Развод. Прощай, предатель (СИ)

Поужинав, принимаю душ и надеваю свой любимый велюровый костюм. Расположившись на диване, зеваю. Я ни дня в своей жизни не работала, и сегодняшний вымотал меня. Глаза слипаются, а все тело налилось тяжестью. Хочется спать, но я продолжаю пялиться в выключенный телевизор и крутить кольца на пальце. Мне надо решиться сделать это.
Казалось бы, что может быть проще, чем снять украшения? Миллиарды женщин в целом мире прямо в эту секунду это делают. Миллионы — по тому же поводу, что и я. И только я одна не могу это сделать одним махом.
Встав, выключаю свет, раздеваюсь до трусиков, набрасываю шелковую сорочку и укладываюсь под одеяло. Сердце грохочет, потому что я вот-вот сделаю шаг, на который никак не могу решиться. Еще немного. Еще секунда.
Сделав глубокий вдох и задержав дыхание, срываю с себя кольца. Кладу их на кофейный столик и резко разворачиваюсь лицом к стене. Зажмуриваюсь, пытаясь усмирить разбушевавшееся сердце, а потом медленно, тихо выдыхаю. Из-под закрытого века вытекает одинокая слезинка.
Все. Это точно конец.
  
Глава 19
 
Вера говорила, что безумие начнется седьмого марта, но оно начинается уже пятого. Сегодня последний рабочий день перед выходными, так что мужчины покупают букеты для своих коллег. Я едва успеваю паковать тюльпаны в прозрачные пленочные упаковки, как их практически выхватывают прямо у меня из рук. Это какое-то сумасшествие.
Мы с Верой пропускаем традиционный утренний кофе, а потом и обед. После двенадцати нам привозят новую порцию цветов. Пока Вера принимает их, я отпускаю покупателей. И такой дурдом у нас до трех часов дня.
Когда поток покупателей иссякает, Вера звонит в доставку обедов, и нам привозят горячее пюре с отбивными и салатом из капусты. Так вкусно я не ела уже давно. То ли потому что проголодалась, то ли потому что дома почти не готовлю. Но это пюре кажется мне божественным.
— Теперь ты понимаешь, о чем я говорю? — спрашивает хозяйка магазина, кивая на ведра со свежей партией цветов. Ими заставлена вся подсобка, и нам с Верой приходится ютиться с краешку на старых табуретках.
— Да.
— Так вот восьмого все будет еще хуже. Такое паломничество будет с самого открытия и часов до девяти вечера.
— А мы разве не до семи работаем?
— В такие дни, как восьмое марта, мы работаем практически до последнего клиента. Наши конкуренты закрываются раньше, а ближайшая точка продажи цветов — это ночной цветочный рынок в трех кварталах отсюда. Зачем дарить им свою выручку, если можно самим эти деньги заработать? Не переживай, я оплачу сверхурочную работу. Или у тебя свидание в этот день?
— Нет, — тихо отвечаю и утыкаюсь взглядом в пластиковую тарелку, на которой еще осталось немного салата и кусочек отбивной.
В этом году на главный женский праздник у меня никаких планов. Обычно… в смысле, раньше Сережа устраивал мне потрясающие праздники. С самого утра он вручал мне подарок и огромный букет цветов. Я еще говорила ему, что мне не нужно дарить девяносто девять роз, я была бы рада и небольшому букетику ароматных тюльпанов. Ведь именно эти цветы ассоциируются у меня с началом весны, возрождением природы. Но Сережа каждый год упорно дарил розы и украшения.
Вспомнив про украшения, я неосознанно тру большим пальцем место, где еще несколько дней назад были обручальное и помолвочное кольца.
Интрересно, чем будет занят Сергей на восьмое марта в этом году? Подарит ли Виолетте цветы, которые предназначались мне? Поведет ли на ужин в роскошный ресторан, как делал со мной? Или, может, отвезет в Париж, как возил меня? От мыслей о том, что он может отдать ей то, что должна была получить я, меня начинает подташнивать.
Я вскакиваю с табуретки и несусь в туалет, где меня выворачивает наизнанку. Меня тошнит, пока содержимое желудка полностью не оказывается в унитазе. Смыв, выпрямляюсь и умываюсь, склонившись над умывальником. Поднимаю голову и, оторвав пару кусков бумажных полотенец, промакиваю лицо, глядя в свое отражение. Неужели… могла ли я… Может? Или не может? Сергей всегда был очень осторожен. Да и я тоже. Хотела насладиться нашим браком и полноценным вниманием мужа. Я не хотела его ни с кем делить. И только после того, как подписала документы о разводе, пожалела, что так и не родила мужу ребенка.
 
Выхожу из туалета, наталкиваясь на прищурившуюся Веру.
— Ты часом не беременна?
— Н-нет, — неуверенно отвечаю я.
— Бледная. Может, из-за того, что целый день голодала, стошнило?
— Может.
— Так, давай-ка заварим тебе чайку. Выпьешь и сразу полегчает. У меня мята есть. Пойдем.
Вечером я чищу зубы перед зеркалом в ванной и смотрю в свое отражение. Щетка медленно елозит по зубам, пока я плаваю в глубокой задумчивости. По дороге с работы хотела зайти в аптеку и купить тест, но так и не решилась. Что, если я и правда беременна? Сказать Сереже? Вроде как так будет честно. Но говорить не хочется. И что будет, если не скажу? Смогу ли я сама поднять ребенка? Ой, да сколько женщин в одиночку растят детей! И я справлюсь. В конце концов, я как-то выжила после смерти близких. А тут у меня будет двойной стимул. Мало того, что надо будет о себе позаботиться. У меня будет человек, ради которого я смогу свернуть горы!
Крыша над головой есть, работа — тоже. Проживем.
Повернувшись боком к зеркалу, оставляю щетку во рту и поднимаюсь на цыпочки, чтобы увидеть хотя бы край своего плоского живота. Но зеркало висит слишком высоко, так что я, шумно выдохнув, заканчиваю процедуры и выхожу в комнату.
Замираю на пороге, наткнувшись взглядом на Сергея. Он сидит на моем диване. Рядом лежит букет тюльпанов. Сережа облокотился на колени и крутит между пальцами лежавшие до этого на кофейном столике кольца.
— Что с карточками, Саша? — не поднимая головы, спрашивает он.
— Они мне не нужны, — хрипловатым голосом отвечаю я.
Сергей поднимает голову и смотрит на меня в упор.
— И на что ты живешь? Сумма, которую ты сняла, слишком маленькая, чтобы прожить на нее хотя бы неделю. Холодильник практически пуст. Так на что?
— Какая тебе разница? Зачем ты пришел? Ты хотел, чтобы я подписала документы о разводе — я это сделала. Теперь тебе и твоей любимой женщине зеленый свет под венец. А меня оставь в покое! Виолетте отдай свои карточки! Пусть она себе очередного пластического хирурга оплатит, а то сиськи недостаточно большие еще!
Сергей встает и смотрит на меня, ухмыляясь.
— Ревнуешь?
— Не дождешься.
— И где твои манеры, Александра? Не припоминаю, чтобы в твоем лексиконе было слово “сиськи”.
— Может, ты меня плохо знаешь?
Он подходит вплотную ко мне, задевая чувствительную кожу груди под тонким шелком пижамы грубой тканью пиджака. Склоняется, оказываясь со мной нос к носу. Я задерживаю дыхание, чтобы не втягивать аромат его туалетной воды и особый, присущий только Сергею запах.
— Никто не знает тебя так, как знаю я, малышка, — произносит он, обдавая мои губы теплом своего дыхания.
Я тяжело сглатываю, глядя в его невероятные глаза. Сейчас взгляд не такой холодный, каким был в наши последние встречи. Я даже позволяю себе на мгновение помечтать, что Сергей вспомнил меня. Но запрещаю себе углубляться в фантазию, потому что потом сталкиваться с реальностью слишком больно.
— Пожалуйста, уходи, — шепчу я.
— Не хочу, — отвечает он тоже шепотом, и его взгляд загорается. — Хочу остаться. До утра.
  
Глава 20
 
— Нет, — отвечаю я, и на это “нет” уходит вся моя сила воли.
Я не могу ему сопротивляться. Мне тяжело. Практически невозможно. Иначе как объяснить то, что я позволяю Сергею снять с меня тонкую пижамку, уложить на диван и войти в меня? Я прихожу в себя, когда он уже внутри. Берет меня грубовато, чередуя резкие толчки с плавным движением бедер. Входит глубоко, до самого упора. И целует. Постоянно.
Я хочу сопротивляться. Хочу оттолкнуть. Но почему-то сделать это просто невозможно. Сейчас, когда он во мне, вместо того, чтобы выбросить его из своей жизни, запретить прикасаться, я сильнее впиваюсь в его плечи. Притягиваю к себе, углубляю поцелуй. По щекам катятся тихие слезы, смешиваясь с потом.