала, тупо глядя в небо и слушая пение птиц.
Но надо вставать.
Рядом, повизгивая от нетерпения, прыгал Зверь.
Остался последний рывок. С усилием я поднялась на ноги. Отыскала красные лоскуты-метки, и поплелась дальше. Тяжело дыша, словно загнанная лошадь.
А вот и лагерь.
Я так обрадовалась. Наконец-то дошла!
Но что-то меня царапнуло. Что-то было не так.
А что не так?
И тут я поняла. Тишина. Над лагерем стояла абсолютная и полная тишина. Не слышно было ни голосов, ни стука, ни прочих звуков. Только ветер шумел в кронах деревьев, да какая-то птица тоненько покрикивала вдали.
Я ускорила шаг, побежала, заглядывая везде — в вагончики, в хозку, в камералки.
В лагере не было никого.
В столовой обнаружилась Аннушка. Она сидела на лавке, закрыв лицо руками. Плечи её мелко вздрагивали.
От тяжелого предчувствия моё сердце рухнуло вниз.
— Анна Петровна! Что? Что случилось? — воскликнула я.
— Нина Васильевна исчезла, — размазывая слёзы прогундосила Аннушка и зарыдала.
  
Глава 17
 
— Как исчезла⁈ — растерялась я.