Спорим, это мальчик!
— Знаете, что я чуть было не брякнула, когда Стив спрашивал, как прошли каникулы?
— Про то, как Елена втюрилась в Марка Крамера? — с невинным видом предположила Зая.
— Да нет, я уже готова была сказать: «Знаешь, Стив, в моей жизни произошло огромное событие — у меня началось!»
— Ур-р-ра-а! — Елена так громко захлопала в ладоши, что за соседними столиками начали на нас оглядываться.
— И живот сводит, и все, как полагается, — прибавила я со скромной гордостью.
— Молодец, Чарли! — сказала Зая. — Флаг тебе в руки.
— Красный флаг, — захихикала Елена.
Я заметила, что вид у Сэм довольно озадаченный, и объяснила, слегка понизив голос, что в прошлом году у всех девчонок нашего класса уже началось, кроме меня. Я даже немножко беспокоилась. Ну, а теперь от сердца отлегло. Мама даже уронила слезу, когда я ей рассказала. «Моя девочка стала совсем взрослой», — всхлипывала она. Глупость, конечно, но вообще-то трогательно.
Сэм по-прежнему ничего не понимала.
— Э-э… началось? — переспросила она.
— Ну, ты понимаешь, то самое, — сказала Елена.
— Критические дни, — пояснила Зая.
— Извечная женская доля, — сказала я.
Сэм, похоже, окончательно перестала что-нибудь соображать.
— Прошу прощения? — тупо сказала она.
Я положила руку ей на локоть и доверительно шепнула на ухо:
— Месячные, Сэм. У меня начались месячные.
— A-а… Понятно.
Сэм медленно кивнула, как будто не знала, что сказать. Я подумала, что надо бы сменить тему, но Елена, как всегда, ринулась напролом. На вид-то она конфетка, но деликатности у нее, как у бешеного бизона.
Елена
Я ей говорю:
— Слушай, ты же наверняка понимаешь, о чем речь.
Сэм говорит:
— Наверное, это какой-то британский обычай.
— Менструация, — проговорила Зая, понизив голос.
— Само собой, — сказала Сэм, но как-то неубедительно.
— А у тебя когда началось, Сэм? — спросила я, чтобы помочь ей преодолеть застенчивость.
— У меня? Кхм… Я вроде как пока еще не совсем…
Наверное, вид у нас был очень удивленный, потому что Сэм пустилась оправдываться:
— Наверное, это потому, что мама никогда не давала мне на завтрак овсянку. У меня всегда были проблемы с этим делом.
Последовала долгая пауза секунды на три. Потом я сказала самым ласковым голосом:
— Сэм, это же не то что сходить в уборную. Это… совсем другое.
Сэм страшно смутилась.
— Ну да, я знаю, — сказала она. — Живот сводит и все такое, нормально.
Чарли, как обычно, грозно посмотрела на меня: мол, Елена, закрой рот. Но я решила, что здесь нужна полная откровенность.
— Мы никому не скажем, Сэм, — заверила я. — Некоторые девчонки начинают дразниться, если узнают, что кто-то с этим запаздывает, а особенно если еще и грудь плоская.
Сэм опустила взгляд на свою грудь без малейшего признака каких-либо выпуклостей.
— Переходим на личности? — пробормотала она.
— Действительно, Эл, перестань, — сказала Зая.
— Я только потому сказала, что у меня самой была та же проблема, — объяснила я.
И тут мне пришла в голову совершенно гениальная мысль.
— Знаешь, а ведь я могу тебе помочь!
Миссис Бертон
Я решила ничего не говорить Сэму о переменах в наших обстоятельствах. Недели за три до начала учебного года мне позвонил Джеб Дурковиц, юрист из Сан-Диего, который занимался нашими делами после смерти моей сестры.
Оказывается, Гейл была не так уж безнадежно непрактична, как мы полагали. Она оставила завещание, которое хранилось в банковском сейфе. По большей части там была разная чепуха — что-то о том, что, когда Сэму исполнится восемнадцать лет, он должен будет пройти церемонию повторного рождения в день летнего солнцестояния, и тому подобные глупости. Но в последнем абзаце сестра выразила желание, чтобы половина ее имущества осталась Сэму в виде доверительного фонда, в то время как вторая половина должна была покрыть расходы на его обучение и воспитание.
Я заметила мистеру Дурковицу, что все это имеет лишь академический интерес, поскольку имущество Гейл состояло из вигвама, нескольких ниток ритуальных бус да автомобиля, полностью разбитого во время той самой аварии.
— Как ни странно, это не совсем верно, — сказал юрист. — Ваша сестра на самом деле была богаче, чем думали все, в том числе и она сама.
И сухим деловым тоном он изложил поразительную правду. Тод Стрейндж, поп-музыкант из группы «666», с которым Гейл ненадолго связала себя браком в восьмидесятые годы, скончался в результате «несчастного случая», связанного с наркотиками, за полгода до гибели Гейл. У него не было родных, и суд постановил, что все авторские отчисления от доходов с его музыки должны поступать непосредственно его бывшей жене.
— Оказывается, тяжелый рок — весьма прибыльное дело, — пояснил мистер Дурковиц.
И он был прав. На момент смерти имущество Гейл составило два миллиона долларов. Теперь мы должны учредить доверительный фонд на имя Сэма. Второй миллион нам предстоит потратить на его содержание и обучение.
Мне срочно понадобилось присесть.
Но это было еще не все.
— Альбомы группы «666» прекрасно раскупаются, — продолжил адвокат. — Авторские отчисления с продаж в настоящее время достигают около трех четвертей миллиона долларов в год.
— Милые «666», — слабым голосом пролепетала я.
— Есть еще кое-что, — сказал мистер Дурковиц. — Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, но, пока я занимался всем этим, мне стало известно, что биологический отец Сэма, Энтони Лопес, недавно вышел из тюрьмы. Он не имеет абсолютно никаких прав ни на Сэма, ни на его деньги, но я посчитал, что вам следует быть в курсе.
Мистер Бертон
Мы ломали голову, как поступить. С одной стороны, Сэм имеет право знать, что он теперь богат благодаря своей матери и покойному мистеру Тоду Стрейнджу. С другой стороны, в последнее время его жизнь была нелегка, а с тех пор, как он начал ходить в школу «Брэдбери Хилл», мальчик стал гораздо спокойнее и увереннее.
Мы с Мэри обсуждали все это до глубокой ночи и в конце концов решили, что пока не будем ничего рассказывать Сэму.
Про мистера Лопеса мы и не вспоминали. Он никогда раньше не интересовался своим сыном, так с чего бы ему менять свои привычки?
Катастрофа Лопес
Я — человек инстинкта, живу минутой, но и у меня есть свои раз и навсегда заведенные обычаи. Отсидев определенный срок в местной тюряге — должен признаться, это время от времени случается, — я всегда делаю одно и то же.
Я иду в бар, беру себе выпивку и звоню своей бывшей женушке Гэлакси — узнать, как там поживает мое маленькое семейство. Правда, лично мы не встречались с тех пор, как наш брак вылетел в трубу в результате досадного недоразумения (дела, знаете ли, всё дела!), но где бы я ни был, я никогда не забываю старушку Гэлакси и моего сыночка Сэма.
Но на этот раз трубку снял какой-то незнакомый тип. Он сказал, что произошла авария и что Гэлакси, как он выразился, «нет больше с нами».
— С кем это — с нами? — спросил я.
— Она теперь в лучших краях, — сказал он.
— О чем речь? В каких это лучших краях? В Сан-Франциско переехала? Или в Нью-Йорк?
— Она умерла, — сказал этот типчик. — Возвращалась домой с вечеринки, попала в аварию и погибла.
Погибла? Гэлакси мертва? Я повесил трубку, вернулся к стойке бара, заказал себе еще выпивки, а потом еще. Как-то мне стало нехорошо от таких новостей. Пусть Гэлакси была слегка чокнутая, зато в моем стиле. Бывшая жена по-своему много для меня значила.
Очень скоро в голове у меня завертелись и другие вопросы. Если Гэлакси не стадо, куда девался Сэм? Что с ним? Кто забрал моего сына?
Оттолин Лопес
Деньги? Какие деньги? Если Катастрофа решил разыскать Сэма, то деньги тут совершенно ни при чем. Он даже и думать не думал о том, что на том конце радуги его дожидается пара миллионов баксов. Просто у него сильно развиты отцовские чувства. И за это я его уважаю.