Арвендейл. Трилогия
Глав мгновение разглядывал болт, воткнувшийся в самую середку лба аборигена гор, удовлетворенно крякнул и опустил арбалет. С Каменными лбами надо было держать ухо востро, частенько удар, от которого любой человек испустил бы дух, для них был что слону дробина. Трой молча скользнул вперед, выставив перед собой двуручник, следом за ним бухал сапогами гном, третьим бежал Арил. Они ворвались в сторожевое стойбище как ураган. Трой походя снес башку какому-то здоровяку, сцепившемуся посреди стойбища с не менее кряжистой и массивной фигурой, судя по огромному бюсту, особью женского пола, и скакнул вперед, перепрыгнув через нее. Та на мгновение остолбенела от неожиданности, к небу вознесся яростный вой. За спиной Троя послышался громкий шлепок гномьей секиры, врезавшейся во что-то мокрое, Гмалин довольно рыкнул, и тут Каменные лбы полезли густо. Удар, рывок, удар, поворот, прыжок… Главное — не попасть под удар тяжеленной каменной дубины. Никаких блоков, никакого фехтования. Каменные лбы знали только один вид боя — выточить дубину потяжелее и остервенело мутузить ею всех, до кого можно дотянуться, так что ни о каком строе и тем более о позиции типа «спина к спине» и речи быть не могло. Каждый из людей плясал свою пляску сам. Но места для маневра было слишком мало, и до того, как кто-то из все более сгущающейся толпы Каменных лбов попадет-таки дубиной по кому-нибудь из людей, оставались считанные мгновения… Звучный шмяк и торжествующий рев показали, что этот момент наступил. Трой, стиснув зубы, крутанул мечом, развалив ближайшего к нему воина на две не очень-то ровные половины, и тут наконец послышалось торжествующее рычание каррхамов… В прямой атаке у каррхамов было не слишком много шансов, но теперь, со спины, когда все внимание Каменных лбов сосредоточено на отчаянно рубящихся людях…
В Священное место они ворвались на плечах бегущих; Каменные лбы, обычно стоящие насмерть даже в самом безнадежном положении, на этот раз были так ошеломлены внезапным ударом каррхамов в тыл, что не выдержали и побежали. Хотя, возможно, дело было не только в этом, уж больно малочисленный род занимал сторожевое стойбище. Как успел заметить Трой, более половины шатров были пусты. Так что, когда они ворвались в стойбище и, воспользовавшись внезапностью, сразу же положили с десяток наиболее могучих воинов, закрыть брешь, образовавшуюся в боевых порядках Каменных лбов, оказалось уже некому. И атака каррхамов лишь завершила разгром.
Священное место оказалось вовсе не долиной, а каменной чашей, укрытой сверху нависавшими над ней угрюмыми скалами. Посредине чаши стояло несколько каменных столбов. К самому толстому, стоявшему немного в стороне, был привязан… крестьянин. К двум другим, поменьше, но все равно превосходившим остальные толщиной и высотой, были прикручены эльф и еще какой-то тип в странной одежде. Но более всего внимания к нему привлекала не одежда, а две косицы, торчавшие из-под немыслимого головного убора. Прямо перед ним стоял Каменный лоб, судя по обилию побрякушек на поясе и вокруг шеи, шаман. В тот момент, когда они ворвались в Священное место, он как раз собирался совершить чрезвычайно важное действо, а именно — отрезать этому чудаку язык. Во всяком случае, то, что в его левой лапе был зажат вытянутый изо рта язык несчастного пленника, а в правой обсидиановый кинжал, Трой истолковал именно так. Остальные шаманы сидели полукругом перед столбами с пленниками и, закатив глаза, колотили колотушками в блинообразные каменные барабаны, изготовленные из различных горных пород — у кого из гранита, у кого из базальта, у кого из хрусталя…
Первым заметил ворвавшуюся в святилище озверелую толпу людей и каррхамов шаман, занятый отрезанием языка. Возможно, потому что он единственный не был в трансе. Шаман тут же выпустил язык, уронил нож и, вскинув руки перед собой, начал формировать «Шар земли», нехитрое заклинание, обрушивающее на противников тучу щебня, песка и не слишком больших каменных обломков, стянутых со всех сторон в радиусе действия заклинания. Однако, похоже, с маной у шаманов Каменных лбов действительно было не ахти, потому что Шар, во-первых, получился очень хиленьким, а во-вторых, даже не успел образоваться полностью. Гулко бухнула тетива Главова арбалета, и шаман завалился на спину, уцепившись лапами за вонзившийся ему в горло грубо сработанный арбалетный болт. Тут зашевелились остальные шаманы, но было уже поздно…
Глава 3
Тяжкая доля властителя
— Да, принцесса.
— …и скажите спасибо, что я не приказала палачу заняться вашей дурной башкой.
— Благодарю вас, принцесса.
Лиддит сердито фыркнула. Этот слизняк никогда не вызывал у нее никаких чувств, кроме брезгливости, так что, даже когда ей доложили о том, что этот червяк облегчил императорскую казну на ОЧЕНЬ кругленькую сумму, вместо праведного гнева ее охватил всего лишь еще более острый приступ брезгливости.
— Левкад, проводи господина казначея купеческой гильдии и… проследи, чтобы он сделал все, что обещал.
— Да, госпожа. — Левкад склонился в глубоком поклоне и, протокольно пятясь (к особам королевской крови нельзя поворачиваться задницей ни в каких случаях… кхм, ну, вернее, почти ни в каких), выскользнул за дверь. Лиддит дождалась, пока створки огромной двустворчатой двери мягко сомкнутся, и, со стоном закрыв глаза, стала растирать виски.
— Ну что за дерьмо!
После возвращения с юга ей пришлось взвалить на свои плечи множество придворных обязанностей. Как так получилось, она и сама до конца не поняла. Просто эта поездка оказалась для нее чем-то вроде выпускного экзамена, с которым она вроде бы справилась. И неплохо. Так что отец, который хворал все чаще и чаще, начал потихоньку отправлять к ней просителей или поручать какие-нибудь дела, от которых она раньше старалась держаться подальше. И как-то незаметно эти дела начали отнимать у нее все больше и больше времени. А за последние три месяца она уже привыкла появляться в зале малых приемов к десяти утра и проводить там часов по пять-шесть. Сначала Лиддит пыталась возмущаться, но мажордом, с показным смирением склонив свою голову в напомаженном парике, тихо и печально говорил:
— Вашему отцу снова неможется, Ваше Высочество, а сие дело требует безотлагательного вмешательства.
И ей приходилось проглатывать свое недовольство и заниматься тем, что на нее свалилось. Ибо на кого еще положиться ее отцу, как не на нее?
Дверь скрипнула. Лиддит, не отрывая рук от висков, сердито нахмурилась. Она специально оставила того слизняка напоследок, так как опасалась, что если начнет с него, то придет в такое настроение, от которого будет очень несладко всем остальным посетителям, а их бывало немало каждый день. Так что сейчас она больше никого не ждала.
— Ну, кого там еще Темные принесли?
Голос, раздавшийся в ответ, заставил Лиддит вздрогнуть и резко опустить руки.
— Зачем ты приказала поместить в тюрьму казначея Торговой гильдии, дочь?
— Отец…
Лиддит растерянно вскочила на ноги. Император стоял посреди залы и сурово смотрел на нее. За его спиной маячила пухлая фигура графа Лагара. Принцесса нахмурилась. А этот-то зануда откуда? Были времена, когда граф Лагар, первый министр империи, опора трона, вызывал в душе юной Лиддит только благоговение. Рассказы сержанта Крамара о великом военачальнике рисовали перед ее глазами великого воина на могучем коне. Тем большим было разочарование при встрече. Граф Лагар оказался низеньким, полненьким и кривоногим занудой. Первое время Лиддит еще пыталась отыскать в своем бывшем кумире черты величия, но эти бесконечные «этот человек оказывает короне весьма нужные услуги, принцесса» или «я бы попросил вас лично подписать приглашение главе этого купеческого дома» вконец ее достали. Разве может великий воин и прославленный полководец быть таким мелочным в делах? Похоже, его слава оказалась сильно раздутой. Вот и герцог Эгмонтер тоже по секрету поведал ей, что сильно разочаровался, «оказавшись удостоенным» беседы с Опорой трона. Он тогда очень потешно рассказывал, как граф Лагар кривит губу и причмокивает, когда над чем-то задумывается в процессе разговора. И вообще, благодаря некоторым вежливым намекам, которые она уловила в словах герцога, у принцессы буквально открылись глаза на тайные причины поступков графа. Этот человек просто ревновал к успехам Лиддит.