Год 1941, Священная война
Десять минут спустя, театр сражения за Борисовский плацдарм
Пилоты люфтваффе и в самом деле ходили у обороняющихся советских войск по головам, делали что хотели и никого не боялись, ведь советская истребительная авиация на этом направлении закончилась примерно в полдень двадцать второго июня. Придвинутые к самой границе истребительные полки 11-й, 9-й, 10-й смешанных авиадивизий попали под первый уничтожающий удар люфтваффе, а во многих местах и германской артиллерии. Две трети машин были уничтожены или повреждены на аэродромах, уцелевшие самолеты поднялись в воздух, чтобы дать бой многократно превосходящему противнику, и сгорели в ожесточенных боях, взяв с «мальчиков Геринга» дань кровью. Таких однодневных потерь, как двадцать второго июня, германские ВВС не несли все время воздушного сражения за Британию.
Однако это было слабым утешением, так как у авиационного персонала уже не было времени отремонтировать и привести в порядок машины, поврежденные на земле и в воздушных боях – приходилось бросать их и уходить пешком, так как к окраинам аэродромов уже выходили германские танки, а кое-где и пехота. Переброшенная на фронт из района Орша-Могилев 43-я истребительная авиадивизия остроту проблемы решить не смогла, поскольку воевать ее пилотам приходилось против всего второго воздушного флота люфтваффе. Впрочем, ко второму июля на две трети сточилась и она. Воздушные бои, налеты на аэродромы стервятников Геринга, а потом очередные перебазирования на восток – и каждый раз все неисправные машины волей-неволей становились добычей врага.
Так что эскадрилья истребителей, которую просил корпусной комиссар Сусайков, в данный момент и на данном участке фронта была недостижимой мечтой, а вот против советских войск под Борисовом и по ближним тылам действовали легкие силы второго авиакорпуса люфтваффе: одна легкобомбардировочная эскадра (Ме-110), одна штурмовая эскадра (Ю-87) и одна истребительная эскадра (Ме-109). И в тоже время две бомбардировочных эскадры (Ю-88 и Хе-111), занимались таким солидным делом, как нарушение транспортных коммуникаций советских войск, удары по резервам и подходящим из глубины страны подкреплениям и истребительное прикрытие им при этом не требовалось. Поэтому немецким истребителям просто не находилось иных дел, кроме как развлекаться стрельбой по наземным мишеням, в том числе по уходящему на восток гражданскому населению. Как же иначе: фюрер германской нации Адольф Гитлер уже освободил немцев от такой химеры, как совесть, из людей превратив их в диких зверей.
Когда все изменилось, на первых порах никто ничего не понял. Немецкие войска посчитали приближающуюся с запада воздушную формацию своей, а советские бойцы и командиры – еще одной напастью, готовой обрушиться на их головы. Но потом началось странное. Взяв несколько южнее Борисова, воздушное соединение разделилось на группы, заложило вираж, беря курс на север и резко пошло на снижение, после чего стало понятно: это что угодно, только не самолеты.
Клиновидный летающий корабль светлого металла, размером не уступавший бомбардировщику ТБ-3, вообще не походил на что-то знакомое, как и сопровождающие его аппараты поменьше. Советским командирам все это напоминало воздушные парады в Москве примерно пятилетней давности, когда гигантского «Максима Горького» сопровождал целый рой мелких одномоторных истребителей. На этом сходство заканчивалось, и начиналось недоумение: за счет чего эти непонятные конструкции держатся в воздухе, и почему у них нет ни крыльев, ни ревущих моторов с воздушными винтами? Не назвать же крыльями те короткие выступы по бортам, плотно увешанные контейнерами с вооружением.
А дальше началась бойня, причем уничтожающему удару подверглись не советские, а германские войска и разбойничающие над боевыми порядками частей Борисовского гарнизона два десятка двухмоторных мессершмитов. Вот под резкий звук «пиу-пиу-пиу-пиу» пронизанная рубиновыми огоньками дымная трасса соединяет поворотную пушечную установку пузатенького аппарата неизвестной конструкции и один из германских самолетов. Не успевают случайные очевидцы удивиться отсутствию дульного пламени (откуда ему взяться в магнитоимпульсной пушке), как двухкилевое хвостовое оперение со свастиками уже кувыркается в воздухе отдельно от самолета, а все остальное, неровно обгрызенное сразу за кабиной стрелка, потеряв равновесие, втыкается в землю, будто колун, пущенный неловкой рукой. Удар, взрыв. И тут еще один германский стервятник от меткой очереди прямо в воздухе рассыпается на фрагменты, а за ним еще один, и еще. И тут же, подняв головы, красноармейцы и их командиры видят на брюхах и бортах странных аппаратов, с таким энтузиазмом атаковавших немецкие самолеты, опознавательные знаки в виде красной пятиконечной звезды.
Сначала кто-то один выкрикнул: «Наши!», потом этот крик подхватили в массах и вознесли его к небесам. Эти люди, за все время боев так и не увидевшие у себя над головой ни одного советского самолета, теперь переживали момент воплощения в жизнь своей самой вожделенной мечты. И уже неважно было, что это за аппараты, откуда они взялись и почему прилетели с запада, а не с востока, – главным были красные звезды и то, с какой яростью нежданная подмога накинулась на разбойничающих асов Геринга и германские войска на плацдарме. Там тоже творилось такое веселье, что мама не горюй: сияя призрачным голубым пламенем, летели кометы авиационных эресов, воздух расчерчивали уже знакомые дымные трассы, разбрасывая вокруг видимые невооруженным глазом ударные волны, вспыхивали яростные оранжевые купола триалинитовых разрывов и, как предвестник будущих побед, непрерывно гремел злой гром. И наконец главный корабль, наклонив носовую часть, выпустил во врага свои снаряды – тянущиеся за ними инверсионные следы издали походили на толстые пушистые веревки. Где-то там, в глубине вражеской обороны, встали высоченные, с десятиэтажный дом, водяные столбы – и чего выбравшийся из противовоздушной щели корпусной комиссар Сусайков понял, что незнакомый пилот наотмашь бьет германцев по самому дорогому – по временным переправам и захваченным накануне капитальным мостам.
– Ну вот, товарищ полковник, – сказал он своему начальнику штаба Лизюкову, – хотели воздушного прикрытия – получите и не задавайте ненужных вопросов. Просили поддержку одной эскадрильей – а тут, получается, в наших интересах работает как бы не дивизия. И так работает, что даже смотреть приятно.
– Дареному коню, товарищ корпусной комиссар, в зубы не смотрят, – хмыкнул Лизюков, – даже если эти зубы как у крокодила.
Совсем другие эмоции царили на противоположной стороне, воспринимавшей происходящее как воплощенный апокалипсис. Все вокруг горело и взрывалось. На восточном берегу Березины, где германские войска заняли оборону, отражая попытки большевиков контратаками сбить их с Борисовского плацдарма, потери в восемнадцатом панцерполку и пятьдесят втором моторизованном пехотном полку были значительными, но не фатальными. В основном там уничтожению подверглись панцеркампфвагены, бронетранспортеры и грузовики, которые невозможно было укрыть в глубоких окопах. При этом маскировочные сети, по всем правилам растянутые над местами расположения техники, помогали не больше фигового листа. Сильно пострадали и позиции выдвинутого в первую линию противотанкового дивизиона. Две трети орудий было разбито или приведено в негодность, также имелись серьезные потери в расчетах.
На западном берегу дела обстояли гораздо хуже. Там под удар попали позиции артиллерийского полка, место расположения батальона связи и ремонтного батальона, а также скопившиеся у переправ колонны сто первого моторизованного полка, третьего батальона панцерполка и транспортного дивизиона с топливом и возимым боезапасом для панцеров и пехотных подразделений. На середину дня второго июля дивизия оказалась разрезана напополам рекой Березина, будто червяк заступом, а потому расширение плацдарма и преодоление этого положения представляли для ее командования насущную необходимость.