Почти врач
История печальная, потому что Тома эта, по фамилии Бурсакова, двадцати шести лет от роду, умерла. Короче, с криминального аборта случай переползает на более серьезные статьи Уголовного кодекса. А от нас требуется сознательность и внимание к деталям. Может, она нам сказала что, пока мы ее в машине везли? Конечно, товарищ лейтенант. Отчего ж не сообщить? В лучших киношных традициях открыла глаза и продиктовала список причастных, с адресами. Впрочем, про таз рассказали, Томилина только про бабку вспомнила, с которой она лаялась. Та, оказывается, очень хотела проникнуть в комнату и срочно забрать нечто такое важное, что аж нельзя ни минуты ждать. Ну и соседку по комнате сдали, которая нас встречала. Не может такого быть, чтобы подруга не делилась с ней планами. Ибо жить в одной комнате и не приметить, что соседка беременная на большом сроке – такого в жизни не бывает.
* * *Да когда же я уволюсь из этого гадюшника? Силы мои на исходе. Вот сколько можно, а? Будто мало нам было истекающей кровью девицы, так вот вам другая. Для разнообразия внешне целая. И ведь трудно не заподозрить такую в злом умысле. Сами посудите. Пункт первый – травма получена два дня назад. Именно тогда случилось нечто, заставившее эту симпатичную барышню, с которой можно прямо писать портрет абстрактной отличницы и строительницы светлого завтра, выпрыгнуть из окна второго этажа. Факт прыжка она признает, а причину умалчивает. Да и хрен с ней, с побудительной силой, но почему возник пункт два? Потому что вызвали нас на это дело в час ночи, когда все нормальные люди спокойно спят.
И вот сидит эта студентка второго курса какой-то там филологии пединститута имени Крупской, хлопает глазами и жалуется, что ей трудно вставать. А днем тебе легко было? А вчера? Что ж ты вынашивала замыслы по лечению своей травмы так долго? Вот и маме твоей, немым укором торчащей в дверном проеме и делающей вид, что она нервно мнет в руках носовой платочек, тоже эти вопросы стоило бы задать.
Томилина в легком недоумении. Ведь на просьбу продемонстрировать недуг она получила неподдельные муки приведения организма в вертикальное положение. Страдает пациентка, и чтобы такое изобразить, надо на другом факультете учиться. А внешне – ни фига. Разве что бедра в верхней трети слегка синюшные.
– Что делать будем? – тихо спросила она, наклонившись ко мне. – Дома не оставить, мамаша нас не выпустит, а везти с чем? И куда?
– Как куда? В парашютистку играла? В травмпункт прямая дорога. Туда и доставим.
Ага, а мамочка тоже желает принять участие в нашем маленьком совещании. Ишь, шею как тянет. Но пост не покидает.
– А диагноз?
– Да проще простого. Пиши «Закрытый перелом седалищных костей» с вопросительным знаком, и всё. Падала на жопу? Она же и болит. Перелом, если и есть, стабильный, без смещения. Лечение при таких симптоматическое, но то уже не наша забота.
* * *Договор с «Джонсон и Джонсон» прочитал и вдоль, и поперек. Примерно много раз. Не к чему придраться. Никакого мелкого шрифта и сложносочиненных предложений на полторы страницы, где каждое отдельное слово хоть с трудом, но можно понять, а всё вместе – никогда и никому. Хороший договор, для учащихся вспомогательных школ, наверное. Но других мне не осилить.
Восемьдесят тысяч единовременно, если идея пойдет в разработку. Никаких роялти и прочего. Ты нам идею – мы тебе денежку. Промышленный шпионаж в чистом виде. Сумма будет переведена… ну и дальше мутотень про транши, конечные сроки и прочее. Указан мой счет в Австрии. И я скрепя сердце подписал.
А поступление денег на счет можно с тем же Раппопортом сделать. Пойти на Центральный телеграф, он закажет разговор, а я потом зайду к нему в будку.
Решено. А чтобы Раппопорт не соскочил, рисую на листке локтевой костыль. Самый примитивный, без регулировки высоты. Сейчас все костыли подмышечные, даже на Западе. Огромный рынок вырисовывается. Скажу Александру, что это коммерческое предложение – вписал в шапку семь процентов авторских от продаж – я заверил у нотариуса. Мол, если что – будем судиться. В Штатах судов боятся как огня – нация сутяжников. Если с костылем пройдет все гладко, то можно будет предложить и регулируемый по высоте. Плохо ли заработать на одном и том же два раза? Название нужно. А что если… «советский костыль»! Миллионы западных инвалидов и поломанных пациентов узнают о приоритете нашей Родины. Даже в шутку предлагать не буду, конечно. Маркетологи придумают всё – и броское название, и рекламу соответствующую.
* * *У меня зазвонил телефон. Кто говорит? Сейчас узнаем.
– Слушаю.
– Андрей, давайте быстро ко мне! Всё бросайте и летите!
– Уже стартую. Подлетное время пятнадцать минут. Что хоть случилось, Игорь Александрович?
– Приедете, узнаете.
Судя по голосу, что-то очень хорошее. И ведь хоть бы намекнул, гад такой! Ничего, не через пятнадцать, так через двадцать минут узнаю. Ну же, лифт, подъезжай побыстрее! Я и сам не заметил, как какое-то оживленное беспокойство овладело мной. Вот и на перекрестке на желтый проскочил. Хорошо, хоть не было никого, но всё равно я себе такое обычно не позволяю.
К кабинету Морозова я уже прыгал по лестнице через ступеньку, так что встретился с руководителем проекта несколько запыхавшись.
– Ага, бежал! – улыбнулся Игорь Александрович. Нет, не так. Улыбался, это, знаете, такое немного ограниченное выражение эмоции. В данном случае он, как говорили у нас во дворе, давил лыбу. Таким довольным я весьма скупого на внешнее проявление эмоций профессора еще не видел.
– Ну, говорите, что? – я всё еще выравнивал дыхание.
– Держите, – он достал из стола и подвинул мне какую-то брошюру в бледно-кремовой, почти белой обложке. – Страница восемьсот пять.
– Да в ней всего листов тридцать, не бо… – тут я замолчал, потому что перевернул книжицу заголовком вверх.
Скромный дизайн, я бы даже сказал, крайне минималистичный. «The Lancet, Volume 1, Issue 8224» – так себе заголовочек, наверное. Я открыл начало. Ага, у них сплошная нумерация, тут старт на 795 странице. Так, быстрее, пять листов от начала. И вот она. Наша статья. Читать смысла нет, я ее наизусть знаю. Но вот эти две фамилии в буржуйской транскрипции…
Что-то эмоции начали переполнять меня. Я только и смог потрясти головой и выдать совершенно неуместное в этих стенах протяжное «бля».
– Вот и я приблизительно то же самое сказал, – поделился воспоминаниями профессор. – А вы везунчик. Это очень хорошо, когда такой человек есть в коллективе. Считайте, что степень кандидата у вас в кармане.
– Так я институт еще не закончил, куда мне?
– Думаете, Евгений Иванович не составит протекцию? Поверьте, всё будет сделано так быстро, как только возможно. А время пройдет, не успеете даже заметить.
– Хм… – я повертел журнал в руках. – Надо бы отметить. Чтобы не последняя!
– Само собой, как насчет ресторана?
– Я только «за». Машину вот отгоню и вернусь. А журнал… это мой экземпляр? Только один?
– Если мало, можете сходить в Ленинку, попробовать украсть оттуда, – засмеялся Морозов. – Я и эти номера с боем отнимал.
Я лучше потрачусь на международный звонок и попрошу Солка прислать несколько номеров на память. Старший товарищ он мне, или я напрасно в опере мучения терпел?
* * *Вечером позвонила Панова. После того случая она первое время чуть ли не каждый день рассказывала, что да как. А как начал Федя выздоравливать, то и доклады пореже, а потом и вовсе сошли на нет.
А сейчас чуть ли не с первого слова снова вернулась к этому случаю.
– Оперативник приходил.
– До сих пор никого не нашли?
– Ой, да ты знаешь, они, наверное, уже и перестали искать тех хулиганов. Никакого движения, звоню следователю, отговорки только. Работа ведется, поиски идут. Тут другое.
– Что?
– Про тебя расспрашивал. Куда ходил, с кем ездил, допрос настоящий учинил.