Белые львы (СИ)

====== 1. АПОСТОЛ СВОБОДЫ ======
 ПРОЛОГ Близ побережья Сицилии, июль 2014 года Он стоял у борта и вглядывался в ночное море. Справа по борту были видны далекие огни сицилийского берега, в темном, бескрайнем просторе Средиземного моря мерцали желтые ходовые огни кораблей. Ветер был теплым и влажным, огромная яхта чуть покачивалась на волнах.
За спиной у него на ярко освещенной палубе звучала музыка, слышались веселые голоса многочисленных гостей.
И тут он почувствовал на себе чей-то взгляд. Упорный, пристальный. И очень недобрый. На него в жизни часто смотрели недобро. Даже чаще всего так и смотрели, чуть маскируясь доброжелательными или откровенно натянутыми улыбками. Он давно к этому привык. Так было всегда. И он знал, что так будет всегда. Это его плата за то, что он всегда стремился к свободе. И не просто стремился, но и завоевывал ее – каждый день, каждый час, каждую минуту. И недобрые взгляды служили подтверждением того, что он – на правильном пути.
 Но этот взгляд… Он не видел человека, который пристально смотрел на него. Но, даже не оборачиваясь, он уже знал кто это. Тот, кого давно не было в живых. Тот, кто погиб той страшной, такой же влажной и душной ночью, разорвавшейся мощной вспышкой, разлетевшейся каменными обломками, погребающими под собой все его надежды. И его любовь. Единственную, странную, непостижимую. Этого не могло быть. Не могло. Он редко испытывал страх. Но сейчас его охватил страх. Мистический страх, возникающий, когда человек сталкивается с тем, чего в принципе не может существовать. С необъяснимым. Невероятным. Пугающим. Он сделал глоток шампанского из фужера, который держал в руке, резко обернулся. И замер. Фужер выпал из рук, разлетевшись на сотни мелких осколков и брызг. Но он этого даже не заметил. Потому что увидел те самые глаза. Глаза, которых увидеть не мог. Потому что того, кому эти глаза принадлежали, уже не существовало. Широко распахнутые серые глаза, в которых была нечеловеческая, львиная властность, были устремлены на него. Когда-то в них была любовь. Была грусть. Была радость. И в самом конце была боль. Жгучая, пронзительная, отчаянная. Тогда тоже была ночь. Такая же душная, влажная. И в небе были такие же крупные, теплые звезды. Недалеко глухо шумел океан. А он, оторопев, смотрел вслед человеку, бросившемуся к ярко освещенному зданию отеля. Он сам готов был броситься вдогонку, чтобы только остановить его. Но взгляд, последний брошенный на него взгляд широко распахнутых серых глаз, в которых радость и любовь внезапно сменились болью и гневом, нечеловеческим гневом, этот взгляд разъяренного льва буквально припечатал его к месту. Всего на несколько секунд, хотя ему казалось, что прошла целая вечность. Он тогда все же ринулся к белому пятиэтажному зданию отеля, окруженному пальмами, с многочисленными флагами возле пафосного входа с крутящимися стеклянными дверями. Но тут же в него мертвой хваткой вцепились телохранители, не давая сделать и шагу. – Пустите! – закричал он во всю силу своих легких. – Пустите! Верните, остановите его! И в этот момент здание отеля содрогнулось, осветившись изнутри яркой вспышкой. Раздался громкий взрыв, и, казалось, сам воздух содрогнулся, неумолчный шум экваториальной ночи прервался, по белому фасаду пошли зловещие, темные трещины и часть здания начала медленно оседать, вздымая тучи белой пыли. Он видел темный силуэт на фоне ослепительно яркой вспышки, силуэт человека, который рвался прямо в пламя, чтобы сгореть в нем дотла. Он что-то кричал, но телохранители волокли его прочь от полыхавшего здания, точнее, от его руин. Его силой запихнули в джип, который тут же сорвался с места, уносясь во тьму, прочь от пылающей смерти. Он не понимал, куда его везут. Но не хотел, не мог уехать. Он потребовал, чтобы машину остановили, тут же выскочил из нее и понесся прочь, не разбирая дороги и не слушая криков охраны, следовавшей за ним. Он несся через невысокие заросли, которые кишели ядовитыми змеями и насекомыми, но ему было не до того. Он бежал не к тому, кто несколько минут назад погиб в море огня. Он бежал от самого себя. Ибо сам для себя стал кошмаром.
 
Впереди была густая, безбрежная тьма Атлантического океана. В этой тьме хотелось раствориться, исчезнуть, чтобы ничего не знать, не помнить. Чтобы вместе со своей жизнью затушить безжалостное пламя, в котором она сгорала. И он с разбегу ринулся в темные мощные волны. Он барахтался в океанских волнах, которые то утягивали его в бескрайнюю бездну, то вышвыривали обратно к берегу. То перед ним возникало небо с яркими звездами, то все погружалось в беззвездную тьму, и он захлебывался в соленой воде. Наконец, чьи-то руки схватили его за волосы и потянули к берегу. Телохранители. Он не сопротивлялся. Уже не было сил. Уже было все равно.
Когда его выволокли на берег, он опустился на песок и долго лежал, глядя на звезды. Красивые, крупные и безнадежно далекие. Звездам не было до него дела, как и ему не было дела до звезд. Но он боялся, что если закроет глаза, то снова увидит тот самый взгляд – взгляд широко распахнутых серых глаз, полных пронзительной боли и неверия… неверия ему. И царственного презрения.
 И вот сейчас на него смотрели те же глаза. За годы прошедшие с той ночи, боль в этих глазах превратилась в серый лед. Безжизненный. Не оставляющий надежды. И еще в этих глазах было нечто нечеловеческое. Это был взгляд не человека, а взгляд льва: с царственным спокойствием и неумолимостью смотрящего на свою жертву. И вдруг все исчезло. Обладатель серых глаз улыбнулся крепкому брюнету и о чем-то с ним заговорил. Он узнал и этого брюнета, который смотрел на собеседника так, как смотрит на повелителя воин, готовый исполнить любой приказ… Все сходилось. А ему вдруг стало нечем дышать. Как будто этот взгляд выкачал из его легких весь воздух. Годы, проведенные в пустоте, холодной пустоте, с той самой ночи, разорвавшейся ослепительной вспышкой, закончились. И рядом снова были волны. И снова они казались спасительными. В них можно было исчезнуть. Раствориться. Забыть обо всем. Теперь уже навсегда. И он сделал шаг по лестнице, которая вела на нижнюю палубу. Туда, где вода была рядом. Он знал, что подняться ему уже не суждено. ГЛАВА 1. АПОСТОЛ СВОБОДЫ Москва, октябрь 2007 года Йен Хейден пристально рассматривал себя в зеркало люкса в московском «Ритце». Он обязан был выглядеть отлично. Сшитый по особому заказу серый костюм красиво облегал стройную спортивную фигуру, галстук был подобран и повязан безупречно. Все было идеально вплоть до бриллиантовых запонок и отлично отполированных ногтей. В зеркале отражалось лицо еще молодого человека, с узкими скулами, красивое, волевое, обрамленное каштановыми, чуть длинноватыми волосами, с пронзительным взглядом больших темно-серых глаз. Выглядеть идеально для Йена не было ни прихотью, ни работой. Для него это было выражением свободы. Личной свободы. С детских лет он всегда и во всем стремился к свободе. И хотел, чтобы люди вокруг него тоже были свободными. И очень рано он понял, что свободу надо отвоевывать. Ежедневно. Ежечасно. Ежеминутно. Везде и во всем. Нет, Йен вовсе не был бунтарем, хотя ничего не имел против бунтарей, ибо считал, что они тоже борются за свободу. Но сам полагал бунтарство малоэффективным. Он не пытался противопоставлять себя окружающим, никогда не носил вызывающие прически или одежду, не курил траву, не знался с левацкими и прочими радикальными группировками. Он не бросал вызов обществу, не пытался подорвать его основы. Напротив, он как раз хотел, чтобы общество было крепче. Но для этого, по убеждению Йена, была необходима свобода. Свобода была краеугольным камнем его сознания. Свобода была камертоном его жизни. И даже в любви Йен считал главной именно свободу. И свою свободу, и свободу своего партнера. Или партнеров, коих у него было немало. Он вырос в консервативной белой семье в Йоханнесбурге, еще в эпоху апартеида в Южно-Африканской республике, когда власть находилась в руках белого меньшинства, а чернокожее большинство было абсолютно бесправным. И хотя вся семья Хейденов отстаивала сложившиеся устои, маленький Йен упрямо считал, что чернокожие должны иметь равные права с белыми. Этим он приводил в ужас родителей и их многочисленных знакомых. Нет, он не бунтовал. Он просто не скрывал своих взглядов, вот и все. Люди должны быть свободны.