Дом Монтеану. Том 2 (СИ)

Тринадцатый ребёнок. Это я.
Шесть смертей. Бессилие. Горе. Страх. Пустота.
За неопределённое время я убила шесть вампиров, которые остались со мной. Двое дезертировали во вражеский лагерь, когда им предоставили такой шанс. Но шестерых я убила. Остался один. Только один вампир и один убийца — это я.
Я смотрю пустым взглядом перед собой, ощущая, как чувство вины давит мне на плечи. Меня кормили только один раз, это была каша, обычная овсяная каша на воде. Не знаю, сколько прошло времени, может быть, два месяца или три. Не знаю, когда они решат судьбу Стана. Я ничего больше не знаю.
Я убила шестерых. Сущность ко мне так и не вернулась. Ни разу. Наоборот, кажется, что каждый день я становлюсь всё слабее и слабее. Я едва двигаюсь. Последний раз я продержалась, кажется, всего пять минут и под смех, издевательские комментарии полетела на пол, а отрубленная голова вампира покатилась ко мне. Я бы сказала, что это страшно. Да, страшно. Страшно убивать тех, кто был тебе верен. Страшно думать о последующих событиях. Страшно осознавать, что мне придётся убить Стана. Он последний. Больше никого не осталось. Ему тоже предложили выбор, но он даже не дёрнулся и не изменил своего решения. Он избитый, потерявший из-за меня отца, голодный, умирающий, так и стоял на коленях у ног Наимы, пока она дёргала его за поводок, а кровь текла по его телу. Но он не смотрел на меня или… точнее, я не смотрела на него. Мне стыдно. Мне безумно стыдно и страшно.
И вот остался только он. Я не могу позволить себе убить его. Не могу. Единственный вариант — убить себя. Нет, я всё равно не рассматриваю вариант согласия на все условия Томаса. Рома погиб не для этого. Я больше не предам свой род, но могу найти способ спасти Стана. Рома был бы рад этому. Он умер не просто так.
Оглядываю пустую камеру и до сих пор не могу придумать, как это сделать. Чем убить себя. Мой взгляд падает на руки, и я касаюсь подушечкой большого пальца длинного и острого ногтя. Он острый. Он очень острый. Не такой крепкий, как у вампира, но всё же острый.
Сделав глубокий вдох, я начинаю с силой давить на своё запястье. Стискиваю зубы от боли, прокатывающейся каждый раз по коже, когда я надрываю её. Так жаль, что я человек. Так жаль…
Кусаю губу, чтобы подавить крик боли, чувствуя, как темница наполняется ароматом моей крови. Меня бросает в пот, и перед глазами темнеет. Я слишком слаба даже для того, чтобы разодрать себя. Я хочу есть…
В моей затуманенной болью голове вспыхивает воспоминание о Томасе. Так не вовремя, правда? Но на самом деле это очень даже вовремя. Я слышу его голос, рассказывающий мне о том, как он выживал в заточении без еды и без воды. Кровь. Он пил свою кровь.
Я сразу же присасываюсь к руке и давлюсь, глотая собственную кровь. Кислота разъедает мой желудок, но я подавляю желание выплюнуть кровь обратно. Я пью свою кровь. Заставляю себя это делать. Затем откидываюсь на стену и дышу, облизывая губы. Меня снова тошнит, но я хватаюсь ногтями за разорванную кожу и давлю со всех сил. Я жмурюсь и вся сжимаюсь от раздирающей меня боли. Мои пальцы скользят, а кровь капает по моей руке. Ещё! Ещё! Не дать им добраться до Стана через меня. Никогда.
Рву свою кожу. Плачу от боли и рву её. Меня начинает трясти от этой боли, которая заполоняет всё моё тело, вытесняя даже душевные терзания. Корябаю и деру свои вены. Ещё… ещё немного…
Моё тело трясёт всё сильнее, и я падаю на пол темницы. Зубы стучат, но я сцепляю их и резко дёргаю рукой, вырывая кусок изнутри себя. Слабый вздох чудовищной боли срывается с моих губ. Рука пульсирует, а меня знобит. Я выгибаюсь и не позволяю себе орать, а мне хочется. Хочется орать от боли. Я выгибаюсь снова и снова, словно ползая на спине по полу темницы, и падаю, покрываясь ледяным потом. Стук моих зубов друг о друга становится очень громким, просто оглушающим.
Только бы не добрались… прости, Стан. Прости, оттого что оставляю тебя. Но так лучше. Так для всех будет лучше. И пусть я не умру, но оттяну твою казнь. Я просто сдамся. Сдамся, потому что не представляю свою жизнь без тебя. Ты мой друг. Лучший друг. Ты моя семья, Стан. Рома я уже потеряла, но тебя не потеряю… прости… жаль, что ты не можешь меня слышать. Мне так жаль…
 
Перед моими глазами всё темнеет, и я проваливаюсь во мрак. И в этот раз я надеюсь, что больше не увижу этот мир.
Увы, моя задумка удалась не на все сто процентов. Умереть я так и не смогла.
В момент, когда я просыпаюсь, мой взгляд расфокусированный. Вокруг меня мягкий приглушённый свет. На секунду мне кажется, что я просто спала, и всё это было моим дурным сном, не более того. Но боль в моей груди тоже просыпается, напоминая мне, что всё было реальным. Самое странное, что я чувствую что-то мягкое под собой, как будто матрас или кровать. Но что-то… знакомое. Аромат… аромат, от которого я задыхаюсь и умираю снова, проваливаясь в темноту.
Второй раз я оказываюсь в сырой темнице, прикованной к стене. Мои руки и ноги раскинуты в стороны, и я не могу даже шелохнуться. Вонь снова оказывается такой же приторно мучительной, как и факт моей жизни.
Не получилось.
Я ещё слаба. Не знаю, как и когда они обнаружили меня. Стан ещё жив, это я знаю. Сейчас я чувствую лишь боль от утраты шестерых вампиров и испытываю огромное разочарование в себе.
— Это был неплохой ход, Флорина, но неудачный. Теперь ты точно не навредишь себе, — сквозь вату боли и отчаяния голос Соломона кажется абсолютно тошнотворным.
Внезапно в темнице загорается свеча, свет от которой освещает лицо Соломона. Он ставит её на пол напротив меня к другой стене. Затем он что-то достаёт из грязного, холщового пакета, и я задыхаюсь от боли.
Рома. Голова Рома.
Соломон, смеясь, располагает её напротив меня, затем головы ещё пятерых вампиров. Я жмурюсь, не позволяя себе показать свою реакцию. Нельзя… боже, это жестоко. Это чертовски жестоко.
— Вот теперь всё на своих местах. Пусть они присмотрят за тобой, Флорина. Скоро встретимся, — Соломон треплет меня по щеке, но я дёргаю головой.
— Мразь, — шиплю я. — Молись, чтобы у меня не появились силы, Соломон. Молись. Я приду за тобой.
— Ага, боюсь-боюсь, — хохоча, он выходит из темницы.
Мой взгляд падает на головы всех, кого я убила. Я знаю, что сами тела они бросили в толпу, и их разорвали. Я видела это. Я слышала это…
— Рома, — шепчу я. — Прости… прости меня. Я надеюсь, что сейчас ты находишься в лучшем мире. Прошу, забери меня или дай мне снова силы. Прошу. Я должна спасти Стана. Должна помочь ему, но ничего не могу. Я такая дура, Рома. Такая дура… прости меня. Такая дура… помнишь… помнишь, когда мы впервые поехали на Аляску? Помнишь, как мы с тобой стояли рядом, наслаждаясь холодом океана, и ты сказал мне, что холод не так страшен, пока твоё сердце бьётся. Холод страшен, когда ты мёртв, потому что ты ничего больше не чувствуешь. Чувства — это то, что помогает нам жить. Чувства это хорошо. И тогда я посмеялась над тобой, назвав тебя сентиментальным стариком, а ты потрепал меня по щеке и ответил, что ты мой сентиментальный старик, только мой. А помнишь… помнишь, как я заснула в конюшне? Я была маленькой. Вы только приехали, и я сбежала в конюшню, потому что меня все дразнили и оскорбляли. А ты нашёл меня. Ты лёг рядом со мной на сено и рассказывал мне сказки. Сказки про девочку, которая спасла этот мир. Потом ты… ты… взял меня на руки и пообещал, что никогда не бросишь меня. Никогда. И ты не бросал. Рома… папа… мне больно. Я боюсь, Рома. Я боюсь…
Моя голова падает, а горькие слёзы стекают по щекам.
Нельзя плакать. Нельзя. Я должна быть сильной, ради Стана. Хотя бы ради него. Он меня ненавидит, я знаю. Я убила его отца. Но я… должна.
Вскидываю голову и шмыгаю носом. Они думают, что кандалы меня остановят от самоубийства? Нет.
— Не волнуйся, Рома, я больше не подведу тебя, — шепчу и делаю решительный вздох.
Мне приходится вытянуть вперёд шею настолько, насколько позволяют металлические прутья, а затем я с силой ударяюсь затылком о стену. В голове сразу же начинает звенеть, а во рту ощущается привкус крови. Боль вспыхивает в затылке. Я вновь сжимаю зубы и ударяюсь снова. Снова. Снова. И снова. Слышен хруст, чувствую боль и кровь во рту. Мой череп раскалывается, и глаза готовы взорваться от боли. Пульс становится настолько громким, что хочется орать от боли из-за этого звука. Ещё раз, ещё…