90-е: Шоу должно продолжаться 2 (СИ)

— Точняк, закрутился, — я усмехнулся, не отрывая глаз от поющих девушек. А ведь, пожалуй, нам есть, что с ними обсудить…
  
Глава 5
 
В квартире у Боржича была эталонная кухня коммуналки — пять газовых плит вдоль одной стены, три квадратных мойки с другой. У подоконника — стол, накрытый давно потерявшей цвет клеенкой. Замысловатый узор пятен на оконном стекле и грустная пыльная занавеска, которая смотрелась, как куцые штанцы на ребенке, который из них давно вырос. Ася сидела на столе и курила, выдыхая дым в открытую форточку. Толку от такой деликатности не было никакого, все равно в кухне накурено было так, что болтающуюся на голом проводе лампочку в клубах дыма было почти не видно.
— Когда я была маленькой, я была уверена, что буду певицей, — обвив мою талию руками, рассказывала Люся. Говорила она медленно, в такой же манере, что и Сенсей. Певуче растягивая гласные. — Или актрисой. Я не знала, какая между ними разница. Каждый раз, когда к родителям приходили гости, я устраивала перед ними концерт. Выходила в центр с табуреткой. Ставила ее. Выставляла вперед руку, вот так, — Люся вытянула руку вперед жестом памятника Ленину. — И объявляла. Я тогда только-только научилась выговаривать «р», поэтому мне больше всего нравилось говорить: «Выступает Роза Рымбаева!»
— Где-то слышала… — сказала Ася. — Это же она пела что-то там… «Но музыка живет, и нету ей конца…»?
— Не знаю, мне кажется, я тогда пела какие-то свои чукотские песни, — засмеялась Люся. — В смысле, какую-то чушь на ходу выдумывала.
— Детские мечты сбываются, — я тоже ее обнял.
— Да нет же, подожди, я не дорассказала, — Люся потерлась головой о мое плечо. — Родители с друзьями пьют и закусывают, а я время от времени выхожу со своей табуреткой и выступаю. Одна из теть не выдержала и говорит: «Девочка, ну чего же ты чужое имя-то все время объявляешь? У тебя ведь свое есть, красивое!» А я ей серьезно так отвечаю: «Люся? Вы что, серьезно считаете, что артистку на сцене могут звать Люся⁈» А тетенька мне говорит: «Детка, так есть же полное имя. Твоего папу зовут Гена, значит ты — Людмила Геннадьевна. А это очень даже подходящее имя для серьезной артистки!»
Люся ненадолго замолчала, прижавшись ко мне всем телом. Ее пальцы нежно поглаживали мне грудь и играли с пуговицей на рубашке. То расстегивая, то застегивая.
— Я унесла табуретку обратно в свою комнату. И до самого своего следующего выхода старалась повторять шепотом, как звучит мое полное и настоящее имя взрослой артистки. Потом я снова вышла к гостям. У них еще на лицах такие улыбки были, как будто резиновые. Ну, заметно было, как им интересно сидеть и молча слушать мои выступления. Но что поделаешь, я же дочка хозяев… И вот я ставлю табуретку. Выбрасываю вперед руку и гордо объявляю: «Выступает Людмила Говядина!»
Ася, я и еще один забредший на кухню волосатик из компании Боржича громко заржали.
— Ой, прости, — я прижал Люсю к себе. — Ты тут детскими травмами делишься, а мы нетактично смеемся.
— Да все нормально, гости тоже заржали, — сказала Люся все тем же напевным голосом. — Просто когда ты про концерты сказал, я сразу эту историю вспомнила. И еще поняла, что названия у нас нет. Ася, может назовем наш дуэт Людмила Говядина?
— И получится, что ты Людмила, а я Говядина? — медленно проговорила Ася. — Я вообще-то думала стать вегетарианкой. Мне жалко есть убитых животных.
— Но пока ведь не стала? — спросил я.
— Нет, — после короткой паузы ответила Ася. — Сало и курицу вегетарианцам ведь тоже нельзя. А я люблю…
— Курицу и свинью не так жалко, да? — ехидно заметила Люся.
— Не знаю, — Ася пожала плечами и потушила бычок, воткнув его в компанию к сотням его собратьев в стеклянной банке. — Я когда первый раз ножки Буша увидела, я поверить не могла, что бывают такие толстые курицы. А зачем вообще жить, если ты такой толстый?
Вообще-то этот занимательный диалог начался с моего предложения о концертной деятельности. Но возвращать забавных хиппушек к основной теме разговора я не спешил. Они были смешные, странные и какие-то совершенно ненапряжные. Кажется, если я прямо сейчас возжелаю предаться с ними страстному сексу на этой самой кухне, их это нимало не смутит. Тоже, кстати, неплохая черта. Моим говнарям такие подружки не помешают. Без комплексов, без заморочек. Осталось понять, есть ли у них пунктуальность. Но это выясняется только опытным путем.
 
Бородатый мужик в свитере, больше похожий на барда, чем на рокера сбивчиво и перескакивая с пятого на десятое, пересказал нам устав рок-клуба, несколько раз подчеркнув, какая большая на нас лежит ответственность на данном этапе развития страны. Скучно было, трындец. Перед тем, как завалиться в кабинет, где все это происходило, я накрутил своим хвосты, чтобы не ржали и сделали внимательные лица. Но даже мне самому это удавалось с огромным трудом. Я слушал бородатого и ломал голову, как вообще так получилось, что вся такая со стороны разгульная и шалопайская рокерская тусовка управляется таким удивительно скучным образом. Впрочем, управляется ли? Как я уже понял, большая часть членов рок-клуба положили на его руководство здоровенный болт. И вся их активность сводилась к получению бесплатных билетов на концерты и… и все. А, ну да. Некоторые еще на этих самых концертах выступали.
С другой стороны, пока еще во главе площадок стоят точно такие же люди, как и во главе рок-клуба. И для них эти самые корочки — не такая уж и бесполезная картонка. Да, Союз скоро рухнет. Но по инерции какое-то время они еще будут работать. И я попытаюсь извлечь из них максимальную пользу. Ну а потом можно будет повесить эти корочки на стену под стекло. Вместе с нашими первыми инструментами, доставшимися в наследство от самодеятельного ВИА НЗМА. И водить на экскурсии будущих поклонников.
Пригодится, в общем. Так что я слушал бородатого, разрываясь между желанием зевнуть и заржать. И тыкал локтем в бок Бельфегора, который явно страдал от того же самого. К финалу своего спича лектор зачем-то приплел что-то про контркультуру и пространное объяснение, что гопники — это члены молодежного движения гоп-стоп, которое символизирует все плохое, с чем мы должны будем бороться. И собрание закончилось. Мы поставили свои подписи в бумажке о прохождении инструктажа и с облегчением вывалились в фойе.
— Уф, наконец-то! — Бегемот облегченно вытер лоб. — Я думал сдохну от скуки… Может куда-нибудь пожрать сходим? А то у меня аж желудок к спине прилип!
— Не, братва, в этот раз без меня, — я покачал головой и пошел навстречу Еве. Она как раз встала с подоконника, когда мы вышли.
— Привет! — она помахала рукой моим парням, я чмокнул ее в щеку, и мы вышли из ДК на улицу.
— Так что у тебя сегодня за сюрприз? — спросила Ева, когда мы свернули с площади.
— На самом деле, ничего серьезного, — улыбнулся я. — Просто один приятель показал мне место, где готовят отличный кофе. А по средам там как раз затишье.
Когда мы вышли из союза журналистов, уже начали сгущаться сумерки. Как и обещал Иван, все завсегдатаи уютного и спрятанного от посторонних глаз места находились где-то еще, так что время мы проводили только в обществе друг друга и скучающей баристы. Погода была неплохая, так что мы решили немного прогуляться по старой части города.
Сумерки слегка маскировали следы тлена и разрушения, но смотреть все равно было грустно. Дореволюционная еще часть Новокиневска была на самом деле довольно миленькой. И в двадцать первом веке город взялся за ум и вернул ей первоначальный облик. Но здесь, в девяносто первом, невысокие кирпичные дома, изуродованные слоями штукатурки и облупленной краски, выглядели убого. А деревянные так и вовсе смотрелись какими-то бараками, несмотря на всякие резные элементы декора.
Да уж, как много на самом деле всего поменялось за эти годы…
— А мне не приходило в голову, что в кофе можно добавить сироп, — сказала Ева, старательно не наступая на трещины на асфальте.