Алло, милиция? Часть 3 (СИ)
Егор опустился перед парнем на корточки. Глаза оказались на одном уровне.
Именно так должен был выглядеть в его представлении мажор советского времени, сынок или какой ещё родственник высшей республиканской номенклатуры — одетый в дорогую кожаную фирменную курку, натуральная Германия, а не грузинские подделки как в их магазине, с лейблом USA AIR FORCE, звёздно-полосатым флагом и большим вышитым орлом. Джинсы и высокие финские ботинки — тоже не из комка.
Он мог быть и толстым, и чернявым, всё равно. Самоуверенность хозяина вселенной в лучах могущества дядюшки была неподдельной. Наверно, даже дети высших российских олигархов в две тысячи двадцатых годах не так надменны. Вот дети «малиновых пиджаков» в девяностых…
— В одном ты, безусловно, прав, — начал Егор. — В кабинете замминистра лесной промышленности или сельского хозяйства тоже есть совминовская вертушка. Если только его не пихнут ещё ниже. Ты хоть понимаешь, во что втянул родственника?
— Подумаешь… — он кинул взгляд на разложенные у зеркала пакетики. — Придумали преступление века. Херня.
— Снова ты прав. Херня. А теперь подумай, почему тебя взяло КГБ, а не мусора. Те, кстати, сразу бы обделались, узнав, кого схватили.
— Потому что им нехер делать, а надо что-то рапортовать новому Генеральному Секретарю, — голос звучал с прежней интонацией непробиваемости, но в глазах мелькнула первая тень тревоги.
Егор трижды хлопнул в ладоши, скорее, правда, не Кожемякову, а Аркадию, не прервавшему самодеятельный цирк.
— С тобой приятно иметь дело. Всё понимаешь, не нужно объяснять таблицу умножения. Теперь слушай главное. Тимоха получил вербовочное предложение. Улавливаешь? Мы ещё не выяснили — от кого. Возможно — ЦРУ, но это только предположение, не буду тебе врать. У «Песняров» в 1983 году намечены гастроли по Европе, включая враждебные капиталистические страны. Музыкантов почти не досматривают на границе, потому что они — звёзды, народные любимцы. Тимофея вынуждают работать курьером. Обещают золотые горы и одновременно стращают: не согласишься — сдадим в КГБ, что ты наркоман. Он струхнул и сам сдался, поэтому выходит сухим из воды. Теперь представь, что завтра утром Председатель КГБ докладывает Андропову: наши контрразведчики пресекли операцию иностранной разведки по вербовке музыканта из «Песняров», причём враг действовал под прикрытием Первого Секретаря ЦК ЛКСМБ.
Егор чувствовал: если бы взгляд Аркадия мог прожигать дыры, то в лейтенантском затылке образовалась бы брешь размером с детский кулак.
Мажор шмыгнул носом. Опустил голову.
— Дядя ничего не знал! И я никого не сдам.
— Кого же ты собираешься «не сдавать»? — вклинился Аркадий, уловивший, что «лёд тронулся, господа присяжные заседатели».
— Никого! Потому что если назову хоть одно имя, мне — хана, — студент поднял голову. Теперь в его глазах сверкала решимость труса, сменившая самоуверенность.
— Стадия отрицания и злости. Потом поторгуемся. Так и до стадии принятия доползём. Не бери в голову, Аркаша. Это я о своём, о девичьем.
— Ни о чём я торговаться не намерен! — рявкнул задержанный. — Знаю наперёд ваши расклады. «Признайся, и тебе ничего не будет». Хрен вам!
— Вот тут ты ошибся, — Егор распрямился и теперь угрожающе нависал над студентом. Широкий сценический костюм «Песняров» в духе шляхты XVIII века и длинноволосый парик ничуть не придавали несерьёзности происходящему. Наоборот — странно контрастировали с жёстким поведением лейтенанта. — Тебя готовили к допросу в мусарне. У КГБ другие методы. Мы не врём. Реальное лишение свободы у тебя уже вписано в биографию. И, представь себе, оно для тебя выгоднее. Если выпустить и начать трясти твоё окружение, сразу предположат: Генка нас всех сдал как стеклотару. Мочить Генку! Никакие оправдания не помогут, никакая родня не спасёт: они сами под прессингом. В изоляторе КГБ, а там ты можешь находиться и год, и полтора, условия куда лучше, чем на зоне. Не зарежут блатные, разрешены передачи с воли. Потом имеет смысл этапировать тебя на восток России и выпустить. Живой в тюрьме или мёртвый на свободе, интересный выбор?
Хоть в гримёрке было не жарко, парень на глазах начал покрываться потом. Но молчал.
Егор взял его за подбородок и приподнял голову вверх.
— Давай с простого. Кто из твоей клиентуры ходит на автогонки на выживание, что устраиваются по ночам на стадионе «Заря» за кольцевой? И кто организует эти гонки?
Выстрел был наугад, но не наобум. Сыночки коммунистического дворянства, покупающие дурь у наркодилера или посещающие подпольные автогонки — одной породы. Не ошибся. Гена не стал запираться.
— Не знаю, кто организует. У него погоняло — «Баклан». Всегда в тёмной куртке с капюшоном, морду заматывает шарфом. На глазах — очки. Голос чуть сиплый. Носит радиостанцию как у ментов, говорит по ней с водителями и с постами на шухере. Злой, когда сердится — через слово мат.
— Рост? Вес? Ориентировочно — возраст.
— Как я, может — на несколько лет старше. С вас ростом, здоровый, крепкий.
Понимая, что быть зрителем «автоспорта» не наказуемо, Гена разлился соловьём. Рассказал про оба мероприятия — октябрьское и декабрьское, а также что новое обещано на январь. Про угрозы Баклана мочить любого, кто проболтается про автоклуб. Точь-в-точь как «первое правило бойцовского клуба». Нельзя никому говорить ни про бойцовский, ни про автогоночный клуб, даже с целью зазывания новых участников, «Баклан» всех находит сам.
— Входной билет дорогой — сто рублей. Минимальная ставка — тысяча. А выходного билета нет.
— Что это значит? — спросил Аркадий.
— То и значит. Один пацан, я его не знаю почти, хотел не прийти второй раз. Нашли повешенным в парке. Типа сам. Баклан спросил: кто ещё хочет?
Повисла тишина. Если про наглую ложь Егора о вербовочных поползновениях ЦРУ знал только Аркадий и, естественно, не брал близко к сердцу, то вероятность убийства только ради сокрытия криминальной схемы обогащения нагнала холодок тревоги.
— Хорошо. Я попрошу начальника управления уголовного розыска в городе поднять все материалы о висельниках за неделю, — веско пообещал Егор, словно Папаныч ходил у него в подчинённых. — Поищем твоего товарища, любителя адреналина и ночных гонок. Теперь давай остальных. И меня пока не интересует, кому из них продавал кокс. Или не только кокс? Товарищ майор, прошу обеспечить задержанного бумагой и ручкой. Нашему Льву Толстому есть что написать.
Аркадий вышел из гримёрки за Егором.
— Вообще-то, я ожидал, что ты его ударишь. Чтоб побои списать на милицию. От тебя чего угодно можно ждать.
— Да ну! Я — музыкант. Существо с тонкой душевной организацией.
— Вот и дуй на сцену. Тимоха расклеился. Перепугался до усрачки.
— Ему тоже — срок?
— Нет. Увольнение из филармонии с него хватит. Если подпишет нормальные показания на Кожемякова.
Хоть в милиции и запрещены подработки, в приказе есть оговорка — кроме научной и творческой деятельности. Егору ничего не оставалось, как топать к «Песнярам», столпившимся у соседней гримёрки. Честно отрабатывать червонец или около того, что выпишет бухгалтерия филармонии. Шесть или семь пар глаз, чьи хозяева не смогли попасть в гримёрку и даже отлить, оттого бегали на противоположный конец Дворца спорта, даром что народные любимцы, уставились вопросительно.
— Пацаны! Тимофей выбыл до конца концерта. А может — и навсегда. Его КГБ повязало за наркоту. Мне придётся доиграть второе отделение.
— Это только Мулявин решит, — насупился Мисевич. — Ты вряд ли сможешь без репетиций. Нам проще снять часть песен. Или пусть Муля берёт на себя гитарную партию.
Лидер группы вышел из своей гримёрки, благоухая коньяком. Вполне держал себя в руках, а пел он в лёгкой поддатости даже лучше, чем трезвый. Но гитару лучше не брать.
— Пусть Егор старается, — благосклонно разрешил он.
Действительно, нужно же Министерству культуры БССР демонстрировать «скамейку запасных» в главном вокально-инструментальном ансамбле страны.